КИНОКОЛЛЕКЦИОНЕРЫ: форум любителей советского кино

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Книги, мемуары

Сообщений 31 страница 57 из 57

31

Людмила Аринина
С Фоменко... на всю оставшуюся жизнь
   Случилось так, что большинство экранных героинь Людмилы Арининой – женщины несчастные, обиженные судьбой и мужчинами. Они настолько достоверны, что иной раз сентиментальная кинозрительница, встретив актрису на улице, выливает на нее поток сочувствий и утешений по поводу несложившейся судьбы такого хорошего человека, как она. И приходится объяснять, что между несчастной женщиной на экране и актрисой Арининой иногда бывает дистанция огромных размеров, что Людмила Михайловна – счастливый и жизнерадостный человек. Но душа-то... Душа у них одна.
   – А виной всему – моя первая удавшаяся роль в телефильме «На всю оставшуюся жизнь», моя Юлия Дмитриевна. Она-то и определила мое амплуа в кино в дальнейшем. Да, «одинокая женщина со сложной судьбой». И режиссеры видят меня только так. Читаю очередной сценарий: конечно, опять забытая, покинутая или вообще дева. Ладно, думаю, поверну-ка я эту роль вот так. А здесь проживу вот этак. «Нет, Людмила Михайловна, давайте без выдумок. Помните, как у вас было в „На всю оставшуюся...“?» Ужасно! Внутренне сопротивляюсь штампу, стараюсь обмануть, провести режиссера, но интерес к роли уже потерян. Отказаться? Грешна. Чаще всего не могу. Вот и краснею потом, глядя на экран.
   – Ну а за какие роли в кино не краснеете ?
   – Не хочу обидеть всех режиссеров, у кого я работала, но, пожалуй, наиболее полно я раскрылась у Петра Наумовича Фоменко. Я даже и не предполагала сама, что могу сыграть роль ТАК. Замечательный режиссер! Мне посчастливилось сниматься у него в фильмах «Почти смешная история», «На всю оставшуюся жизнь», «Поездки на старом автомобиле». Это талант, а значит секрет. Знаю точно, что я, как и многие другие актеры, кому он повстречался, готовы пойти за ним на край света. К роли он готовит тебя, ну буквально, как экстрасенс. Просто завораживает показом сцен. Человек кристальной художественной чистоты и веры в свое дело.
   – Людмила Михайловна, поделитесь опытом, как попасть к нему на глаза?
   – Странно, но ему обо мне рассказала его супруга. Странно потому, что она сама актриса, работавшая тогда в Театре комедии, и Майю Тупикову Ленинград уже хорошо знал. И Майя, я абсолютно уверена, могла бы не хуже меня одолеть роль Юлии Дмитриевны (конечно, с таким поводырем, как Петр Наумович). Но! Спасибо ей за такой мужественный подарок мне «на всю оставшуюся» ...
   Я пришла на встречу с Фоменко. Он проиграл мне последнюю сцену в поезде – «деление продуктов». Да так!.. Он плачет, я плачу... «Я вас беру, Люда», – сказал он мне. И вот под Ленинградом, недалеко от Луги, началась моя фронтовая жизнь. Да-да, подлинно фронтовая! К этому времени уже был приличный стаж работы в театре. Было много сыграно ролей, но в истинно художественном мире я оказалась, наверное, впервые. Как Фоменко создал такую атмосферу в группе, такой климат на площадке – не знаю, но моя жизнь наяву срослась с этим миром настолько, что и сейчас я не могу поверить в то, что Леша Эйбоженко (наш начальник поезда) умер. Нет, он остался там, в поезде, просто он проводил нас в отпуск, и мы увидимся... Вот теперь уже нет и Миши Данилова (моего доктора Супругова, в которого я была так влюблена!). Да нет же, мы просто расстались, а после отпуска мы обязательно встретимся.
   Спросите меня, была ли я на фронте – не соврав, отвечу: «Да». Потому что все мои спутники в том поезде со всеми нашими надеждами и разочарованиями, встречами и расставаниями, радостями и горем останутся во мне на всю оставшуюся жизнь! И это все, конечно, режиссер Петр Наумович Фоменко.
   – Людмила Михайловна, могли бы вы быть кем-нибудь другим, а не актрисой?
   – Я сразу вспомнила слова одной бабушки: «Людочка, вот ты актриса, хорошая актриса. Но надо бы и настоящим делом заняться».
   А на вопрос отвечу, что смогла бы. Я как-то умею находить интерес и даже увлечься всем, чем бы не занималась. Даже в малоприятных каждодневных домашних обязанностях. Я ведь не думаю о белье, когда стираю, или о картошке, когда ее чищу. А в магазинах, метро, троллейбусах столько лиц, столько глаз – и разных, и похожих, и веселых, и печальных, столько суеты и раздражения.... И вдруг – неожиданное доброе участие кого-то к кому-то! Вот понаблюдайте за всем этим! Это так увлекательно! А может быть, это моя профессия будоражит во мне интерес ко всему вокруг?
   Думаю, что я угадала профессию. От этого я так счастливо прожила свою творческую, да и нетворческую жизнь. У меня нет громкой славы, я не Гурченко, не Мордюкова. У меня свое скромное место, которым я довольствуюсь вполне. Когда я проводила встречи с молодежью в университетах, школах, ПТУ и т.д., единственное, чего я им желала всегда, – это услышать самих себя, учуять свое увлечение, каким бы оно ни было. И тогда – жизнь удалась!
   – А когда вы сами поняли, что должны связать свою жизнь с актерской профессией?
   – Я думаю, что началось у меня ЧТО-ТО, когда я первый раз в городе Ташкенте попала в театр и увидела спектакль «Машенька» по Афиногенову. Я не понимала, что конкретно со мной произошло. Но это беспокойство разжигалось во мне каждый раз, когда я вновь была на спектакле, на концерте или в кино. И «утолила» я свою жажду, когда поступила в театральный институт. Когда я увидела, что там есть мастерство актера, там есть движение, танец, техника речи, то сразу поняла: вот этим-то я и должна была заниматься! А когда пошли отрывки, спектакли, я окончательно убедилась – только это, и ничто другое!
   – У вас были кумиры, авторитеты?
   – Тогда была война, ведь поступила я в институт в 44-м. Хотя я сейчас смеюсь, что это был 1615 год. В середине войны много театров находилось в эвакуации в Ташкенте, где я жила. Там же был и Театр киноактера, в котором работало много замечательных актеров и режиссеров. И я тогда уже болталась в массовке, зарабатывая какие-то копейки. Но не за этим я туда ходила, а просто уже держала, что называется, «ушки на макушке». Так что отдельных каких-то кумиров у меня не было, а впечатляло все вместе, этот мир.
   В 1944-м я окончила школу. Причем на «отлично». Это было необходимо, потому что я уже твердо решила ехать в Москву поступать в институт. Послала аттестат в ГИТИС и получила ответ. Но случилось это на месяц позже. В столицу я приехала впервые. Москва меня ошарашила. Я пришла в институт с чемоданом. Ныне известный критик Зоркая привела меня к Макульскому, и тот мне сказал: «Вы опоздали на месяц, и мы не можем иметь с вами дело». Естественно, я – в слезы. Понимаете: Ташкент, собирали по крохам! Из одеяла было сшито пальто, какие-то немыслимые американские ботинки за 900 рублей были куплены мне на рынке – вот такой памятник приехал в Москву. Ну, видимо, Макульский меня пожалел, и на следующий день меня слушал Белокуров, набиравший в тот год свой курс. Он меня взял, и таким образом я начала учиться в ГИТИСе.
   – Что представлял из себя ГИТИС тех лет?
   – Я еще ничего и никого не знала. Кто такой Макульский? Кто такие Джевелегов, Алперс, Толбухин, который преподавал у нас западный театр? Это же все мировые имена! Только потом мне про них все рассказали и все разъяснили. Я видела лишь необыкновенных гордых мужчин. Очень красивые были театроведки. Почему-то актерский факультет выглядел очень бедно, собран был чуть ли не со всего Советского Союза, как тогда я понимала. А это были москвички, очень обеспеченные, красивые, с бриллиантами, необыкновенными сережками. Сам институт был настоящим муравейником: здесь поют, здесь танцуют, здесь говорят: «Тише-тише, идут занятия по мастерству!» Как пчелиный рой!
   – Как в фильме «Приходите завтра»! Когда героиня Екатерины Савиновой взирает на все это с неописуемым восторгом и воспринимает всех местных «обитателей», как богов.
   – Очевидно, это замечательно подсмотрено. Потому что для человека из провинции, такого как я, здесь было все необычно. И мы наблюдали, кто как ходит, разговаривает, как держит себя наш профессор Валентина Ивановна – какая она была красивая и элегантная в свои немолодые годы! Меня восхищало все, несмотря на то, что мой папа был художником и я была знакома с работами и альбомами великих художников. Но здесь перед тобой было все живое, естественное!
   Сейчас, когда я вхожу в институт, я в ужасе. Просто – казарма! Причем казарма, которая все время ремонтируется. А тогда было очень чисто, хоть и бедно. Внизу у нас находился буфет. Кормили нас картофельной затирухой – это было так вкусно! И вообще надо сказать, что и в институте, и потом всю жизнь, которую я прожила в театре, мне было совершенно безразлично, что я ем, во что я одета. Этого всего не существовало. Начиная с института, я не жила ни в каком Советском Союзе – я жила то в Испании, то во Франции, то во времена Островского, поэтому абсолютно безмозгло воспринимала все то, что происходило вокруг.
   – То есть вы жили в некой своей ауре, немножко загородившись от мира невидимой пленкой?
   – Не немножко, а множко! Целиком! Днем – занятия, вечером – где-нибудь во МХАТе, на ступенечках или на галерке, сидела и умирала от этих спектаклей. Потом добиралась до общежития, где делила угол с еще сорока такими же студентками. Жизнь была прекрасна!
   – А вы легко заводитесь на какую-нибудь поездку, на новое дело, на новую роль?
   – Очень легко, но тут же начинаю сомневаться. Я – Весы, человек сомнений. А что касается ролей – не было ни одной, чтобы я была уверена в своих силах. Никогда этого со мной не было. Где-то внутри подсасывает: как я хочу сыграть вот это! И вдруг на доске распределения, обнаружив свою фамилию, начинаю: «А вдруг не получится? Как же я буду выглядеть?..» Мучения!
   – Вы сменили очень много театров, работали в разных городах. Чем это было вызвано?
   – Провинциальные актеры часто меняют сцены. Для провинции это нормально. Хотя есть люди, которые задерживаются на одном месте надолго. Я после института попала в Могилев, разбитый после войны городок. Деревянный купеческий театр. Это не описать! Это красиво и необыкновенно! А потом это же первый мой театр! Я жила в гостинице и когда шла по улочкам, заходила в местные лавки, и мне очень хотелось, чтобы знали, что я актриса и работаю в театре. Но местные жители, видя во мне приезжую, начинали расспрашивать: кто я, откуда. Я начинала объяснять, что я актриса, выступаю в театре, приглашала их на спектакли. И однажды получила первую роль, но очень переживала: по городу были развешаны огромные старые афиши, где указывались первые исполнители, а моей фамилии не было.
   Потом Могилевский театр перевезли в Брест и объединили с Брестским театром. Полгода я проработала там, а когда заболела бронхиальной астмой, переехала в Кемерово. Там проработала год, и уехала в Ташкент, потому что заболели родители. Затем был Омск, где появились первые московские критики. И я задумалась, что не везде работать нужно, а можно было бы выбираться на более высокий уровень, где посильнее партнеры и получше театр.
   И вот я попала в первый свой серьезный театр – челябинский, где проработала семь лет. Я бы назвала этот период «крепкой творческой юностью».
   – Тогда же вы ощутили и любовь зрителей, и внимание критики?
   – Вы знаете, вообще всю мою жизнь критика меня баловала очень. Было много добрых слов, но я-то для себя оставалась самым строгим критиком. Да и по серьезной критике я понимала, что и как. Но была роль в театре, за которую я отвечаю от и до – это Маша в «Чайке». Это действительно было признано и мной тоже.
   – Судя по рецензиям, в Челябинске вы играли все, вплоть до Комиссара в «Оптимистической трагедии».
   – Ой, не говорите! Это было очень смешно. Я жутко боялась выстрелов, и когда они раздавались из-за кулис, я закрывала уши, а потом кричала: «Вперед!» Но, повторюсь, так как в городе ко мне почему-то очень хорошо относились, в местной газете я прочла рецензию: «Все хорошо, но вот Комиссар – все-таки больше комсомольский организатор...»
   – А в Ленинграде удачно все складывалось?
   – Да. У меня дебют был удачным. Я играла Нюрку в спектакле «В день свадьбы». Я бы сказала, что это была приличная работа. Может, можно было бы и лучше сыграть, но режиссер не стал моим помощником. Не сложились у нас взаимоотношения, и получилось некое разночтение. В итоге я оказалась права – это подтвердила статья, написав, что «спектакль поставлен в духе Софронова, а это Розов! И единственный человек, который это понял, – исполнительница Нюрки».
   Но тут началось у меня кино, и театр стал несколько «двоиться».
   – В кино вы влюбились?
   – Я не могу так утверждать. Просто начался следующий этап, несущий в себе нечто новое и непонятное, а значит интересное.
   Я очень жалею, что умер режиссер Авербах. У нас с ним начинали складываться очень интересные взаимоотношения, несмотря на то, что сыграла я у него совсем небольшие рольки в «Степени риска», «Драме из старинной жизни» и «Объяснении в любви». Но мне была обещана удивительная роль, которая так и не случилась. Я должна была играть атаманшу какого-то женского отряда анархисток. Я уже готовилась, скакала на лошадях, но этого не произошло, к сожалению.
   Так что до Петра Наумовича Фоменко, пусть не сердятся на меня режиссеры, я ничего интересного не сыграла. Это все я уже могла и ничего не открывала. Фоменко стал моей Синей птицей. Я многое уже видела в жизни, испытала и прошла и встретила вдруг такое неожиданное, прекрасное и целомудренное! Я совершенно не боюсь таких красивых слов, вам про него то же самое скажут все актеры, которых он коснулся. Когда я смотрю на экран, я себя не воспринимаю как себя. Я – не я. Я смеюсь, я плачу вместе со зрителями над своими героинями.
   – Значит, та же Юлия Дмитриевна из фильма «На всю оставшуюся жизнь» ничего общего с вами не имеет?
   – Конечно, имеет. Например, ее влюбленность в кого-то или во что-то. Где бы она ни появлялась, ей обязательно надо было выбрать объект своей влюбленности. Так и я – периодами я должна быть в кого-то влюблена в своих мыслях. Я избирала себе кумира – в театре это были партнеры. Они не знали этого. Я начинала мечтать, развивать свою фантазию. Потом, когда это все уходило, я думала: «Боже мой! Откуда я это все взяла? Этого ничего не было и нет в человеке!» Но мне это было надо – и это главное качество Юлии Дмитриевны.
   – Людмила Михайловна, как вы считаете, в общем в кино вам повезло?
   – Да, я ведь человек – «спасибо за все». Поскольку я сомневающаяся и много не любящая в себе, то воспринимала все как подарки. Не я одна такая, я не оригинальничаю. Что-то получалось, что-то нет. Я редко отказывалась от ролей и всякий раз надеялась, что, может быть, на этот раз хоть что-то открою. Но... Сама я ничего не умею открывать, как выяснилось.
   – Ну что ж вы так на себя наговариваете?
   Смеется.
   – Нет-нет. Я актриса в чистом виде. В чистом! Тот камень, под который вода не течет.
   – А вы смогли бы на экране или на сцене находиться одна? Выдержать общение со зрителем один на один, в том же моноспектакле, например?
   – Вот когда надо было ездить от отдела пропаганды киноискусства со своими пленками на встречи со зрителями, я села и сама себе написала сценарий. Не знаю, что за вдохновение меня тогда посетило. Но я была довольна этой работой. Мне было не стыдно, и я знала, что держала зал. И в моноспектакле я поработала бы с удовольствием. Это именно то, что меня сейчас безумно бередит. Ведь те же встречи со зрителями были настоящими моноспектаклями. Я вела зрителя за собой именно как актриса, я играла актрису. И я поняла, что могу это. Но поскольку я человек, конечно, необразованный, и, конечно, всего лишь актриса со своими рыбьими мозгами в этом плане, то сообразить самой свой моноспектакль, конечно, не могу.
   Если бы нашелся человек с пьесой и предложил сделать с ним такую постановку, это было бы счастливым завершением моей художественной судьбы.
   А, в общем, я счастлива.
   – Такое редко кто может заявить!
   – Да, я счастлива. Творческая жизнь для меня была подарком. Я благодарна своему актерскому, пусть и не звездному, положению.
   – Людмила Михайловна, какой на ваш взгляд должна быть актерская семья?
   – Думаю все-таки, что лучше, когда это творческая пара. Хотя не обязательно. Мой покойный муж, с которым я прожила 24 года, был режиссером. Это Мокин Николай Александрович. Очень талантливый человек. Всем своим духовным содержанием, если оно у меня есть, я обязана ему. Жизнь была идеально интересна и насыщена. Появился Окуджава – мы из Челябинска на пару дней неслись в Москву на его концерт. Возникла Новелла Матвеева – мы у нее дома в небольшом кругу удивлялись ее песням-сказкам. А песни Юлия Кима! А Эфрос, Любимов, Тарковский! А выставки! Все-все это мы буквально поглощали тогда, и все это помогало мне постигать «что такое хорошо и что такое плохо». Спасибо и еще раз спасибо этому человеку за то, что он был в моей жизни.
   Теперь у меня все по-другому. Мой нынешний супруг – полковник в отставке. Замуж за него я вышла на старости лет. Не поверите, но решающим в этом событии было его имя. Его тоже зовут Николай Александрович. Я подумала, что это провидение. И не ошиблась. Дом отдыха, а не человек. «Наблюдает» он меня с большим любопытством. Да и не мудрено. Начальник отряда погранвойск и актриса. Ему – 55, и мне было столько же. Как интересно! А? И ему спасибо, огромное спасибо за его внимание и уважение ко мне.
   – Вы всему и всем благодарны. Это удивительная человеческая черта, за которую теперь уже я вам благодарен. Мне очень приятно и интересно с вами общаться. Скажите, есть ли какая-то отдушина, к которой вы припадаете, когда вам все-таки грустно и тоскливо?
   – Это книги. Только бы глаза не подвели меня и сохранились бы подольше. Я не могу сказать, что так уж много читаю, но столько не прочитано! Я недавно открыла для себя Мережковского, Набокова! Если я в 1615 году переписывала втайне Есенина, вы можете представить себе мое образование? Так что это отдушина. Ну и, естественно, Пушкин! Никуда не денешься. Я наизусть мало знаю, но с Пушкиным я просто погибаю. Достоевский, Блок, Чуковский – и снова открытия, удивления. Прихожу в библиотеку и говорю: «Мне, пожалуйста, пару умных книг и пару попроще». Попроще – это Жюль Верн, Майн Рид, Коллинз....
   А когда я далеко-далеко от библиотеки, от Москвы, где мой второй дом, где озеро, речка, лес, туманы и рыбалка, там – жизнь подлинная, человеческая. Мне одной никогда не бывает скучно. Шью, хотя абсолютно не умею шить. С готовкой я тоже «на вы». Но зато вырастить два огурца на грядке, которые на меня смотрят, красуются, – это замечательно!
   Жутко жалею, что не могу фиксировать свои чувства на бумаге...
 
   P.S. В 1999 году жизнь преподнесла Людмиле Арининой сюрприз: ее пригласил в свой театр Петр Наумович Фоменко. Тот самый гениальный, сумасшедший, великолепный, коварный Фоменко, в которого так влюблена актриса. Она влилась в молодежную труппу так естественно, будто работала там со дня основания, – видимо, сказалось духовное и творческое единение с Мастером. Театру-мастерской Петра Фоменко как раз только выделили свое собственное помещение, и открывался новый сезон спектаклем «Варвары», где небольшую роль и сыграла Людмила Михайловна. А следом вышла феерическая «Одна абсолютно счастливая деревня», где Аринина практически не произносит не слова. «У меня и роли-то никакой нет, – весело говорит она. – Но я так счастлива!» Спектакль получил театральную премию Станиславского и был прекрасно встречен критикой. Лето еще не закончилось, а Фоменко уже выпустил «Семейное счастье» Толстого и приступил к репетициям «Войны и мира». Ругается, спорит, требует, но не отпускает никого от себя ни на шаг. Арининой, между прочим, в будущем обещает «бенефисную роль». Поживем – увидим.

АРИНИНА Людмила Михайловна
   Заслуженная артистка РСФСР (1976).
   Родилась 08.11.1926 (село Синодское Саратовской области).
   По окончании в 1948 г. ГИТИСа работала в театрах Могилевской области, Бреста, Кемеровской области, Ленинграда и др. С 1999 г. – актриса Театра-мастерской Петра Фоменко.
   Снималась в фильмах:
   1967 – ЧЕТЫРЕ СТРАНИЦЫ ОДНОЙ МОЛОДОЙ ЖИЗНИ (Таня). 1969 – МАМА ВЫШЛА ЗАМУЖ (тетя Катя). 1970 – НАЧАЛО (нач. актерского отдела), БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ (хирург). 1972 – УЧИТЕЛЬ ПЕНИЯ (завуч), ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОМПЕИ (Помпея Мамайская). 1973 – УМНЫЕ ВЕЩИ, тв (царица). 1975 – НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ, тв (Юлия Дмитриевна). 1976 – ВЕНОК СОНЕТОВ (фрау Марта), СТРОГОВЫ, тв (Агафья). 1977 – ПОЧТИ СМЕШНАЯ ИСТОРИЯ (Таисия Павловна). 1980 – КОПИЛКА, тв (Леонида). 1981 – ЛЮБИМАЯ ЖЕНЩИНА МЕХАНИКА ГАВРИЛОВА (официантка). 1982 – ОТЦЫ И ДЕДЫ (Попова). 1984 – ГОСТЬЯ ИЗ БУДУЩЕГО, тв (бабушка Юли), ПРЕФЕРАНС ПО ПЯТНИЦАМ (тетя Муха). 1985 – ПОЕЗДКИ НА СТАРОМ АВТОМОБИЛЕ (директор клуба), СВАДЬБА СТАРШЕГО БРАТА, тв (Ленская). 1986 – ПРОСТИ (Ольга Петровна). 1990 – СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ, тв (генеральша). 1992 – ОТШЕЛЬНИК (Нина Львовна), ТАЙНА (экономка Сюзи), БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ, тв (Вонлярлярская). 1993 – ВИТЬКА ШУШЕРА И АВТОМОБИЛЬ (роль). 1995 – БУДЕМ ЖИТЬ (военврач). 1996 – КОТЕНОК (бабушка). 1997 – СТАРЫЕ ПЕСНИ О ГЛАВНОМ-2, тв (гадалка).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:46)

0

32

Глава 4
КОРОЛИ ЭПИЗОДА
   О главных ролях мечтают все артисты. Неужели надо заканчивать Щукинское или Щепкинское, чтобы появляться на сцене или в кадре на каких-то три минуты! Но судьба актера находится в жестокой зависимости от чего угодно и кого угодно, только не от самого актера. Главное – суметь не растеряться и найти свое место в любой ситуации, в «любых условиях игры».
   Эпизоды – это целая наука. В нашем кинематографе, где режиссерам приходилось отчитываться за каждый израсходованный метр пленки сначала перед руководством студии, а затем уже, непосредственно на экране, – перед Госкино, халтуры быть не могло по определению. Любое появление в кадре, любая фраза должны были «выстреливать в цель». Поэтому эпизодам придавалось столь же существенное значение, что и главной сюжетной линии. Трудно сказать, заслуга ли это режиссуры или самой школы, но, на мой взгляд, главный успех – в наших актерах. Во всем мире нет такого словосочетания – «король эпизода». У нас такие короли были.
   Сейчас нет, а прежде были.
   Георгий Тусузов – человек-легенда. «Если бы Тусузова не было, его надо было бы выдумать», – сказал об актере Валентин Плучек. Тусузов не сыграл ни одной главной роли, но любое его появление на сцене становилось триумфом. О нем писали критики, театроведы, коллеги, но его жизнь была не столь счастливой и безоблачной, как казалось.
   Марию Виноградову все называли Мусей. В титрах одного из фильмов ее так и записали – молодые режиссеры не знали ее настоящего имени-отчества. С ней было легко, с ней было всегда весело, Муся никогда не показывала своей усталости, хотя за последние десять лет она снялась почти в сотне фильмов. Ее «звездный час» пробил слишком поздно. Учитель Виноградовой Лев Кулешов еще в 40-е годы подметил несоответствие ее внутренних и внешних данных...
   Нина Агапова с юности была вынуждена играть иностранок – слишком уж «несоветские» внешние данные у этой актрисы. На сцене она блистала в мюзиклах и водевилях, а в кино появлялась или в ролях светских львиц, или, на худой конец, секретарш-буфетчиц-переводчиц.
   Николай Парфенов – непревзойденный бюрократ отечественного кино. Его героев любили за их недотепистость, нескладность, актер и сам подшучивал над ними, оттого все его начальники и бухгалтера не казались назидательно омерзительны и нравственно убоги. Скорее – карикатурны. Шедевр Парфенова – предместкома в комедии «Афоня». Весь диалог его героя с непутевым слесарем зрители могут процитировать наизусть.
   Капитолина Ильенко снималась в кино совсем недолго. Она появилась на экране в 75 лет, а ушла из жизни в 87, с новым сценарием в руке. Роль Птицыной в мелодраме «И жизнь, и слезы, и любовь» стала настоящим откровением актрисы. Многие тогда решили, что Николай Губенко снял обычную старую женщину из Дома ветеранов. В чем-то это было правдой – Ильенко последние годы жила именно там. Однако в жизни этой актрисы было столько событий, что о ней одной можно было бы написать захватывающий роман и назвать его «И жизнь, и слезы, и любовь».
   Зоя Василькова вошла в кинематограф в костюме русской императрицы в фильме «Вечера на хуторе близ Диканьки». Во время съемок в Эрмитаже бабушки-смотрительницы не отходили от нее ни на шаг и называли «матушкой-государыней» – так величественна и ослепительна она была. За плечами актрисы остались фронт, ранение и мечта об оперной сцене, впереди – десятки больших и маленьких ролей.

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:47)

0

33

Георгий Тусузов
Рыцарь маленькой роли
   «Если бы Тусузова не существовало, его надо было бы выдумать», – сказал однажды главный режиссер Московского театра сатиры Валентин Плучек. И это об актере, который ни разу не сыграл ни одной главной роли. Более того, сотни статей и искусствоведческих трудов упоминают имя Георгия Тусузова, ссылаются на его бессловесные эпизоды в спектаклях. А в театре до сих пор с улыбкой вспоминают старика Бароныча и рассказывают молодым артистам забавные истории из его большой жизни.
   В чем секрет столь бережного отношения к в общем-то неприметному, далеко не выдающемуся актеру? Да в том-то и дело, что Георгий Баронович Тусузов был актером уникальным, неповторимым. Он вошел в историю как непревзойденный король эпизода, виртуоз, драматург маленькой роли, способный из бессловесного прохода по сцене сделать шедевр. Его легендарного Гостя из спектакля «Клоп» воспели все театральные критики страны, хотя этого образа у Маяковского и в помине не было. Вся его небольшая квартирка в центре Москвы была увешана картинами, дружескими шаржами и юмористическими зарисовками в исполнении самых знаменитых художников, актеров и режиссеров. Эти творческие изыски были адресованы хозяину дома, которого все нежно любили и ценили. Тусузов был верным рыцарем сцены, и вся его биография является ярким тому подтверждением.
   Геворк Луйспаронович Тусузян – как первоначально был назван будущий актер – родился в 1891 году в Нахичевани, под Ростовом-на-Дону, в семье торговца. С малых лет он увлекся театром и принимал участие в гимназических постановках. Однажды сам написал пьесу о Шерлоке Холмсе, мечтая, как зрительный зал неистово закричит: «Автора!» Но после спектакля автора никто не позвал. Тогда юноша незаметно обежал публику, выкрикнул откуда-то сзади «автора!» и кинулся обратно, дабы выйти на поклон. Но все же Егор, как называли его друзья, был уязвлен и к сочинительству решил больше не возвращаться. Лишь много лет спустя он стал писать репризы для цирка, которые пользовались большим успехом. Правда, автора по-прежнему никто не вызывал.
   В гимназическом театре Тусузов выступал много и увлеченно. Чаще других ролей играл Подколесина в «Женитьбе». Но профессия актера была тогда не почетна, да и родителям было бы весьма неприятно, если бы Егор сразу после гимназии подался в театральный, поэтому по совету любимого учителя он отправился в Москву поступать в университет, на юридический факультет. Но и здесь он сразу же был зачислен в труппу любительского театра и в течение всего периода учебы играл в спектаклях. С группой лучших артистов студенческого театрального кружка он участвовал во встрече в Москве прославленного комика Макса Линдера. Когда тот дал согласие на концерт в пользу голодающих студентов, кружковцы разбросали по городу листовки: «Макс Линдер на студенческом вечере!» Правда, кумир экрана сказал всего лишь несколько слов благодарности, но аншлаг все равно был обеспечен.
   В 1915 году Георгий Тусузов вернулся в Ростов и устроился помощником присяжного поверенного. С приходом Советской власти ему пришлось немало потрудиться, чтобы помочь городу в борьбе с правонарушениями. В Ростове было много безработных, к тому же прибыло огромное количество амнистированных, которые не знали, куда деваться и чем заняться. Царил настоящий хаос. Тусузову поручили взяться за ликвидацию преступности в городе. Он не стал устраивать облавы и заполнять уголовниками и без того забитые тюрьмы. Натянув старенькую кепку, он отправился на общее собрание бывших зэков. Несколько сот человек бурно обсуждали тактику своего поведения на предстоящей демонстрации. В конце собрания к преступникам неожиданно обратился молодой юрист, который заговорил о революции, о свободе, которую она принесла народу, о новой власти, о том, что у каждого теперь есть право на труд, на частную собственность, что теперь каждый «кузнец своего счастья»... Собравшиеся очень внимательно слушали, а вдохновленный Тусузов продолжал произносить лучший монолог всей своей творческой жизни.
   Вскоре ростовчане стали свидетелями уникального явления. На заборах и афишных тумбах появилось обращение:
   Товарищи ростовские воры!
   Раскаиваясь в своей преступной деятельности, с искренней душой и открытой совестью идя к светлому пути честной трудовой жизни, мы в великий день 1 мая пришли к рабочим и даем слово, что дальше красть не будем...
   В конце следовали подписи самых известных медвежатников и домушников. Это обращение появилось тоже не без участия молодого присяжного поверенного.
   За инициативу по борьбе с воровством и беспризорностью городской совет объявил тов. Г. Тусузову благодарность.
   Будущий актер не забывал и про сцену. Сначала он играл в любительской армянской труппе при Нахичеванском драмтеатре, а затем случай привел его в знаменитую ростовскую Театральную мастерскую. Здесь в 1920 году началась профессиональная сценическая деятельность Георгия Тусузова. На этой сцене с ним выступали братья Шварц – Антон (будущий чтец) и Евгений (будущий драматург). Не обходилось и без нелепых ситуаций, в которые Георгий Баронович попадал постоянно. В пьесе «Иуда, принц Искариотский» он играл Зифа – коричневое чудище. Как-то пришлось выступать в незнакомом помещении, и Тусузов прежде всего поинтересовался, где можно будет потом смыть коричневую краску. Ему показали за кулисами бачок с водой. Закончив свой эпизод, актер отправился приводить себя в порядок. Забрел в какую-то комнатку и стал открывать все краны, какие увидел. Воды не было. Вдруг слышит, как со сцены бегут рабочие и кричат: «Какой болван включил над сценой дождь? Всех артистов заливает!» Не став разгримировываться, Егор бросился бежать через весь город, испугавшись расправы.
   Подобных историй в жизни Тусузова было предостаточно. Если курьезы вдруг обходили его стороной, он сам шел им навстречу. Однажды Тусузову дали небольшую, но весьма элегантную роль, для которой ему выдали фрак. Актер очень долго прихорашивался, разглядывал себя в зеркале со всех сторон, предвкушая реакцию зрителей. «Что ты вертишься перед зеркалом?» – неожиданно раздался голос одного из коллег. «Сейчас мой выход», – небрежно бросил Егор. «Сейчас? – ехидно переспросил актер. – Да твой выход давно прошел!..» Так и не удалось Тусузову сразить зрителей своей красотой.
   В 1921 году Театральная мастерская перебралась в Ленинград. Там она просуществовала один сезон и, не найдя помещения, распалась. Тусузов взял билет в Ростов, но по дороге, сделав пересадку в Москве, встретил знакомого актера Александра Кошевского, который руководил труппой под экзотическим названием «Нерыдай» Он предложил Егору остаться в столице и поработать в его театре. Тусузов согласился и поехал на вокзал продавать билет. Правда, там его арестовали, заподозрив в спекуляции билетами, но, разобравшись, отпустили.
   «Нерыдай» – это было ночное кабаре с лучшими поварами, изысканной кухней и блистательными актерами. Здесь выступали Игорь Ильинский, Рина Зеленая, Михаил Гаркави, Марк Местечкин. Здесь, рядом с шикующими нэпманами, ужинали Асеев, Эрдман, Мариенгоф, Маяковский, Ардов, Галаджев, Иван Поддубный. Организовывая театр-кабачок «Нерыдай», Кошевский понимал, что сейчас нужно публике и как можно делать деньги. Он создал театр по своему вкусу и, разумеется, актерам и авторам платил сам. Споры велись постоянно, потому что каждая творческая личность хотела привнести в общее действо что-то свое, но «Нерыдай» и так имел успех и приносил немалые деньги. Тем не менее актеры «Нерыдая» тянулись к более художественным формам, перекраивая обычаи кабачка, стремясь делать программы не для жующих, а для слушающих. Постепенно им это начало удаваться. Тусузов увлекся пародиями. Рядом, в «Эрмитаже», с успехом шел иностранный номер «Угадывание мыслей на расстоянии мадам Дюкло». В «Нерыдае» быстро была создана пародия. Сеанс вел «профессор» (Местечкин), который подходил к присутствующим в зале и задавал вопросы, а «мадам Дупло» (Тусузов) с завязанными глазами, заранее зная, к кому он подойдет, отвечала быстро и точно.
   – Мадам Дупло, кто этот человек? О чем он думает?
   – Это Даревский, актер. Он думает, что он хороший актер.
   Но главное – Георгий Тусузов был виртуозным конферансье. А в те времена быть конферансье означало уметь молниеносно реагировать на любые реплики из зала, мгновенно ориентироваться в ситуации, быть остроумнейшим человеком. Конферансье был не просто артистом, объявляющим номера, он был посредником между сценой и залом. Выход конферансье был тоже самостоятельным номером, потому что тут же начиналась игра со зрителями «вопрос – ответ», «выпад – отдача». Конечно, публика бывала разной, и довольно часто попадалась «паршивая овца», которая портила «все стадо». Однажды за Тусузова заступился Владимир Маяковский. Когда пьяные нэпманы подняли шум, стремясь сорвать довольно едкое выступление конферансье, Маяковский взревел басом: «Не мешайте артисту! Ваши головы для остроумия не приспособлены! Ими лучше мостовые мостить».
   Затем Георгия Тусузова закружил вихрь прославленной «Синей блузы»:

Мы – синеблузники! Мы – профсоюзники!
Нам все известно обо всем!
Мы вдоль по миру свою сатиру,
Как факел огненный, несем!
 
   С завода – на завод, с фабрики – на фабрику, в переполненных трамваях. Одна рука цепко держит товарища, тучного и доброго Михаила Гаркави, в другой руке – чемоданчик с синей блузой и реквизитом. На подхвате – молодые и озорные Миша Жаров, Эмма Геллер. Девять лет отдал Тусузов агитационно-пропагандистской «Синей блузе». А 1 января 1934 года он стал артистом Московского театра сатиры.
   Здесь и начинается новая и, пожалуй, главная страница биографии Георгия Бароновича Тусузова. Попав в блистательное окружение ярчайших звезд, великих комиков Поля, Кара-Дмитриева, Корфа, Хенкина, Курихина, Рудина, Холодова, Слоновой, Токарской, Милютиной, он не растерялся. При всем том, что каждый из них непроизвольно тянул одеяло на себя, превращая свой выход в отдельный спектакль, настоящий бенефис, Тусузов облюбовал уютное местечко на втором плане. Он сконцентрировался в эпизоде, проявив всю мощь своего уникального таланта на этом маленьком плацдарме.
   Еще раз следует упомянуть его великолепного Гостя в «Клопе». Сцена «красной» свадьбы шла двадцать минут, столько же находился за столом тусузовский Гость. Но он не просто находился, он жил: думал, переживал, кушал, подергивал плечами в разгар танцев. Он все рассказал о себе без единого слова. И кульминацией роли становился момент, когда этот маленький, лысый, напоминающий какого-то диковинного старого грызуна человечек, в старомодном пенсне, потрепанном сером костюмчике, с франтоватыми некогда усиками, вскакивал и становился навытяжку при упоминании имени Карла Маркса. О «Клопе» в постановке Театра сатиры написаны горы рецензий, причем не только в СССР, и ни один из критиков не обошел игры Георгия Тусузова в роли Гостя.
   Когда к маленькой роли прикасается мастер, она становится значительной. Услышав надоевший всем афоризм «нет маленьких ролей, есть маленькие артисты», некоторые тоскливо кивают головой – это, мол, красивая обертка горькой пилюли, которую преподносит режиссер в виде эпизода. Тусузов был нержавеющим режиссерским орудием в борьбе с такими актерами. Всегда поражало его пристальное внимание к жизни, в которой для него была важна любая мелочь, любой штрих. Грим для своих ролей он чаще создавал сам. Святого старикашку – Чудотворца в спектакле «Мистерия-буфф» – он «лепил» по рисункам Жана Эффеля: розовые щечки, нимб, кудрявая шевелюра, обрамляющая розовую лысину. Но Тусузов на этом не успокоился. Он пришел к Плучеку и попросил: «Можно я буду играть на контрабасе?» Режиссер удивился: что он опять задумал? Но разрешил. Георгий Баронович специально спустился в оркестр, научился играть какую-то мелодию из трех нот, и открывалась сцена Рая игрой Тусузова на контрабасе.
   Когда Илья Эренбург привез из Парижа пьесу, в которой была сцена приема в парламенте, там тоже нашлось место для бессловесного прохода Тусузова. На премьере Эренбург сказал: «Вы знаете, точнее всех артистов был тот! – И указал на Тусузова. – Это абсолютная копия одного французского деятеля, который всегда присутствует на подобных приемах».
   Конечно, далеко не все роли Георгия Бароновича были бессловесными. Эти работы актера любят приводить в пример как образец служения профессии. А всего на сцене Театра сатиры Тусузов сыграл более ста пятидесяти ролей. Он великолепно ладил с партнерами. В «Потерянном письме» Тусузов играл адвоката Брынзовонеску в дуэте с Владимиром Лепко, игравшем его начальника. Он не двигался, не говорил, а как робот слепо копировал своего шефа. Это был потрясающий по синхронности исполнения дуэт: выражение глаз, мимика, позы двух персонажей – все совпадало!
   С блистательным комиком Владимиром Лепко Тусузов дружил много лет. Осенью 1941 года они вместе поехали на фронт в составе одной из двух фронтовых бригад Театра сатиры. Одна из них не вернулась. Другая давала концерты на передовой, в госпиталях, в частях ПВО. Георгий Баронович Тусузов пробыл на фронте почти всю войну, хотя ему уже было за пятьдесят. Однажды их бригада попала в окружении, актеры были на волосок от смерти. Лепко с трудом передвигался, и маленький человечек, Егорушка Тусузов, вынес его на своих плечах из этого ада. Спас ему жизнь. Лепко его боготворил, не расставался с ним до конца дней, и все умилялись их трогательной дружбе и поражались героическому характеру Георгия Бароновича.
   Он был одиноким человеком. Никого, кроме друзей, у него не было. Вся жизнь Георгия Бароновича была связана только с театром. Это был его дом, его отдушина, его радость, его островок, на котором он спасался от одиночества. Он присутствовал даже на тех репетициях, где не был занят. Он все про всех знал – у кого с кем роман, кто какую роль получил, кто где отдохнул, причем это касалось не только родной Сатиры, но и вообще всех актеров Москвы. «Баронычу» было все интересно. В театре его дразнили Призраком, потому что, разговаривая с ним сейчас, через минуту его уже видели в другом конце здания, а кто-то еще клялся, что сидел с ним в это же время в буфете. Он жил жизнью всех. Все ему были одинаково дороги и интересны. Когда у Спартака Мишулина родилась дочь, Георгий Баронович стал бережно наклеивать на его трюмо фотографии очаровательных малюток и постепенно так залепил зеркало, что Мишулину оставалось гримироваться только по памяти.
   Приезжая на гастроли в незнакомый город, Тусузов первым обегал все его достопримечательности и к вечеру знал о нем больше, чем старожилы. С утра отправлялся на пешую прогулку и к завтраку рассовывал своим друзьям под двери свежие газеты. Но все-таки человеком щедрым назвать его было трудно. О скупости Георгия Бароновича слагались легенды. Борис Тенин как-то разыграл его на гастролях во Владивостоке. За несколько дней до отъезда вошел к нему в номер и говорит: «Егор, у тебя нет соли? Я яичницу сделал». Тусузов немного помялся: «Да не знаю, где-то, может быть, и есть...» Оторвав кусочек газетки, завернул ему немного соли. На второй день Тенин опять пришел, на третий опять... Тусузов стал уже сердиться. «Да отдам я тебе, ну что ты в самом деле...» – отвечает Тенин. И в день отъезда – стук в дверь к Тусузову. Входит носильщик, у которого за спиной – трехпудовый мешок с солью. «Вот вам Тенин просил передать!» – и сваливает на пол. Но что было с Тусузовым! Он не знал, что с этим мешком делать, – ведь скоро самолет! Ему жалко было оставить и соль, и этот вместительный мешок. Наконец он сделал выбор – в угол на газету ссыпал соль, а мешок завернул и положил в чемодан.
   Были у Георгия Бароновича и романы, но и здесь не обходилось без забавных ситуаций. Ухаживая за актрисой своего театра, он стал объектом дружеской заботы коллег. «Егор, купи ей подарок! Смотри, как хорошо она к тебе относится», – пристали они однажды. Тусузов непонимающе сопротивлялся: «Да что вы говорите? У нее и так все есть! Я даже ее обувь ношу к знакомому сапожнику – набойки делать...» В конце концов Георгий Баронович купил ей халат и долго ни с кем не разговаривал – обиделся. Зато сколько было смеха, когда друзья узнали, что халат своей женщины Тусузов держал у себя дома и надевал ей на плечи только тогда, когда она к нему приходила.
   Щедр Георгий Баронович был только на книги. Он собрал огромную, уникальную библиотеку. Книги были для актера самыми дорогими и близкими друзьями, которые помогали ему творить. Он охотно давал их читать, но уже со следующего дня начинал звонить и спрашивать: «Ну что, не прочитали еще?»
   Много легенд ходило и о вежливости Тусузова. «Встретит вас семь раз на дню – семь раз поздоровается». На восклицание «Бароныч, здоровались уже!» отвечал: «Ничего, кашу маслом не испортишь». Обожал хоккей, который много лет назад шел по телевидению исключительно в прямом эфире. Звонил поздно вечером молодому Мише Державину, тоже большому любителю хоккея, и кричал в трубку: «Ты подумай, не могу уснуть! 2:1 – чехи ведут!» Державин отвечал: «Ну вы не волнуйтесь так, Георгий Баронович, главное здоровье!» Старый актер выкрикивал еще несколько эмоциональных фраз, а потом вежливо предупреждал: «Ну, если ты не против, я тебе еще буду звонить...»
   Георгий Тусузов много снимался в кино, тоже в эпизодах. Всей кинематографической братии было известно, что режиссер Вениамин Дорман считал его талисманом, приносящим успех. Тусузов снимался в его фильмах «Девичья весна», «Веселые истории», «Легкая жизнь», «Ошибка резидента», «Пропавшая экспедиция». Дорман выискивал для любимого актера любую возможность появиться на экране. Поэтому однажды, уехав на съемки на Байкал и не обнаружив в списке актеров фамилии Тусузова, он забил тревогу. В Москву срочно полетела телеграмма: «Приезжайте к нам на Байкал!» Может быть, эта телеграмма и дала название фильму «Приезжайте на Байкал»? Теперь трудно сказать. Но Георгий Баронович уложил вещи в свой видавший виды чемодан и понесся тремя самолетами и одним поездом на съемки новой картины. Там же он провел отпуск, совмещая приятное с полезным.
   Одной из первых киноролей Тусузова стало появление в короткометражке «Преступление и наказание» по рассказу Зощенко. Фильм положили на полку на целых пятьдесят лет, а Тусузов вновь появился на экране через двадцать. В кинокомедии «Девушка без адреса» он играл старого соседа Феоктистыча. Сцена в коммуналке была лучшей во всем фильме – героя Николая Рыбникова, приняв за вора, запирают в туалете, а на стражу ставят «единственного мужчину в квартире», Феоктистыча. Весь эпизод Тусузов не выпускает из рук чайник, да еще и угрожает им незнакомцу: «Учтите, у меня в руках кипяток!» Этот чайник – явная находка актера. С ним он прибегает на шум, с ним же забирается на хлам, чтобы заглянуть в окошко ванной комнаты. А затем выскакивает на улицу, сопровождая незадачливого влюбленного к милицейской машине, правда, на этот раз в его руках не менее грозное оружие – веник.
   Кинематографические работы Георгия Тусузова менее колоритны, чем театральные. Видимо, экран не смог передать какие-либо нюансы его актерской импровизации, а может быть, Георгий Баронович органично чувствовал себя только на сцене. Но и в кино актера использовали весьма эксцентрично. Он был старейшиной экзотического племени людоедов в «Человеке ниоткуда» и мужественным гладиатором в комедии «Разбудите Мухина!». Он скакал на голове по арене цирка в киноальманахе «Две улыбки» и блуждал по лабиринтам портового строительства в «Девичьей весне». В детективе «Ночное происшествие» его герой появляется лишь на мгновение, когда милиционеры изучают следы преступников, – так старенький «понятой» не менее внимательно принимается рассматривать подошвы собственных ботинок. В кино Георгий Тусузов сыграл лишь одну глубокую и серьезную роль – профессора Арона Израилевича в эпохальной ленте Фрунзе Довлатяна «Здравствуй, это я!».
   Но в памяти зрителей он навсегда останется старым паном Пипусевичем, который тихонько похрапывал в уголке «Кабачка „13 стульев“». Несколько выпусков популярнейшей в застойные годы телепередачи включили в себя репризы с героем Тусузова, но они были столь же невелики, как и все другие его кинороли.
   Георгий Баронович Тусузов прожил 95 лет. Этот факт тоже служил поводом для многочисленных шуток. Более добрая гласила: «В нашем театре есть два старейшины – Егорушка Тусузов и Жорик Менглет. Чего не помнит Менглет, всегда напомнит Тусузов. Чего не помнит Тусузов – не помнит и Менглет». Черная шутка, принадлежащая Анатолию Папанову, появилась в период, когда Театр сатиры стал довольно часто хоронить своих работников, совсем еще нестарых людей. Папанов громогласно заявил: «Умереть не страшно. Страшно, если над твоим гробом в почетном карауле будет стоять Егорушка».
   Тусузов по-прежнему выходил на сцену. К своему девяностолетию он насчитал 2847 сыгранных за всю жизнь ролей! Когда Леонид Осипович Утесов поинтересовался у него: «Егор, в чем секрет твоего долголетия?» – Тусузов с присущим ему чувством юмора ответил: «Никому не говорил, тебе раскроюсь. Секретов три: я никогда не занимался спортом, не ел домашнюю пищу и не был официально женат!»
   Друзья Георгия Бароновича любят вспоминать комическую историю, тоже в какой-то степени связанную с его долголетием. Однажды его приятеля как общественника попросили зайти в домоуправление. Он отказался, сообщив, что идет в театр на похороны друга. Жильцы решили, что умер Тусузов – ведь их всегда видели вместе. Кто-то решил перестраховаться и позвонил в Театр сатиры, где ответили, что Тусузов уже давно на кладбище. Дело в том, что на самом деле умер один из сотрудников театра, и все отправились хоронить именно его. Когда же Георгий Баронович вернулся домой, его квартира оказалась опечатанной. (Этот забавный случай лег в основу сюжета одного из рассказов Леонида Ленча – старого товарища Тусузова.) А если вспомнить народные поверья – такому человеку уготована длинная жизнь.
   Последние годы, когда ему уже было очень трудно, театр проявил заботу о своем ветеране. За ним ухаживала женщина, из театра носили горячие обеды. А потом Георгий Баронович стал терять память. Он не помнил, когда должен был выходить на сцену, поэтому каждый вечер на всякий случай приходил в театр. У всех щемило сердце, подкатывались слезы при виде старого актера, который уже мало что помнил, но знал одно – он не должен опоздать на спектакль.
   В самый последний год жизни у Тусузова отказали ноги. Его обнаружили сидящим на ступеньках служебного входа. Георгия Бароновича поместили в Дом ветеранов сцены. Работать он уже не мог и вскоре умер. Наверное, все это время его поддерживала мысль о сцене, жажда выходить к зрителям, работать. А когда это стало невозможно, жизнь потеряла всякий смысл.
   Таких людей, каким был Георгий Баронович Тусузов, сейчас нет. По преданности театру, по любви к нему, по отдаче. Он был поразительно творческой личностью, способной любить искусство в очень малом, любить не тщеславно, не за объем ролей, не за славу и рецензии, а любить само пребывание на сцене и делать это пребывание праздником.

ТУСУЗОВ Георгий Баронович
   (Геворк Луйспаронович Тусузян)
   Заслуженный артист РСФСР (1956).
   28.03.1891 (Нахичевань) – 02.02.1986 (Москва)
   В 1915 г. окончил юридический факультет Московского университета, работал присяжным поверенным в нахичеванских частных конторах, затем юристом. Играл в любительских труппах Нахичевани. С 1920 г. – в Ростовском театре «Театральная мастерская». В 1922—1924 гг. – конферансье и актер московского театра «Нерыдай!». С 1924 г. – в театре «Синяя блуза». С 1934 г. – в Московском театре сатиры.
   Снимался в фильмах:
   1937 – БЕЛЕЕТ ПАРУС ОДИНОКИЙ (эпизод). 1938 – ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ (Федор Иванович). 1957 – ДЕВУШКА БЕЗ АДРЕСА (Феоктистыч). 1960 – ДЕВИЧЬЯ ВЕСНА (повар Безногов). 1961 – ЧЕЛОВЕК-АМФИБИЯ (эпизод), ЧЕЛОВЕК НИОТКУДА (тапи). 1962 – ВЕСЕЛЫЕ ИСТОРИИ (пострадавший). 1963 – ШТРАФНОЙ УДАР (врач). 1964 – ДО СВИДАНИЯ, МАЛЬЧИКИ! (эпизод), ЛЕГКАЯ ЖИЗНЬ (Иван Сергеевич). 1965 – ДАЙТЕ ЖАЛОБНУЮ КНИГУ (Кузьмич), ЗДРАВСТВУЙ, ЭТО Я! (Арон Израилевич), ПРИЕЗЖАЙТЕ НА БАЙКАЛ (дирижер). 1967 – РАЗБУДИТЕ МУХИНА (гладиатор Аксиний), ТАИНСТВЕННАЯ СТЕНА (эпизод). 1968 – ОШИБКА РЕЗИДЕНТА (агент госстраха). 1969 – СЕМЬ СТАРИКОВ И ОДНА ДЕВУШКА, тв (Мурашко), СЮЖЕТ ДЛЯ НЕБОЛЬШОГО РАССКАЗА (суфлер), ДВЕ УЛЫБКИ (циркач в новелле БАБУШКА И ЦИРК), КАБАЧОК «13 СТУЛЬЕВ», тв (пан Пипусевич). 1970 – СУДЬБА РЕЗИДЕНТА (страховой агент), КОРОНА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ, ИЛИ СНОВА НЕУЛОВИМЫЕ (экскурсовод), ТЕЛЕГРАММА (эпизод). 1975 – ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА (ростовщик), ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ (эпизод). 1976 – 100 ГРАММ ДЛЯ ХРАБРОСТИ (эпизод), ПРИКЛЮЧЕНИЯ НУКИ (эпизод). 1980 – НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ (эпизод). 1982 – ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕЗИДЕНТА (радиолюбитель).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:48)

0

34

Мария Виноградова
Самая народная незаслуженная артистка
   «Самая народная незаслуженная артистка» – так называли режиссеры Марию Виноградову до того, как она получила свое первое и единственное звание. Мария Сергеевна переиграла сотню домработниц, уборщиц, кастелянш, контролерш, деревенских теток и городских старушек. И лишь в конце восьмидесятых появились роли, достойные таланта Виноградовой: Эмма Марковна в детективе «Бабочки», Варвара в трагифарсе «Сам я вятский уроженец», Федосья в «Ближнем круге», даже эпизоды выделялись какой-то нестандартностью, яркостью, философской эксцентрикой.
   Ее ласково называли Мусей. Муся была безотказной. Имея два инфаркта, она могла по первому зову отправиться в глушь на встречу с детьми. Чаще всего бесплатно. Она была куражным человеком, поэтому особенно легко чувствовала себя в мультипликации: мгновенные переходы, смена настроения, озорство. Около тысячи рисованных и кукольных персонажей, от «Ежика в тумане» до Дяди Федора из Простоквашина, общаются между собой на экране ее голосом. Знаменитейшие актрисы мирового кино заговорили на русском языке тоже благодаря Виноградовой. Это и Одри Хепберн, и Ева Рутткаи, и Джина Лоллобриджида, и Мари Теречик, и даже Софико Чиаурели.
   Муся могла многое, и сделала многое... Но след ее мог бы быть глубже и ярче. Такова участь сотен талантливых актрис, она не первая и не последняя.
   Не люблю писать слово «я», так же как не люблю видеть его в чужих статьях. Но в некоторых случаях без него не обойтись. Например, говоря о Марии Сергеевне, не могу не упомянуть о ее роли в судьбе рядового московского журналиста. Муся стала моим талисманом. Первая статья в «Вечерке», первая передача на радио «Эхо Москвы», первая проведенная мной творческая встреча – все связано с ней. Я любил ее искренне и так же искренне был благодарен ей за внимание и терпение – Муся подолгу и с удовольствием рассказывала о профессии, о коллегах, о режиссерах. Она, в отличие от многих, умела слушать. Обожала вкусно и много готовить, а потом угощать. Муся познакомила меня с Любовью Соколовой, Людмилой Шагаловой, Лидией Королевой, Виктором Уральским, с которыми я подружился на многие годы. Плохого слова о ней никто ни разу не сказал, причем не только эти актеры – вообще никто. Видимо, Мария Сергеевна не давала для этого повода, что, согласитесь, нелегко. А ей порой было очень тяжко. Жизнь била Мусю нещадно, могла озлобить ее, очерствить, растоптать, но этого не случилось. Муся была добрым человеком и, несмотря на болезни и бесконечную занятость, безотказным. Что, в итоге, ее и сгубило.
   К сожалению, у меня сохранились лишь отрывки из наших бесед, но это больше, чем ничего. Мария Сергеевна была интересным рассказчиком, поэтому ее монолог в этой главе важнее моего.
 
* * *
О детстве
   Родилась я на Волге, в городе Наволоки, что в Ивановской области. Родители мои были очень душевными людьми. Они принимали всех, кто бы к ним не зашел. Я была самой маленькой в доме, и поэтому меня все в семье воспитывали. К тому же я была очень озорной. Меня даже прозвали Маша-Коза, потому что однажды я перепрыгнула через забор в чужой огород, и там меня так боднула коза, что я вылетела обратно. А когда я уже училась во ВГИКе, за мой неуемный характер меня прозвали Мухой. Я часто всех копировала, любила это дело. Не знаю, осталась ли я такой веселой до сих пор, но, во всяком случае, пытаюсь.
   Как все, училась в школе, занималась в кружках. У меня был мальчишеский голос – альт, и в хоре взрослых я обычно запевала: «Каховка, Каховка, родная винтовка!..» или «Дан приказ ему – на Запад...» В те времена это модные песни были. А какой у нас был хор! Мы с ним всю «ивановскую» объездили, не раз дипломы получали. И танцевала я хорошо, особенно цыганочку.
 
О ВГИКе
   Мне всегда хотелось выступать. Впервые я вышла на сцену в детском саду, читала стихотворение про Ленина. На меня нацепили громадный бант и вытолкнули к зрителям. Потом я часто участвовала в каких-то конкурсах самодеятельности, и в конце концов поехала в Москву поступать во ВГИК.
   В 1939 году курс набирал Лев Владимирович Кулешов. Я приехала буквально в последние дни. Не скажу, что очень волновалась – на сцене я уже не раз побывала, поэтому чувствовала себя несколько раскованнее. Да и жюри смотрело таким, я бы даже сказала, приветливым взглядом. Наверное, потому что я была очень смешной (хотя сама я так не считала!). Я решила прочитать «Ворону и лисицу» Крылова. Как потом выяснилось, все читали «Ворону и лисицу». И не успела я раскрыть рот: «Вороне-где-то-Бог-послал...» – мне говорят: «Стоп!» Думаю: «Провал». – «Что вы будете читать из поэзии?» Я опять, как все: «Стихи о советском паспорте!» По комиссии пошел шорох, начали улыбаться. Но я тем не менее, вытянув руку вперед, воскликнула: «Я волком бы выгрыз бюрократизм!..» Меня опять остановили и засмеялись. Когда я начала «Легенду о Данко», комиссия решила переключить меня на музыкальную тематику: «Простите, а вы поете?» А как же! Конечно, пою! «А вы „Кукарачу“ знаете?» – спрашивает Кулешов. «Слов, – говорю, – не знаю, а мотив – пожалуйста, напою». А про себя думаю: раз уж валюсь, надо как-то самой себя вытаскивать. И во все горло начинаю: «А-ляляля-ля! А-ляляля-ля!...» Тут все и покатились со смеха. Потом попросили сделать этюд, после чего спросили: «Ну а танцевать вы умеете?» Ой, танцевать-то?! Что другое, а это пожалуйста! В жюри сидел концертмейстер Дзержинский, так я прямо к нему и обратилась: «Вы „Калинку-малинку“ знаете?» Это только я по своей наивности могла спросить. Но он интеллигентно ответил, что знает. «Ну тогда подыграйте мне, – заявила я и пошла по кругу. „Калинка, калинка, калинка моя!..“ Два круга прошла и стала выписывать какие-то кренделя. Все хохотали. Супруга Кулешова, Александра Сергеевна Хохлова, со своей собачкой на руках, даже приподнялась с места, чтобы получше разглядеть, что я там выделываю.
   В тот день желающих поступить на актерский факультет собралось много. А принять могли только троих. К концу просмотра из зала вышла секретарь комиссии, указала на двух пареньков и позвала: «А где эта маленькая, черненькая? Виноградова! Вы тоже приняты». И я начала учиться во ВГИКе.
 
Об эвакуации
   Когда я заканчивала второй курс, началась война. Нас повезли в Алма-Ату. Добирались очень долго, чуть ли не месяц. Приехали – а там тоже не сахар. Было очень тяжело. Наши ребята-художники где-то набрали бумаги и подделывали карточки на хлеб. Ведь тех 400 граммов, что выдавали, естественно, нам не хватало. Покупать что-либо было безумно дорогим удовольствием, а на второй талончик могли дать печенья, и нас это очень устраивало.
   Потом нас прикрепили к столовой, где кормили чем-то наподобие украинских галушек. Есть это было можно, но почему-то после них всегда было очень тяжело... внутри. И мы называли эту отируху «но пасаран» – что в переводе, как ты помнишь, «они не пройдут». Когда наступало обеденное время, так и говорили: «Пойду „но пасаран“ откушаю».
   На третьем курсе пригласили на первую кинопробу – в фильм «Мы с Урала» про ребят-ремесленников, которые старались помогать фронту. И меня утвердили на роль героини. Мы проходили специальную подготовку на заводе, работали на станках. Снимал Кулешов, но, несмотря на его заслуги и регалии, картину обругали, назвали неудачной и слишком легкой для военного времени. Фильм положили на полку, и увидеть его я смогла только совсем недавно в Киноцентре. И то не полностью. Знаешь, я очень жестко отношусь к своим киноработам – это школа Николая Сергеевича Плотникова, которого я считаю своим главным учителем. Но! Я посмотрела «Мы с Урала», где играли совсем молодые Консовский, Жеймо, Барабанова, Граббе, Филиппов, Милляр, и первый раз не последовала заветам Плотникова. Мне понравилось, как я там сыграла. Может, потому что я увидела себя молодой, темпераментной, азартной. Думаю: «Ой, нормально!»
   В 1944 я защитила диплом, а через год начала работу в открывающемся Театре-студии киноактера.
 
О театре
   Театр для меня – это прежде всего Николай Сергеевич Плотников. В его знаменитых «Детях Ванюшина» я дебютировала в роли Кати. Плотников подсказал мне одну интересную деталь. В сцене, где приезжала Костина невеста, я выскакивала на сцену, металась направо-налево и скороговоркой кричала: «Приехали! Приехали! Она такая красивая, и в волосах – бриллиантовая звезда!» Всегда это принималось на аплодисменты. Потому что как актер Плотников все предвидел, знал все нюансы и тонкости ремесла. Он очень многому меня научил.
   Потом я уехала сниматься в Польшу. Это была первая совместная картина – «Последний этап». Режиссер Ванда Якубовская посвятила ее нацистским лагерям. Мы и снимали в настоящем женском лагере. Страшный фильм, но работать было очень интересно.
   А когда я вернулась в Москву, оказалась не у дел, несмотря на вгиковский диплом с отличием. Жить мне было негде. Кулешов сделал мне прописку в доме при Студии Горького, главк некоторое время платил за комнатушку, которую я снимала, потом перестал. И я поехала с частью нашей труппы в Потсдам.
   В те годы через театр Группы советских войск в Германии прошли многие наши актеры. Это была очень хорошая школа, мы играли замечательный репертуар. Руководил театром все тот же Плотников. И хотя он занимал меня в своих постановках часто, поначалу видел во мне только травести. Но со временем я переиграла у него массу характерных ролей: Шурку в «Егоре Булычеве», Любу в «Свадьбе с приданым», массу старух, мальчишек и даже негритянку.
   В Москве я снова поступила в труппу Театра киноактера и уже оставалась в ней до печального развала театра. Играла постоянно. Труппа насчитывала 200 человек, но реально работали единицы, не считая всевозможных концертов и творческих встреч. Последней постановкой театра стала комедия «Ссуда на брак». Когда начались распри и дележ труппы на два лагеря, я подала заявление об уходе.
 
О режиссерах
   У Динары Асановой я снималась несколько раз. Еще во время первой борьбы с алкоголизмом она сняла фильм в документальной стилистике. Я играла там продавщицу спиртного. За несколько часов до съемки я пришла понаблюдать, как работает мой «прототип». Передать ее жаргон, манеру разговаривать я не могу, хотя сейчас в кинематографе можно и это. Конечно, иногда мат бывает к слову, а иногда звучит слишком пошло, но когда я встала за стойку этого буфета...
   Во-первых, директор мне сказал: «Качай пиво бесплатно». Все местные рабочие тут же прослышали об этом и сиганули в нашу пивную. И я качала пива столько, сколько требовали, благо уже обучилась всем этим премудростям. Когда первая бочка стала заканчиваться, директор начал проявлять беспокойство: «Что-то ты уж разошлась». А я что? Люди же просят!
   На второй день съемок дверь в пивнушку раскрывается, входит какой-то маленький, забавный мужичок и на таком красноречии во весь голос как закричит: «А-а-а, лям-тарарам! Новенькая приехала! Ты откуда?» Я отвечаю: «Из-под Москвы». – «О! А я электрик!» – «Чудесно, – говорю, – хорошая профессия». – «Я каждый день зарабатываю 3 рубля. Выходи за меня замуж!» Я говорю: «Не могу, у меня муж есть...» И Динара, увидев, как он со мной разговаривает, решила использовать эту сцену в своем фильме. Там даже кусочек есть: когда я закрываю пивную, он выходит из нее последний – вроде как мой любимый.
   С Асановой было и легко, и тяжело. Особенно трудно стало, когда она начала медленно увядать от своей болезни. Она звонила, плакала, я все время ее успокаивала и страшно переживала...
   В кино бывает актерское откровение. У тех, кто снимался у Василия Макаровича Шукшина, оно было всегда. И у Рыжова, и у Буркова, и у Соколовой. Он подталкивал к импровизации, которую я очень люблю. Вот мы стоим у аппарата. Рядом с оператором Толей Заболоцким – Василий Макарович. Я что-то сочиняю, сочиняю, подхожу к сценарному тексту и вдруг слышу, что Шукшин говорит: «Говори-говори... оставь это, это тоже оставь... говори-говори... Очень хорошо!..» И я становлюсь полноправным создателем роли!
   Съемки «Калины красной» я вспоминаю с удовольствием. В той деревеньке, где мы снимали, были потрясающие женщины, их отношение к нам было чудесным! Они очень интересно разговаривали, выделяя «о» и «а»: «Слушай-ко, поди-ка сюда, пожалуйста!» Спрашиваю: «А что такое?» – «Поди, поди... Ты самогонку любишь?» – «Нет, – говорю, – я не шибко ударяю по спиртному». – «Ну-у-у... У меня такая самогонка чистая! Я ее по-особому делаю, она у меня, как коньяк!» – «Ну ради такого давайте, попробую ваш коньяк». И действительно, очень вкусно! К чему я это рассказываю. В картине снимался хор пожилых женщин. Они начали репетировать рано утром и к обеду устали: «Что это вы нас так долго фотографироваете-то?» А пока устанавливали свет, пока расставляли аппаратуру, Толя Заболоцкий ездил по рельсам туда-сюда – бабушки утомились. И одна из них, Георгиевская, – фамилию до сих пор помню – вдруг заявляет: «Ну больше я уже и не могу!» Второй режиссер говорит ей: «Не можешь – не пой, рот раскрывай только». Докопались до обеденного перерыва. Я говорю Маше Скворцовой: «Пойдем посмотрим, как там наши старушки!» Заходим к ним и видим – Георгиевская опрокидывает стакан самогонки и выкладывает: «Ну, Толя, теперь я могу фотографироваться, сколько хошь!» И другие тоже – хлоп! И после перерыва блестяще спели.
   Василий Макарович приходил на съемку с таким видом, будто он самый счастливый человек на свете. Материала было снято на две серии. Он разрешал импровизировать, и мы заражались этим. Помню такой эпизод: Егор и Петр пошли по сюжету в баню, а я, как блюститель порядка, стала им вдогонку что-то выговаривать. Рядом сидела собака, которая взяла и гавкнула на меня. Не знаю, как получилось, но я тут же на нее рявкнула: «А ты-то что в этом понимаешь!» Вдруг слышу, Шукшин кричит: «Снято!» На озвучании у меня даже слезы потекли от такого откровения, и я не выдержала и поцеловала Васю. Но его заставили вырезать почти целую серию, и этот кусок тоже не вошел в картину.
   У Коли Губенко в картине «Из жизни отдыхающих» я получила роль Марго. Такой роли мне еще никто не предлагал. Коля объяснял мне полтора часа, что хочет от меня получить. Разжевывал все, вплоть до того, как надо держать пальчики во время игры в карты, как повернуться, с какой интонацией что сказать. Он подсказывал мне буквально все, потому что героиня, действительно, была мне внове.
   Кстати, в сцене с картами мне пришлось многому учиться – ведь я не умела играть. Гадать – гадала, ну, знаю, что есть какое-то там очко... «Дайте мне минут сорок освоиться, что откуда берется и куда кладется». Лидочка Федосеева тут же стала мне помогать в этом нелегком деле – она хорошо разбирается в играх. И я выкарабкалась.
   Коле я безумно благодарна. Что я играла до этого? Мальчиков-девочек, потом буфетчиц всяких... А такая роль не забывается.
 
О комедиях
   Озоровать я любила всегда. Копировать, пародировать – сколько угодно. До сих пор мои подружки-актрисы просят меня изобразить «косую девочку с мячиком» – этюд, который я с успехом делала во ВГИКе. Поэтому, наверное, комедии я люблю больше всего. Никогда не боялась быть смешной, если надо – даже уродовала себя. Когда я впервые увидела «Две стрелы», где играла старуху из первобытного племени, то даже ужаснулась. Но для фильма-то так и надо было.
   Среди сотни комедий я особенно люблю «Салон красоты». И фильм, и эпизод мой замечательные. Это надо отдать должное режиссеру Саше Панкратову-Черному. Он сам актер, да еще и выдумщик страшный – столько всего напридумывал! И все с пользой. Я играла уборщицу Верочку. Хожу со шваброй по холлу, и вдруг какая-то женщина спрашивает: «У вас на брови встают?» Я возьми да буркни ей в ответ: «У нас на все встают». Вдруг появляется Саша и кричит: «Все! Это надо взять обязательно! Это такая реприза, что ты можешь больше ничего не говорить!»
   А так и стрелять приходилось, и бегать, и переодеваться, а то и по четыре роли в одном фильме играть. У французов поработала в картине «Трамвай в Москве». Мы с Машей Скворцовой двух старух-коммунисток сыграли. Недавно вот в американской «Полицейской академии» снялась. Малюсенький эпизод в Парке Горького: тетка дубасит какого-то мафиози авоськами. Их режиссер и звукооператор очень хвалили: «Мадам Виноградова, как хорошо вы говорите на съемке! Записывать вас – одно удовольствие!» Думаю, а что ж ваши актеры разговаривать не умеют, что ли? А тут еще один их каскадер пристал. «Я, – говорит, – с пятого этажа в кресло прыгал» И так два дня подряд. Устала от него страшно.
   Так что последние года три буквально на разрыв: «Интердевочка», «Анна Карамазофф», «Бабочки», «Сам я вятский уроженец», «Ближний круг», «Завещание Сталина», «Дикая любовь», «Азбука любви», «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Аннушку в «Мастере и Маргарите» сыграла. Бабушек никто, наверное, не хочет играть, вот меня и вызывают.
 
Об эпизодах
   Я всегда все принимаю как подарок судьбы, поэтому у меня никогда не было протеста против тех же эпизодов. Это опять наставления Плотникова – все надо делать с удовольствием или отказываться. Но я по натуре своей человек, который не умеет отказываться. И не потому, что хочу прямо-таки заполонить собой все. Нет. Я еще и не из тех людей, кто может ставить условия. Мне говорят: «Получите вот столько-то...» И все. Сейчас есть коммерческие картины, в которых можно прилично заработать, и люди научились себя оценивать. А я – нет. «Как можно диктовать свои условия? Как можно обидеть отказом?»
   Да дело даже и не в этом. Страшно другое – сегодня откажешься, а завтра пойдет слух: «Она отказывается!» И ты выпадешь из обоймы. А если ты не работаешь, кому ты нужна? Я даже собственной дочери не буду нужна, потому что она перестанет меня уважать. Я еще не такая уж старая (хотя, на самом деле, старая – я все о себе прекрасно знаю). И все-таки, даже старуху пытаюсь сделать озорной, потому что и это интересно. Вот недавно именно такую развалюху я и сыграла в «Ералаше» в паре с Ефимом Шифриным. Говорю об этом и вспоминаю: стоит он посреди улицы, к нему со всех сторон бегут ребята за автографами, и он пишет-пишет-пишет. А потом не выдержал и как закричит: «Ну я же больше не могу!» И тут же сам себя начал успокаивать: «Нет, я хороший, я хороший» – и опять пишет-пишет-пишет. Этим он меня и купил.
 
О мультипликации
   В детстве мама мне часто рассказывала сказки. Она была очень общительной, озорной и даже сама могла сочинять разные сказочные истории. Я к ним привыкла и полюбила. Мне нравилось, что там разговаривают звери, а главное, что все сказки заканчиваются хорошо. Наверное, поэтому я втянулась в мультипликацию. Ведь там, как нигде, можно поозорничать.
   На «Союзмультфильм» я впервые пришла где-то в конце 40-х годов. Помню, в своем самом первом мультфильме я озвучивала котенка, а моего партнера-кота играл Рубен Симонов, знаменитейший вахтанговец. Я стою перед микрофоном и думаю: как же мне найти нужную интонацию, голос?.. Поскольку в жизни я очень часто играла с котятами, то подумала, что найду характер этого котенка, виляя хвостом. И вот стою я, виляю, а Рубен Николаевич смотрит на меня и спрашивает: «Что это ты делаешь?» – «Виляю хвостом». – «Да? Тогда давай вместе...» И вот мы стоим, урчим и виляем хвостами. Это была моя первая встреча с мультипликацией.
   Потом на меня посыпалось очень много предложений, и я полюбила это искусство. Там можно было найти очень много неожиданных красок, характеров, которые я не смогла бы использовать в кино или театре. В мультфильме, как ты знаешь, сначала записывают звук, а потом создают движения. И чем ярче актерская работа, тем интереснее получится нарисованный образ. Поэтому режиссер там дает актерам безграничную возможность озорничать, фантазировать, и мы чувствуем себя раскрепощенными. Далеко не всем актерам это подвластно. У нас собралась замечательная компания – Зина Нарышкина, Ливанов, Вицин, Новиков. Мы были как одна семья, и чувствовали себя уютно и раскрепощенно. Никто не обижался, даже если кто-то подсказывал, как лучше сделать.
   Конечно, нельзя не вспомнить замечательный мультфильм «Ежик в тумане». Это вообще отдельная тема. Каким должен быть этот ежик? Про ежика сказать очень трудно, мы же не слышим, как он разговаривает. Когда Норштейн пригласил меня на фильм «Ежик в тумане», я знала, что работа у него никак не ладилась. И жанр был сложный – перекладка, а не просто рисунок. Мы попробовали несколько голосов. И от того, что наш герой какой-то такой весь в себе, мы нашли некий полуголос – не очень активный, как обычно в мультфильмах ежики говорят. А когда мы начали искать интонацию ежика в сцене, где он испугался филина, мы окончательно измучились. Надо было сказать слово «псих», но так, чтобы это прозвучало не грубо, и в то же время было понятно, что ежик испугался. Это была очень интересная работа.
 
О дубляже
   Лет 15-20 я активно занималась дубляжем. Работала по две смены на дню. С одной стороны я и намучилась, потому что это очень серьезная работа. Надо не только донести то, что сыграла другая актриса, но и попасть «в губную», как мы выражались – то есть чтобы было синхронно. Но мне безумно нравилось дублировать именно героинь, потому что в кино я их так ни разу и не сыграла. Зато с каким материалом мне приходилось работать: «Война и мир», «Земляничная поляна», «Спартак», «Как украсть миллион» – да разве все вспомнишь! Мне однажды довелось озвучить даже мужскую роль – Егор Баронович Тусузов был уже совсем стареньким, и его не стали лишний раз теребить, а, зная мою склонность к подражанию, позвонили мне.
   Хороший укладчик всегда укладывает точно по «губным» гласным и согласным, чтобы слово прозвучало по-русски. Вот так было с Одри Хепберн, когда я озвучивала Наташу Ростову. Нам прислали картину с итальянским переозвучанием! Поэтому пришлось очень трудно. И текст был не совсем Толстого. Но наши редакторы попытались хоть немного вернуть его к первоисточнику, укладчики подогнали его под актеров, а я внимательно следила за игрой Хепберн. К тому времени я уже научилась работать без звука вообще. Я его выключала, смотрела только на губы и по ним могла говорить текст и играть под индивидуальность актрисы. Я перед каждой сменой читала главы из «Войны и мира» и заметила, что Одри Хепберн тоже читала книгу. В одном месте – встрече Наташи со стариком Болконским – у Толстого написано, что Наташа вошла и от волнения проглотила слюну. И Хепберн сделала то же самое. Я поняла, что она действительно читала роман.
   Однажды к нам на студию пришла какая-то американская актриса, которая сделала себе имя именно на дубляже. Вообще на западе практически нет артистов, занимающихся всем сразу. Одни снимаются в кино, другие работают на телевидении, третьи играют в театре, а четвертые озвучивают. Отношение достойное ко всем! Эта актриса приходила на запись, ей подносили чашечку кофе, она работала часа три, причем в полном комфорте, и уходила домой. Деньги за свою работу она получала вполне приличные. Побывав на нашей записи, она сначала ужаснулась условиям: никаких чашек кофе и даже никаких мягких кресел или удобных светильников, конечно же, мы не видели. В беседе с ней я призналась, что работаю по 10-12 часов в день. «Так вы, наверное, очень богатая дама? Если бы я смогла позволить себе такое, я уже давно стала бы самой состоятельной актрисой!» Я не стала ее разочаровывать...
 
О профессии вообще
   Сейчас очень много актеров без работы. Я не верю, что они плохие. Я знаю очень много случаев, когда актер блестяще заканчивал ВГИК и не снимался. Он потухал. Он зажимался. А бывает, что средний студент постепенно рос, набирал и становился мастером. Без тренажа нельзя! Плохих актеров не бывает. Посмотри, как блистают в театре у Марка Захарова! Он помогает им, находит в каждом какую-то изюминку и дает ей развитие. А какими были Товстоногов, Эфрос!
   Если ты не работаешь, конечно, постепенно теряешь органику. Надо постоянно смотреть на себя со стороны, чтобы был самоконтроль. Слава Богу, я никогда без работы не была. И даже из театра уходила на пенсию после инфаркта – а то бы, может, еще поиграла. Зато в кино предложений с каждым годом все больше и больше. Так что за счет работы и живу...
 
* * *
   Мария Сергеевна относилась к своей судьбе очень мудро. Она все про себя понимала. С того самого момента, когда сыграла одну из лучших своих ролей – Звездного мальчика. Она прекрасно осознавала, что переход от травести может быть только один – к старухам. Так же она понимала и другое – надо в полной мере использовать период озвучания. Еще великого мэтра Кулешова удивило несовпадение внешности юной Муси Виноградовой и ее голоса – голоса настоящей героини. Актриса продолжала озвучивать зарубежных красоток даже тогда, когда сама играла старух – голос оставался молодым и красивым.
   И когда пришел ее час, Мария Сергеевна была к нему готова. За плечами чувствовался багаж, накопленный за три десятка лет работы. В то время, как многие звезды кино и театра, ее ровесники, уходили в тень, Муся играла все что хотела: и эксцентрику, и драму, и трагедию. Порой снималась без разбору, потому что стала настолько одержимой работой, что напоминала наркомана. С каждым звонком со студии она оживала, забывая все на свете.
   Она подолгу подбирала грим, искала мельчайшие детали, нюансы, огромное внимание уделяла пластике. В своей профессии Мария Виноградова была настоящим мастером. Она с удовольствием занималась с какими-то девочками, которые приходили к ней с просьбой подготовить к поступлению в театральный вуз. Мария Сергеевна самозабвенно рассказывала им о тонкостях актерского искусства, что-то изображала, подмечала, а затем натаскивала их, как чуткий и любящий учитель. Она вполне могла бы стать блестящим педагогом, если бы решилась на это. Она получала колоссальное удовольствие от таких занятий, от общения с молодежью, и черпала в этом силы. В то же время была нетерпимой к любой халтуре. Ее раздражали фальшь и непонимание поставленной задачи. Она болела за работу и могла сделать замечание актеру, могла что-то начать растолковывать. Во-первых потому что ценила свой труд, а во-вторых, потому что могла сделать очень правильные замечания. Но ведь актер – он самовлюбленный человек. Ему не нравится, когда ему делают замечания, даже если они правильные. Редко кто задумывается. А Муся, чаще во вред себе, пыталась что-то доказать, найти справедливость и за все болела душой. Ей бы не надо было этого делать, с ее здоровьем, с ее нервной системой. Но она иначе не могла. Помню, как Мария Сергеевна вернулась из Екатеринбурга со съемок детской картины «Домовник и кружевница», нервная и утомленная. Как оказалось, там на площадке сошлись три актера, которые любят давать «ценные указания» – Виктор Павлов, Валентина Талызина и Мария Виноградова, причем у каждого из них был свой взгляд на игру. Поэтому работа шла в очень нервной, напряженной обстановке бесконечных обид и пререканий. А спустя несколько месяцев Муся отправилась туда же на озвучание, и там актрису ожидал новый сюрприз – ей предстояло озвучить сразу две роли, свою и Майи Булгаковой. Так сложились обстоятельства. Через некоторое время Марию Сергеевну будут просить озвучить Любовь Соколову в «Бульварном романе», но об этом позже.
   Мужем Марии Сергеевны был замечательный актер Сергей Голованов. Они встретились в Германии, вместе работали у Плотникова, затем – в Театре-студии киноактера. Поженились они восемь лет спустя после знакомства. Поначалу им негде было жить, снимали комнатку в доме напротив «Ударника». Денег катастрофически не хватало, а Мария Сергеевна предпочитала ездить на «Мосфильм» в такси. Когда Сергей Петрович попытался запретить жене так сорить деньгами, она стала хитрить – ловить машину за углом. Но супруг догадался и однажды отправился за ней следом. Как только Мария Сергеевна вышла на дорогу и подняла руку, он закричал: «Муся, а я все вижу!»
   Сергей Голованов был старше жены на двенадцать лет. Он закончил керамическое училище, но со временем увлекся театром и стал играть в любительских труппах, постепенно сближаясь с театром профессиональным. Работал с Гончаровым, Плучеком, Плотниковым. В 1941-м ушел на фронт, но через год его командировали во фронтовой театр. Сергей Петрович мечтал играть во МХАТе, его академичность, солидность, врожденный аристократизм тянули актера именно к этой сцене. Но в конце концов Голованов оказался в Театре-студии киноактера, где работал много и интересно. Правда, типаж Сергея Голованова использовался, в основном, в отрицательных ролях – он играл немецких офицеров, генералов, иностранцев, бюрократов. В кино было тоже самое. Среди фильмов с его участием – «Они были первыми», «Девушка с гитарой», «Сильнее урагана», «Ко мне, Мухтар!», «Черный бизнес», «Их знали только в лицо». Прославился же Сергей Голованов в роли шпиона Горелова в некогда популярной фантастической картине «Тайна двух океанов». А в «Звездном мальчике» снимался вместе с Мусей, играл отца главного героя.
   С возрастом Сергей Петрович оставил театр, из-за чего сильно переживал. Он, в отличие от многих штатных актеров своего театра, постоянно работал на сцене. Как в Германии, так и в Москве им были сыграны значительные роли в спектаклях «Миссурийский вальс» (Джонни Джинарди), «Достигаев и другие» (Достигаев), «Васса Железнова» (Прохор), «Живой труп» (Каренин), «Иван Васильевич» (Шпак), «Варвары» (Монахов), «Полынь» (дед Авдей).
   Мария Сергеевна тоже любила театр. Даже побывав на чужих спектаклях, она преображалась. С удовольствием ходила в «Сатирикон», Ленком и даже совсем неизвестные молодежные коллективы. Она заражалась их энергией, вдохновением. Муся и сама с удовольствием бы поработала на сцене еще, если бы не два инфаркта. И все равно она не осознавала, что уже настал момент, когда надо бы серьезно заняться только здоровьем, оставив работу и домашние дела, лечь на обследование, съездить в санаторий. Но переубедить Марию Сергеевну было невозможно. Какие могут быть санатории, если ей предложили нечто совсем новое – отправиться на гастроли в Америку! Там с актерами Театра имени Гоголя Муся собиралась репетировать какую-то пьесу о Чернобыле. Сначала она долго сомневалась, браться за это или нет. Теребила дочь и зятя, обижалась на их неопределенность в ответах, хотя ответить ей что-либо было весьма трудно – ни один вариант ее все равно не устраивал. Так было всегда. Но на этот раз Мария Сергеевна уже все для себя решила: надо ехать. «В Америке я еще не была». На это дочь спросила: «А если бы тебе предложили работу в Африке, ты бы тоже согласилась?» Что еще могла ответить Муся Виноградова? Конечно да.
   В санаторий она все же съездила. Здоровье ухудшалось, а впереди предстоял нелегкий труд. Но в санатории ее тут же взяли в оборот, и актриса дала несколько концертов подряд с танцами и песнями. Приехала еще более уставшая. Америки Муся так и не увидела.
   Когда Мария Сергеевна умерла, многие не поверили. У тех, кто видел ее за два дня на «Мосфильме», в голове не укладывалось: «Как?! Муха?! Не может быть!» Она могла три дня пролежать в постели, а на четвертый упорхнуть на творческую встречу или на съемки, и никто, глядя на нее, не мог подумать, что еще вчера ей было очень плохо. Жизнь у нее кипела. Потому и весть о смерти была столь неправдоподобной.
   Дом № 5 по улице Черняховского – особый дом. Его жильцы – одна большая семья, даже если кто-то с кем-то не разговаривает. В начале девяностых на этот дом обрушились одна трагедия за другой. Артисты стали умирать: Геллер, Голованов, Георгиу, Пельтцер, Гайдай, Шутов... Начались кражи, грабители чуть не избили Надежду Румянцеву. Горячей водой, прорвавшейся из старой трубы, затопило целый подъезд, погибли ценные домашние архивы, не говоря уже о том, что старикам нечем было заплатить за элементарный ремонт. Тогда же случилась страшная трагедия еще в одной квартире – Георгий Юматов по роковому стечению обстоятельств застрелил дворника. Но ничто так не потрясло жильцов злополучного дома, да и, пожалуй, всех поклонников кино, как автокатастрофа, в которую попали Майя Булгакова и Любовь Соколова. Две народные артистки оказались в машине, которая на огромной скорости влетела в столб. Любовь Сергеевна вышла из больницы после продолжительного курса лечения, а Майя Григорьевна так и не пришла в сознание... Все это переживалось в каждой семье дома № 5 с болью в сердце, ничто не оставалось в стороне. Муся Виноградова за все переживала втройне. Она не могла быть к чему-то равнодушной. Она всю жизнь прожила страстями. После той аварии Муся каждый день бегала к Соколовой, делала массаж, растирала, ухаживала, даже кормила. Хотя сама порой с трудом могла подняться с кровати. Тогда же она заменила подругу на озвучании «Бульварного романа» – и эту подмену никто из зрителей не заметил.
   Когда она умерла, Михаил Глузский сказал: «Из нашего дома ушел домовой. А без домового – что за дом?»
   Мария Сергеевна очень любила детей. Не могу не поделиться еще одним дорогим для меня воспоминанием. Когда у меня родилась дочка, Муся прокричала мне в телефон: «Немедленно приезжай!» Я приехал. Она и Любовь Сергеевна Соколова устроили мне настоящий пир, а потом завалили подарками – какими-то тряпками, пеленками, игрушками и всевозможным детским питанием. У самой же Марии Сергеевны была дочь Оля, поздний ребенок. Она любила ее без памяти, бесконечно балуя даже в достаточно взрослом возрасте. Когда Ольга пошла в актрисы, Мария Сергеевна и Сергей Петрович страшно переживали, осознавая, с чем она может столкнуться. Других профессий они не знали и были бы спокойнее, но здесь... И все же, приходя на Олины спектакли, Муся всегда радовалась, даже если что-то было не так. Ей все нравилось, и если возникали какие-либо замечания, она делала их очень осторожно.
   Мария Сергеевна Виноградова с ее энергией не могла не состояться. Пусть роли пришли не сразу, пусть на пленке молодым зафиксирован лишь ее голос, пусть не все режиссеры охвачены. Но она все-таки состоялась.

ВИНОГРАДОВА Мария Сергеевна
   Заслуженная артистка России (1987).
   13.07.1922 (г. Наволоки Ивановской обл.) – 02.07.1995 (Москва)
   После окончания ВГИК (1943) была актрисой Киностудии «Союздетфильм». В 1945—1991 гг. – актриса Театра-студии киноактера (в 1949—1952 гг. была в труппе Драмтеатра советских войск в Германии).
   Снималась в фильмах:
   1940 – СИБИРЯКИ (Галка). 1943 – МЫ С УРАЛА (Соня). 1944 – РОДНЫЕ ПОЛЯ (Кланька). 1949 – ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП, ПНР (Надя). 1957 – ЗВЕЗДНЫЙ МАЛЬЧИК (Звездный мальчик). 1958 – ДОБРОВОЛЬЦЫ (Маруся). 1960 – ВОСКРЕСЕНИЕ (Хорошавка). 1963 – Я ШАГАЮ ПО МОСКВЕ (домработница). 1965 – ТРИДЦАТЬ ТРИ (Маргарита Павловна, врач). 1966 – ЧЕРТ С ПОРТФЕЛЕМ (Колычева). 1973 – КАЛИНА КРАСНАЯ (Зоя). 1975 – ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА (Михеевна). 1976 – ТРЫН-ТРАВА (Паконя), ВОСХОЖДЕНИЕ (старостиха). 1977 – ПРО КРАСНУЮ ШАПОЧКУ (бабка), ПРИЕЗЖАЯ (тетя Дуся), БЕДА (буфетчица). 1978 – НЕДОПЕСОК НАПОЛЕОН III (тетя Нюра). 1979 – ГАРАЖ (служащая «с курицей»). 1980 – НИКУДЫШНАЯ, тв (Тихонина), ИЗ ЖИЗНИ ОТДЫХАЮЩИХ (Марго). 1982 – НАЙТИ И ОБЕЗВРЕДИТЬ (инкассатор), ГРАЧИ (мать). 1984 – МЕРТВЫЕ ДУШИ, тв (Мавра), СОЛНЦЕ В КАРМАНЕ (бабушка). 1985 – САЛОН КРАСОТЫ (Верочка). 1987 – ССУДА НА БРАК (старушка). 1989 – ДВЕ СТРЕЛЫ. ДЕТЕКТИВ КАМЕННОГО ВЕКА (женщина рода), ИНТЕРДЕВОЧКА (Сергеевна). 1991 – АННА КАРАМАЗОФФ (негритянка, консьержка, ассистент режиссера), БАБОЧКИ (Эмма Марковна). 1992 – САМ Я ВЯТСКИЙ УРОЖЕНЕЦ (Варвара), БЛИЖНИЙ КРУГ (Федосья). 1993 – ЗАВЕЩАНИЕ СТАЛИНА (нянечка), ДИКАЯ ЛЮБОВЬ (начальница Дома престарелых), МАСТЕР И МАРГАРИТА (Аннушка), АЗБУКА ЛЮБВИ, тв (бабушка). 1994 – ЖИЗНЬ И НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ СОЛДАТА ИВАНА ЧОНКИНА (баба Дуня). 1995 – ТРАМВАЙ В МОСКВЕ, Франция – США (Тася), ПОЛИЦЕЙСКАЯ АКАДЕМИЯ – 7. МИССИЯ В МОСКВЕ, США (тетка в парке Горького). 1996 – КОРОЛЕВА МАРГО, тв (жена палача).
 

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:49)

0

35

Нина Агапова
Актриса на роли иностранок
   Однажды юной солистке русского народного хора Нине Агаповой погадал по руке слепой. «Натура ты одаренная, – сказал он. – Сейчас у тебя есть работа, но вскоре появится возможность начать учиться в творческом вузе. Не упусти ее! И будет твоя фамилия известной...» Девушка было усомнилась в словах слепого, но тот для убедительности назвал ее имя и месяц рождения. Вот и не верь после этого в чудеса!
   Нина задумалась. Что у нее впереди? О чем она мечтает, к чему стремится? А что позади? Тяжелое детство, больной отец, война... Ее родители были родом из одной деревни, из-под Коломны, они рано приехали в Москву на заработки. Мать устроилась в 14 лет на ткацкую фабрику, отец торговал в частном магазине. Вскоре они поженились, а потом на семью посыпались беды: отец заболел туберкулезом, эту же болезнь обнаружили и у старшего сына Владимира. В доме редко смеялись, хотя отец был веселым и остроумнейшим человеком. Он стал много пить, денег в семье не было, постоянно недоедали. Отец умер в августе 45-го. Надо было спасать Владимира, но врачи разводили руками. На консилиуме профессор – светило медицины – вынес окончательное решение: «Никакая операция не поможет. Я отказываюсь от этого больного». Но его ассистентка вышла с Владимиром в коридор и сказала: «Мне неловко было говорить с вами при профессоре, но вы не безнадежны. Я помогу вам». Не прошло и года, как она провела сложнейшую операцию, благодаря которой Владимир Федорович дожил до наших дней.
   В отличие от брата Нина никогда не была оптимисткой. Она постоянно сомневалась в себе, в своих способностях, но всегда была артистичной. К тому же обладала прекрасным голосом. В 15 лет, в самый разгар войны, она поступила в Русский народный хор имени Яркова и исколесила с ним всю страну. Выступала на Дальнем Востоке, в Азии, в Крыму и даже на Карельском фронте, где артистов возили на передовую на телегах, чтобы не создавать шума. В хоре Нина Агапова «дослужилась» до солистки, и ей доверили главную роль Невесты в театрализованном представлении «Русская свадьба». Но роль ей не нравилась, потому что приходилось выдавать громкий плач, а плакать Нина не любила. Ее влекла стихия юмора, озорства, хотелось смешить и дурачиться. Тогда она еще не понимала своей природы, не осознавала своего артистизма и искренне удивлялась, когда директора тех клубов, в которых выступал хор, подходили к ней после концертов и говорили: «Девушка, вам надо учиться».
   В послевоенные годы молодежь закружил вихрь кинематографа. Многие бегали на «Мосфильм» сниматься в массовках. Нину тоже увлекла работа в кино, но серьезно свое увлечение она не воспринимала, пока однажды на съемках фильма «Человек № 217» ассистент режиссера Викторов не посоветовал девушке задуматься об актерском будущем. Опять?! Значит, какие-то задатки все-таки есть? Нина вспомнила, как будучи ребенком часто бегала то в Дом пионеров, то в клуб самодеятельности на различные представления и ерзала на стуле при виде какой-нибудь девочки, танцующей «Цыганочку»: «Ой, ну она же все делает не так! Цыганка ведь не такая...» Какая она, эта цыганка, Нина сама не знала, но что-то внутри нее протестовало при виде фальши, неискренности.
   Все это Нина Агапова вспомнила после встречи со слепым на Рогожском рынке. А что теперь?
   Во ВГИК!
   С работы ее отпускать не хотели, но теперь Нину было не остановить. Она подала документы и стала готовиться к экзаменам. Но с чего начинать, за что браться? Агапову привели к знаменитому режиссеру немого кино Юрию Таричу. Тот прослушал ее и остался доволен: «Думал, приведут опять какую-нибудь фуфу... Все же бредят актерской профессией». Тарич отметил, что у девушки органическое сочетание таланта комедийного с драматическим, и стал готовить с ней отрывки из «Женитьбы» (в образе Агафьи Тихоновны) и «Молодой гвардии» – Любку Шевцову.
   На вступительном экзамене Сергей Юткевич понял, что с Ниной занимался профессионал, и попросил показать что-нибудь от себя. Она прочла отрывок из «Графа Нулина».
   Конкурс во ВГИК был, как всегда, огромный – 80 человек на место. Взяли 24. Оценки распределились так: Юрию Саранцеву поставили 5, Нине Агаповой – 4, остальным – тройки. Курс был уникальным, актерско-режиссерским. Юткевич основной упор делал, конечно, на режиссуру, азы которой постигали Басов, Чухрай, Чхеидзе, Абуладзе, Мельников. Актеров почти не замечали, говорили: «Зачем ломать природу? Какие вы есть, такими и оставайтесь!» Тем не менее, несмотря на природу, студентов начали потихоньку отсеивать. Каждый год. Выгнали даже Тенгиза Абуладзе. На третьем курсе очередь дошла до Агаповой – педагог Иосиф Рапопорт попросту отказался с ней заниматься. Нина огорчилась и окончательно замкнулась. За студентку вступились ассистенты и преподаватель пантомимы Александр Румнев. Они сами стали заниматься с ней и помогли благополучно доучиться до конца, хотя психологически девушке было очень тяжело. Она чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, кому-то она не по душе. Педагог по движению ставил ей на зачете четверку и шептал: «Извините, больше не могу...» Кто плел интриги, кому это было надо – она не стала выяснять, а теперь это и неважно.
   В дипломном спектакле «Человек с ружьем» Агапова играла Надежду, жену Шадрина. Ее ни разу не поправили, а Рапопорт подошел и извинился за прошлое. Нина, конечно, простила все обиды, но порог ВГИКа с тех пор не переступила ни разу. Камень на сердце все же остался.
   Сегодня Нина Федоровна считает, что зря пошла в кинематографический вуз. Надо было поступать в Вахтанговскую школу – это ее стихия, ее природа. Она и в кино-то ничего особенного не сделала, несмотря на добрую сотню ролей. Истинное наслаждение принесла работа только в Театре-студии киноактера, куда Агапову приняли по окончании ВГИКа.
   Театр киноактера был переполнен, несмотря на то, что на его сцене работали единицы – остальные либо снимались, либо просто не хотели играть в спектаклях. Но так как выпускников ВГИКа театр был обязан принять, дирекция вынесла своеобразное решение: брать только тех, у кого в дипломе пятерка по мастерству, а взамен увольнять столько же актеров из штата. В тот год отличников было пятеро: Роза Макагонова, Раднэр Муратов, Иван Косых, Валентина Беляева и Нина Агапова. Их приняли и тут же пятерых выставили на улицу, а среди них были блистательные актрисы Валентина Телегина и Нина Зорская. Через год такая же участь постигла великую Ольгу Жизневу. Кто принимал такие безумные решения – неизвестно.
   Новички, по традиции, долгое время ничего не делали, нигде не играли и не снимались. Затем и того хуже – театр закрыли. Как говорилось в приказе, «в целях улучшения работы актеров кино». Кто-то уехал в Германию, в военный театр, остальные сидели без работы в Москве. И это в самом расцвете сил, молодости и энергии! Многие тогда сдали профессионально.
   Через пару лет Театр киноактера открылся вновь. Агапова стала выступать в капустниках, которые продолжали традиции знаменитой «Синей птички» Драгунского. Там-то на нее и обратили внимание и даже, как это ни смешно, повысили категорию. Эраст Гарин пригласил молодую актрису на роль Хозяйки в спектакль «Обыкновенное чудо». Задача была не из легких – роль главная, да еще и лирическая, опыта мало, но все же начало было положено. А когда в Театре киноактера появился знаменитый на всю Москву администратор Игорь Нежный, Агапову ввели в водевиль «Беда от нежного сердца». Тут актриса окунулась в свою стихию и наконец смогла заявить о себе в полную силу. Последовали премьера за премьерой: «Восемь женщин», «Да здравствуют дамы!», «Бабий бунт», «День отъезда, день приезда», «Комедия ошибок», «Ах, сердце!», где Агапова сыграла сразу четыре роли. Но самой значительной работой Нины Федоровны в театре стала главная роль в первом мюзикле, поставленном на московской сцене. Это был 1965 год. Мюзикл «Целуй меня, Кэт» композитора Кола Портера с успехом шел на Бродвее, и вот на его постановку решился режиссер Давид Ливнев. Само собой, столь откровенное название было неприемлемо для столичного театра, поэтому целомудренное руководство переименовало пьесу в нейтральное «Опять премьера». В спектакле были довольно сложные вокальные партии, но драматические актеры показывали настоящие чудеса, а Нина Агапова была просто великолепна. Критика буквально захлебнулась от восторга, а Людмила Гурченко в одном из интервью восторженно отзывалась о совместной работе «с такими непревзойденными мастерами сцены, как Сергей Мартинсон и Нина Агапова».
   Кино же, наоборот, не использовало и десятую часть ее дарования. Опять же виновного здесь не найдешь, да и разве это важно. С одной стороны, режиссеров смущала внешность актрисы. Нина Агапова – красивая женщина, где-то даже с западными чертами лица. Такой не доверишь сыграть крестьянку, рабочую да и просто советскую девушку. Вот и возникли ряды вышколенных секретарш, баронесс, аристократок, американок-англичанок-немок, строгих врачей и истеричных администраторш. С другой стороны, всплывало несоответствие ее яркого комедийного дарования с той же внешностью. Хрупкая и стройная, она не могла соревноваться с теми же толстушками, если речь заходила о характерной роли. Эльдар Рязанов долго не мог сделать выбор между Ниной Агаповой и Людмилой Ивановой на роль Шурочки в «Служебном романе». Пробы были одинаково хороши, но в итоге он склонился к последней. Согласитесь, зная творчество Агаповой, трудно себе представить ее в образе полной идиотки. А оказывается, это ее конек. Она очень любит играть дурочек и успешно это демонстрирует сегодня на сцене, работая в труппе «Блуждающие звезды». Но и здесь актрисе приходится подкладывать толщинки, увеличивать объем груди и талии «для пущей убедительности».
   Впервые Нина Агапова снялась в большой роли в 1953 году. Это был фильм Андрея Фролова «Доброе утро». Картина стала лидером кинопроката и вскоре была благополучно забыта всеми. Но тогда, в период малокартинья, приглашение на съемки становилось событием для каждого артиста. Нина оставила маленького сынишку на бабушку и отправилась в экспедицию. Следующую приличную роль пришлось ждать почти десять лет. Ею стала хамоватая Зинаида в комедии Рязанова «Дайте жалобную книгу». Героиня Агаповой появлялась за стойкой буфета грязного, замызганного ресторана «Одуванчик» и являла собой воплощение мощи советского общепита, всей этой братии, имя которой – сфера торгового обслуживания. И совершенно естественными выглядели манипуляции Зинаиды, связанные с разбавлением спиртных напитков водой. В 1964 году, когда об этом только догадывались, но вслух не говорили, зритель хохотал от души.
   В павильоне, изображавшем пресловутый «Одуванчик», Нину Агапову окружали прекрасные актеры: Анатолий Папанов, Рина Зеленая, Лариса Голубкина, Олег Борисов, Татьяна Гаврилова, Георгий Вицин, Юрий Никулин, Евгений Моргунов, Георгий Тусузов. Сцены в ресторане стали большим плюсом фильма. Эльдар Рязанов создавал на съемках максимум комфорта для своих артистов, что неизменно шло на пользу общего дела. Эту работу Агапова вспоминает с особой теплотой. А потом опять пошла «мелочь».
   В общем, творческая судьба киноактрисы Нины Агаповой оказалась связана с эпизодом. Можно долго рассуждать на тему, что «сыграть эпизод намного труднее, чем главную роль» – это и так ясно всем, кто мало-мальски знаком с актерским делом. Лучше лишний раз посмотреть, как работает Нина Федоровна в эти считанные минуты, а порой секунды, на экране. Как органичны, убедительны и темпераментны ее героини: фрау Ауфбаум («Щит и меч»), американка с попугаем («Корона Российской империи»), смотрительница музея («Старики-разбойники»), Симочка («Нейлон 100%»), миссис Гриффит («Тайна „Черных дроздов“), хозяйка гостиницы („Человек-невидимка“), Анна Александровна („Любить по-русски“). И когда у Агаповой появляется возможность сыграть одну из главных ролей, она вкладывает в нее все мастерство по-настоящему мудрой, синтетической актрисы. Достаточно назвать такие разные образы, как тренер в „Чуде с косичками“, колдунья Мясекай в сказке „Всадник на золотом коне“ и Нина Ивановна в ленте „Ты иногда вспоминай“.
   Снимается Нина Федоровна и сегодня. Постперестроечный кинематограф не забыл одну из лучших своих актрис, не выкинул ее за борт. Причем на счету Агаповой роли как в так называемом народном кино («Любить по-русски»), так и в коммерческом («Все то, о чем мы так долго мечтали») и даже в сериалах (в «Самозванцах» актриса сыграла уморительно смешную роль врача, помешанного на «мыльных операх»).
   Мужем Нины Агаповой был замечательный оператор Сергей Полуянов. Он увидел Нину на вступительных экзаменах в Институте кинематографии и сразу влюбился. Их познакомили, и Полуянов больше не мог думать ни о ком, кроме нее. Когда Сергея спрашивали «тебе кто из них нравится?» и указывали на галерею портретов кинозвезд, он, шутя, отвечал: «Ее здесь нет». Сергей Полуянов снял такие блистательные картины, как «Борец и клоун», «Чистое небо», «Жили-были старик со старухой», «Золотой теленок», «Иван Васильевич меняет профессию», «Не может быть!», «Спортлото-82». Лишь однажды ему удалось поработать со своей женой – в «Двенадцати стульях». На сцене театра «Колумб» героиня Нины Агаповой пела «Шумел камыш, деревья гнулись» на французском языке. Кстати, для этого эпизода актриса брала уроки французского у внучки Станиславского – в кинематографе тех лет все должно было выглядеть на высшем уровне!
   Сергей Сергеевич умер в 1983 году, не дожив до шестидесяти лет. В середине 90-х ушел из жизни сын Нины Федоровны, Саша. Он, как и отец, закончил операторский факультет, но по своей энергии, неугомонности, остроте восприятия жизни не мог подолгу заниматься одним делом. Сменив массу занятий, Александр увлекся бизнесом. Но в конце концов не выдержал того ритма, который взял...
   К тому времени Нина Федоровна уже оставила Театр киноактера. Ее последними ролями на этой сцене стали искрящаяся Юлия-Джули в «Тени» и эксцентричная переводчица в «Ссуде на брак». Перед уходом получила звание заслуженной артистки РСФСР, на которое театр подавал неоднократно. Но и на этот раз не обошлось без сюрприза – всем на удивление из Верховного Совета пришло распоряжение, в котором требовали собрать все рецензии на сценические работы Агаповой. Нина Федоровна порылась в старых папках, коробках, извлекла из домашнего архива газетные и журнальные вырезки и все отдала. Назад, разумеется, ничего не вернулось, но звание все же дали. Несмотря на то, что и в этом вопросе кто-то старался помешать.
   Оставив театр, Нина Федоровна почувствовала облегчение, настоящую радость. Теперь она свободна! Природа, книги, друзья... Но тут случилась трагедия с сыном, и все земные прелести ушли в тень. Необходимо было отвлечься от горьких мыслей, немедленно переключиться на что-то другое. И тут в жизнь актрисы ворвался энергичный мейерхольдовец Даниил Сагал.
   Кумир молодежи 30-х годов, ученик Всеволода Мейерхольда, бывший премьер Театра Советской армии, Даниил Львович Сагал к тому времени мог бы стать героем передачи «Забытые имена». Он давно не снимался в кино, его не помнили ни зрители, ни журналисты, ни даже многие коллеги. Но сам актер так не считал. А главное, он совершенно не мог сидеть без дела. В свои 84 года Сагал мечтал создать театр старых мастеров и играть пьесы наподобие «Соло для часов с боем». Но сначала Даниил Львович решил рискнуть, что называется, малыми силами – выйти на публику со спектаклем на двоих. Он взял старую, неоднократно инсценированную, пьесу Коубэрна «Игра в джин» и стал искать партнершу. Пересмотрел массу актрис и почти разочаровался. И вдруг вышел на Нину Агапову. Они начали репетировать.
   Спектакль собрал довольно теплые отзывы прессы. В период всеобщей вакханалии и неразберихи, в период «повсеместной театрализации», когда в одной только Москве появилось более двухсот коллективов, претендующих на громкое имя «театр», спектакль Сагала и Агаповой просуществовал два года. На фестивале «Созвездие» в Ярославле они играли его на сцене местного театрального училища, одного из старейших в России. Зрители устроили артистам настоящую овацию, аплодируя стоя почти четверть часа.
   Один из театральных критиков справедливо подметил тогда, что актеры молодели на сцене и в конце спектакля даже танцевали. В эти минуты хотелось верить, что мечты Даниила Сагала о театре стариков обязательно сбудутся. Но, как показало время, они так и остались мечтами. Не потому, что автор этой идеи сидел сложа руки. Сагала надо знать – по гороскопу это взрывоопасная смесь Скорпиона и Петуха! На репетициях Нина Федоровна порой не знала, куда от него скрыться. С такой же бешенной энергией он носился по всевозможным инстанциям, собирал какие-то справки, приставал к предполагаемым спонсорам, но все – безрезультатно.
   Зато Нина Агапова не смогла расстаться со сценой во второй раз. Вскоре она вошла в труппу под звучным названием «Блуждающие звезды», которым руководит молодой актер и режиссер Павел Тихомиров. Труппа действительно блуждает – спектакли играют в различных домах творчества. Нина Федоровна занята в четырех спектаклях. Играет Островского, Есенина, в детской сказке и эксцентрической феерии по произведениям писателей-юмористов. Здесь она снова поет и с удовольствием вспоминает, как Борис Андреев в день, когда Агапову принимали в Театр-студию киноактера, громогласно заявил: «Поздравляю коллектив с замечательным вокальным приобретением!» – а потом неоднократно басил ей в ухо: «Агапова, тебе надо в оперетту!»
   Нина Федоровна не ушла в оперетту, о чем, конечно же, не раз жалела. Она осталась драматической актрисой. Она человек одной привязанности. Однолюб. Может, это и не очень хорошо, может, однажды надо все круто изменить в своей жизни. Но Агапова не такая. Она ранимый, нерешительный, вечно сомневающийся в себе художник, но художник крепкий, высокопрофессиональный. Поэтому отдыхать ей не дадут никогда.
   Пусть все остается на своих местах.

АГАПОВА Нина Федоровна
   Заслуженная артистка РСФСР(1987).
   Родилась 30 мая 1926 года в Москве.
   В 1951 окончила ВГИК (мастерская С. Юткевича и М. Ромма). В 1951—1990 – актриса Театра-студии киноактера.
   Снималась в фильмах:
   1955 – ДОБРОЕ УТРО (Ирина). 1957 – К ЧЕРНОМУ МОРЮ (Бирюкова). 1959 – НЕПОДДАЮЩИЕСЯ (массовик-затейник). 1962 – 713-Й ПРОСИТ ПОСАДКУ (эпизод). 1965 – ДАЙТЕ ЖАЛОБНУЮ КНИГУ (буфетчица Зинаида), ЧИСТЫЕ ПРУДЫ (Кульчицкая). 1966 – ДУШЕЧКА, тв (актриса). 1967 – ЩИТ И МЕЧ, тв (Ауфбаум). 1968 – ЗИГЗАГ УДАЧИ (продавщица). 1970 – КОРОНА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ, ИЛИ СНОВА НЕУЛОВИМЫЕ (американка с попугаем), О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ, тв (эсерка). 1971 – ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ (солистка театра «Колумб»), НЮРКИНА ЖИЗНЬ (мать Юры), СТАРИКИ-РАЗБОЙНИКИ (смотрительница музея). 1973 – НЕЙЛОН 100% (Сима). 1974 – ЧУДО С КОСИЧКАМИ (тренер). 1976 – РАСПИСАНИЕ НА ЗАВТРА, тв (Надежда Васильевна). 1977 – ПО СЕМЕЙНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ, тв (Зинуля), ТЫ ИНОГДА ВСПОМИНАЙ (Нина Ивановна). 1980 – ВСАДНИК НА ЗОЛОТОМ КОНЕ (Мясекай). 1983 – ТАЙНА «ЧЕРНЫХ ДРОЗДОВ» (миссис Гриффит). 1984 – ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА (миссис Холл). 1987 – ЗАБЫТАЯ МЕЛОДИЯ ДЛЯ ФЛЕЙТЫ (секретарша), ССУДА НА БРАК (переводчица), ГДЕ НАХОДИТСЯ НОФЕЛЕТ? (тетя Эммы). 1995 – ЛЮБИТЬ ПО-РУССКИ (Анна Александровна). 1997 – ВСЕ ТО, О ЧЕМ МЫ ТАК ДОЛГО МЕЧТАЛИ (Полина). 2000 – ЗАВИСТЬ БОГОВ (Калерия).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 14:36)

0

36

Николай Парфенов
Прогулки наблюдателя
   Тридцать лет подряд почти каждый день он гулял в Черемушкинском парке, кормил белок и птиц. Люди узнавали его, подходили, здоровались. А потом он не пришел. И уже никогда не придет.
   Николая Ивановича не стало на православное Рождество. На восемьдесят седьмом году он ушел тихо и незаметно. Никогда не был истово верующим, в церковь не ходил. А тут попросил сестру перекрестить его... И умер. Когда старушки в морге украшали гроб цветами, по телевизору шла комедия с его участием – «По семейным обстоятельствам». Кто-то сказал об этом, и все заплакали.
   Николай Парфенов сыграл всего одну главную роль – совсем еще молодым артистом он вышел на сцену Театра имени Моссовета в образе Митрофанушки в «Недоросле». Однако за долгие годы работы в кино и театре Николай Иванович не помнил случая, чтобы он скучал без дела или томительно ждал новой роли. Он стал одним из самых снимаемых актеров отечественного кино, истинным королем «эпизода». Хотя жизнь Парфенова поначалу складывалась так, что он и сам вполне мог стать «недорослем».
   В селе Сергеевы Горки Владимирской губернии семья Парфеновых была самой дружной и довольно обеспеченной. Отец плавал по Волге в должности помощника капитана, мать растила детей. После революции отца поставили во главе льномяльного завода в городе Коврове, но вскоре он неожиданно умер. Семья осталась без кормильца – на руках у матери оказались шестеро детей, старшему из которых было всего четырнадцать лет, да старенький дед. Помощи ждать было неоткуда, и Парфеновы дружно взялись за хозяйство сами. Кто готовил, кто колол дрова, кто складывал сено. Мать со старшими сыновьями, Борисом и Николаем, ежедневно уходила в поле. Семилетняя Антонина работала у соседей нянькой. Но в 30-м году в селе началось раскулачивание, и всю свою классовую ненависть земляки обрушили почему-то на Парфеновых. На собрании сельсовета было решено выслать их за пределы области. Семья задумалась о своем будущем. Договорились разъехаться – кто к тетке во Владимир, кто в Москву. В результате выслали одну мать – на северные торфразработки. (Когда она вернулась, осталась жить у Николая Ивановича в Москве).
   В столицу приехали Борис и Николай, устроились арматурщиками на завод «Серп и молот». Но и братья, и сестры Парфеновы мечтали получить образование. Ни на минуту не забывая друг о друге, они решили учиться по очереди. Сначала в институты пошли младшие, а старшие тем временем зарабатывали деньги. Потом – наоборот. В результате Борис окончил Пединститут имени Крупской, занял на олимпиаде по математике третье место в Москве и стал директором сельской школы. Мария училась на химфаке МГУ, затем пришла на работу в Военно-артиллерийскую академию имени Дзержинского и стала первой женщиной, защитившей там диссертацию. Антонина тоже окончила МГУ, во время войны преподавала в сельской школе химию, биологию и немецкий язык, затем пошла работать на фармацевтический завод, была главным технологом. Евдокия увлеклась историей. Одна лишь Анна не стала учиться – заявила, что будет заниматься только семьей.
   Что же касается Николая Парфенова – он мечтал посвятить себя искусству.
   «Однажды я прочитал в газете, что при Театре имени Моссовета есть школа, где учат на артистов, – вспоминал Николай Иванович. – И я туда поступил. Но как! Меня прослушивала комиссия во главе с самим руководителем театра Любимовым-Ланским. Это был суровый мужчина в старомодном пенсне на длинной цепочке. А я что из себя представлял – деревенский паренек с говорком на „о“. Решил читать своего любимого Маяковского. Встал перед комиссией и гаркнул прямо на ее председателя: „Профессор! Снимите очки-велосипед!..“ Евсей Осипович захохотал так, что пенсне слетело с носа. Меня тут же остановили и сказали: „Вы свободны, позвоните“. Я страшно обиделся и решил, что это провал. Но все-таки через день позвонил. Каково же было мое удивление, когда голос в телефонной трубке мне сообщил, что я принят».
   На самом же деле в приемной комиссии на него никто не обратил должного внимания. «Зачем нам такой неотесанный?» – спросил кто-то из мастеров. «Да как же его не принять, если он даже МЕНЯ рассмешил?!» – воскликнул Любимов-Ланской. И судьба паренька была решена.
   Николай Парфенов начал учиться и уже с первого курса играл в спектаклях Театра имени Моссовета. Сначала это были эпизоды, роли незначительные, проходные, затем более глубокие и интересные. Тогда же, в начале тридцатых, он сыграл Митрофанушку в комедии Фонвизина. Эта роль и открыла Парфенову дорогу в настоящее искусство. Актер выходил на сцену в окружении таких мастеров, как Фаина Раневская, Любовь Орлова, Ростислав Плятт, Вера Марецкая, Николай Мордвинов, наблюдал за ними из-за кулис и учился-учился-учился.
   Учителями Николая Парфенова были не только корифеи сцены и экрана, но и обыкновенные прохожие, работники сферы обслуживания, продавцы – он впитывал из жизни человеческие характеры. Главным «учебным заведением» для него стал... рынок. Николай Иванович приходил туда постоянно, бродил по торговым рядам и наблюдал за людьми.
   «Какие там типажи! Какие сцены! – восклицал Парфенов. – Это мой любимый учебный класс. Я живу недалеко от Черемушкинского рынка и постоянно туда хожу. Какие сцены там можно наблюдать! Вот где все показывают себя такими, какие они есть на самом деле. Смотрю на одного – о! Это моя роль! Слежу за ним, всматриваюсь – как двигается, как говорит, какая у него мимика, какие характерные ужимки. Вот я все подмечаю и запоминаю. Так что все брал, как говорится, из народа. Конечно, с жизнью меняются и люди, и их взаимоотношения, поэтому менялись и мои герои. А теперь, выйдя на пенсию, я очень скучаю по тем „экскурсиям“ в народ...»
   Парфенов никогда не играл героев исторических романов, не окунался ни в рыцарские сражения, ни во дворцовые интриги, ни даже в золотой ХIХ век. Ему важны были только современники, он типичный бытовой актер. Но в своем ремесле он был непревзойден. Кто лучше Парфенова мог сыграть председателя месткома в «Афоне»? Уж так ему были интересны рассказы непутевого слесаря, но ведь наказать-то его надо! А вот он суетливый начальник поезда из «Чародеев», который и сам не знает, зачем выставил из купе столичных музыкантов и оставил там одного героя. Но после секундного замешательства сам себя убеждает: «Положено!» До смешного жалок парфеновский завистник Прохоров из комедии «Тридцать три» со своим вырванным зубом, и до боли смешон его неуклюжа Сухов из любимого фильма телевидения «Семь стариков и одна девушка» с фразой «пристрелите меня, я больше не могу!». И все эти эпизоды актер ведет с таким серьезным видом, что нет ни капли сомнений в самоуверенности его героев, что все они становятся реальными и естественными в своих поступках. Николаем Парфеновым создана целая армия всевозможных проводников, кондукторов, гардеробщиков, бухгалтеров, директоров, инспекторов, сторожей, соседей. Он стал любимцем киножурнала «Фитиль» и его бессменного главного редактора Сергея Михалкова. Как только в сценарии появлялся персонаж парфеновского профиля, ни о каком другом актере даже не думали. «Засветился» он и в другом миниатюрном киношедевре – «Ералаше», где однажды получил роль самого графа Толстого.
   «Причем в то же время Сергей Герасимов писал сценарий для своего фильма о великом старце, – рассказывал Николай Иванович. – Так вот, в один прекрасный день иду я загримированный по коридору Студии Горького и сталкиваюсь с Сергеем Апполинариевичем. „Это что? Лев Толстой?!“ – воскликнул Герасимов. „Да“, – гордо ответил я. „Парфенов, ты что ли? Интересно, интересно...“ И, почесывая подбородок, пошел прочь. Я тогда в глубине души понадеялся: а вдруг пригласит? Нет, не пригласил. Сам сыграл.
   А вообще лучшей судьбы я бы не хотел. Театр меня вывел в жизнь. Кино – тоже, сами знаете. На эстраде сыграл концертов тысячи две. Где бы я ни выступал, еще приглашают. В филармонии был своим человеком. Объездил всю страну и даже за рубежом был. Да и в форме хорошей до сих пор остаюсь. В молодости много занимался спортом, хорошо играл в теннис. Увлекался рыбной ловлей и охотой. Помню, один раз в Щелыкове подстрелил огромного глухаря. Мне из него сделали шикарное блюдо, и я всех угощал. А сейчас каждый день хожу в парк. Не пью, не курю и стараюсь не нервничать. По этому поводу у меня даже стих есть:

Я любил находиться в покое,
Много ел, курил, выпивал.
И давление стало плохое,
И, конечно, инфаркт назревал.
Я серьезно подумал об этом.
Одолел я ненужную лень.
И теперь регулярно с рассветом
Начал бегать трусцой каждый день.
Перестал я ходить по аптекам,
Папиросу совсем загасил.
Стал здоровым вполне человеком,
Полным бодрости и свежих сил.
Мне вчера измеряла давленье
Интересная женщина, врач.
И повысила так настроенье —
Побежал я от радости вскачь!
Не могу находиться в покое.
И готов целый мир я обнять!
Потому что давленье такое —
Сто пятнадцать на семьдесят пять.
 
   Парфенов проработал в кино около пятидесяти лет. Первым его фильмом был «Сын полка», где он сыграл обаятельного человека, солдата Горбунова. Последней его работой в кино стала кинокомедия Леонида Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода, на Брайтон-бич опять идут дожди». Там он сыграл полковника Костенко. Солдат и полковник. Неспроста! Стало быть, дослужился – и хватит. «Пора на покой!» – объявил всем восьмидесятилетний актер и поставил на кино точку. Из театра он ушел еще раньше, в 89-м. «Вот выйду на пенсию и поездим с тобой по всему миру», – говорил он своей жене. Все-таки за столько лет деньжат-то заработал – бывало, что с его участием по пять картин в год выходило! Но... То ли кризис 92-го года сыграл злую шутку, то ли излишняя доверчивость всему и всем – остался Николай Иванович «на бобах». Без денег и «недвижимости». В полупустой квартире, которая ему уже и не принадлежала – недавно скончалась его жена, Лариса Алексеевна, переписавшая жилье на свою внучку.
   Николай Иванович был женат дважды. Юный, обаятельный, похожий на Есенина, студент Коля Парфенов женился на актрисе театра Ольге Васильевой. От этого брака у него родилась дочь Ирина. Но брак был недолгим и, как он сам говорил, не очень счастливым. После чего Николай Иванович стал вообще сторониться женщин и ни с кем не хотел встречаться. Но друзья познакомили его однажды с работницей Моссовета, утонченной и изысканной Ларисой Алексеевной, с которой они и прожили вместе 47 лет. Общих детей у них не было, и Николай Иванович дарил тепло своей души «на две стороны» – Ирине и сыну Ларисы Алексеевны. А потом близкими людьми старого актера остались только дочь Ирина и единственная ныне здравствующая сестра Антонина Ивановна. Больше он никому не был нужен.
   Хотя нет... Каждый день он слышал теплые слова от зрителей. На протяжении трех десятков лет ежевечерне Николай Иванович выходил на прогулку в родной Черемушкинский парк, подкармливал голубей, собак и белок, любовался березками и тополями и отвечал на приветствия прохожих. Кто-то молча улыбался любимому артисту, а кто-то подходил и желал ему здоровья и долгих лет. Иногда налетали дети, с восторгом сообщали, что опять видели «по ящику» «Семь стариков и одну девушку», и просили что-нибудь рассказать. А были и поклонницы, которые искренне признавались Николаю Ивановичу в любви. В течение трех десятков лет в Черемушкинском парке...

ПАРФЕНОВ Николай Иванович
   Заслуженный артист РСФСР (1968).
   26.07.1912 (Сергеевы Горки Владимирской губернии) – 07.01.1999 (Москва).
   В 1935 г. окончил театральную студию при Театре имени Моссовета и стал актером Московского академического театра им. Моссовета (1935—1989).
   Снимался в фильмах:
   1946 – СЫН ПОЛКА (Горбунов). 1957 – СЛУЧАЙ НА ШАХТЕ ВОСЕМЬ (Фирсов). 1959 – ЖЕСТОКОСТЬ (начальник милиции). 1961 – БИТВА В ПУТИ (Демьянов). 1963 – ПЕРВЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС (усатый водитель), ТИШИНА (Аверьянов). 1964 – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (Клягин). 1965 – ДАЙТЕ ЖАЛОБНУЮ КНИГУ (Постников), ТРИДЦАТЬ ТРИ (Прохоров), ДЕТИ ДОН-КИХОТА (главный бухгалтер). 1969 – СЕМЬ СТАРИКОВ И ОДНА ДЕВУШКА, тв (Сухов). 1971 – КОНЕЦ ЛЮБАВИНЫХ (Елизар). 1972 – САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ (Петрович). 1975 – АУ-У! (моряк и зритель), АФОНЯ (председатель месткома). 1976 – РАЗВЛЕЧЕНИЕ ДЛЯ СТАРИЧКОВ (Апраксин). 1977 – ЕСТЬ ИДЕЯ! (граф Шереметьев), ПО СЕМЕЙНЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ, тв (Трошкин). 1978 – И ЭТО ВСЕ О НЕМ, тв (Суворов). 1979 – ЛЕТНИЕ ГАСТРОЛИ, тв (Жгутиков). 1980 – ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ (Лунин). 1982 – ЧАРОДЕИ, тв (начальник поезда), ИНСПЕКТОР ГАИ (Пушков), СЛЕЗЫ КАПАЛИ (Кузякин). 1983 – ВЗЯТКА, тв (Петербуржский). 1984 – ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ПЕРСОНА (Петряков). 1985 – ИСКРЕННЕ ВАШ (Новиков), НЕ ХОДИТЕ, ДЕВКИ, ЗАМУЖ (Трофимов). 1987 – ГДЕ НАХОДИТСЯ НОФЕЛЕТ? (отец Павла), ЗАБАВЫ МОЛОДЫХ (Фофанов). 1988 – ВАМ ЧТО, НАША ВЛАСТЬ НЕ НРАВИТСЯ? (сторож), ГУЛЯЩИЕ ЛЮДИ (дядя Ульки). 1989 – ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ, ИЛИ ОПЕРАЦИЯ «КООПЕРАЦИЯ» (полковник Костенко). 1991 – МАЭСТРО С НИТОЧКОЙ (завклубом). 1992 – ОФИЦИАНТ С ЗОЛОТЫМ ПОДНОСОМ (сторож).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:50)

0

37

Капитолина Ильенко
«И жизнь, и слезы, и любовь...»
   Ее судьба весьма необычна. Зрители узнали Капитолину Ильенко, когда ей исполнилось восемьдесят лет. Счастливым билетом стала для актрисы роль старухи Птицыной в мелодраме Николая Губенко «И жизнь, и слезы, и любовь». И, несмотря на то, что на премьере фильма возмущенный зал освистал ее героиню, Капитолина Ивановна осталась довольна: «Значит – попала в точку. Значит – удача».
   Актриса не ошиблась. Режиссеры обратили на нее должное внимание, и Капитолина Ильенко в следующие восемь лет снялась еще в десятке фильмов, не считая целого ряда эпизодов и сюжетов «Фитиля». Главный режиссер Театра «Современник» Галина Волчек пригласила ее на большую роль в спектакль «Крутой маршрут», Ильенко побывала на гастролях в Америке и Германии, ее стали узнавать на улице, говорить приятные слова. Она была счастлива.
   А что же было до того? Как сложились предыдущие восемь десятков лет? Неужели не было волнительных минут ожидания премьеры, пьянящего успеха и восторженных поклонников?
   Было.
   Все было. Счастливое детство и ужасы гражданской войны, побег из дома и долгий путь к заветной мечте, скитания по мрачной Сибири и карьера картонажницы на фабрике ВТО. Капитолина Ивановна была удивительной женщиной. Чем бы она ни занималась, где бы ни работала, она все равно умела радоваться жизни, во всем находила свою прелесть.
   Последние двенадцать лет актриса жила в Доме ветеранов сцены на шоссе Энтузиастов. Она сама решила туда перебраться, оставив квартиру и домашние хлопоты дочери и внуку. Руководство дома категорически запрещало своему «контингенту» сниматься, но Ильенко одержала верх и в этой борьбе – слишком долго она была оторвана от профессии. Там же, в Доме ветеранов, в июле 1992 года и состоялась наша встреча.
   – Капитолина Ивановна, сейчас модно вести разговоры о происхождении, кто какому роду принадлежит. А вам есть чем похвастать?
   – Я из дворянской семьи. Домик наш стоял на окраине Ярославля, на берегу Котрасли. Помню густой садик, веранду, просторную гостиную с роялем.
   Папа мой, Иван Петрович, служил военным врачом. Был он красив и невероятно вспыльчив, не щадя себя вступался за каждого и неоднократно попадал под арест. Матушка, Мария Федоровна, была очень мила, сдержана, играла на рояле, пела, танцевала, хорошо шила и рисовала. У них было двенадцать детей. В конце 1904 года матушка ждала последышка – меня.
   Я родилась необычно. 1 ноября 1904 года отец за обедом выпил стопочку вина и вышел на улицу по делам. Ему навстречу попался генерал, которого он, задумавшись, не заметил. «Ты что не отдаешь мне честь?!» – остановил папу генерал. А отец на грубость ответил: «Тебе что, своей мало?» Тут же раздался свисток городового, и отца повели в каталажку. Эту сцену видела наша экономка тетя Ира. Она последовала за процессией и разузнала о дальнейшей судьбе папочки. Потом прибежала домой и рассказала моей маме, по какой дороге и в каком часу завтра его поведут в тюрьму.
   2 ноября мамочка встала в подворотне у этой дороги и видит картину: едет казак на коне, к седлу привязана веревка, другим концом которой стянуты руки папочки. А позади – еще один казак на коне. Мама закричала: «Ванюша!» Отец обернулся и, потеряв равновесие, упал на спину. Так его и поволокли дальше. Мамочка кинулась за ними, стала кричать, умолять казаков не издеваться. За это второй казак ударил ее несколько раз плеткой. Она упала в грязь, и тут родилась я. Недоношенная, маленькая... Но росла и крепла как на дрожжах.
   – Действительно, необычное рождение. А папу-то отпустили?
   – Его отпустили очень скоро, ведь он ничего страшного не сделал.
   Я была у папы любимой, потому что была последней и самой озорной, как он сам. Когда мне исполнилось четыре года, у родителей нас осталось всего четверо: старший сын Виктор, Александр, Клавдия и я. Остальные поумирали от эпидемий. Детская в нашем доме б
* * *
   Капитолина Ивановна ушла из жизни через полгода после нашей беседы. Она умерла 21 ноября 1992 года в больнице. Сердце... На ее столе лежал новый сценарий.
   Какая поразительная судьба. Какая самоотреченность, какая воля, какая любовь к жизни! В Капитолину Ивановну мгновенно влюблялась молодежь, наверное, чувствуя в ней родственную душу, такую же молодую и азартную. На съемках фильма «Люми» возникла необходимость перебраться на остров. Была поздняя осень, сырая погода, лодку качало. Артисты засомневались, кто-то вообще категорически отказался плыть. Ильенко первая села в лодку, да еще и рассказала парочку смешных историй из своей жизни.
   Капитолина Ивановна была очень общительной женщиной. Она легко вступала в контакт с любым человеком и с удовольствием рассказывала о своих приключениях и встречах.
   Никогда не отказывалась ни от какой работы. Она привыкла к тому, что все зависит только от нее самой, и помощи ждать неоткуда, поэтому до старости зарабатывала своей второй профессией – машинистки – на самых различных предприятиях. А когда подвернулась возможность вновь вернуться в театр, Капитолина Ивановна не чуралась никакой работы – ни массовок, ни безмолвных проходов по сцене. Она с удовольствием подрабатывала даже в Театре-студии киноактера, играя в «Грозе» одну из старух, сопровождавших странницу Феклушу. Причем работала она всегда потрясающе. Олег Шкловский рассказывал: «Когда мы, молодые актеры „Современника“, вчерашние выпускники театральных вузов, играли массовые сцены в спектакле „На дне“, мы любили смотреть на Ильенко. Мы восхищались ее образом жизни на сцене: вот она достает какой-то платочек, вот она мусолит какую-то горбушку, вот она бормочет под нос песенку – она действительно жила на этом самом „дне“! Мы пытались понять: как она это делает?! Как ей это удается?! Для нас работа с Капитолиной Ивановной была настоящей школой».
   О себе она частенько говорила в третьем лице и очень любила свое редкое имя. «Вот есть одна артистка, – начинала она. – Неплохая артистка, я считаю. Капитолиной зовут. Но иногда она...» И начиналась очередная забавная история из жизни старой актрисы.

ИЛЬЕНКО Капитолина Ивановна
   Актриса.
   02. 11. 1904 (Ярославль) – 21. 11. 1992 (Москва)
   В 1927 г. окончила Московский гос. театральный техникум им. Луначарского. Работала в московских театрах: УМЗП, Реалистическом, транспорта, Революции. С 1939 г. – актриса концертно-эстрадного бюро Читинской области, затем театров Алдана, Якутска и Рыбинска. В 1961—1977 гг. и с 1990 г. – актриса Театра «Современник».
   Снималась в фильмах:
   1974 – 12 СТУЛЬЕВ, тв (соседка Изнуренкова). 1976 – НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ (эпизод). 1978 – ДЯДЯ ВАНЯ (эпизод). 1979 – БАЛАМУТ (баба Настя). 1982 – КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БРАТА (Зоя Алексеевна), ГОНКИ ПО ВЕРТИКАЛИ (Елизавета Генриховна фон Дитц). 1984 – И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ (Клавдия Матвеевна Птицина). 1985 – РУСЬ ИЗНАЧАЛЬНАЯ (Арсинья), ПРИМОРСКИЙ БУЛЬВАР (портниха). 1987 – ЗАБЫТАЯ МЕЛОДИЯ ДЛЯ ФЛЕЙТЫ (Капитолина Ивановна), РАЗ НА РАЗ НЕ ПРИХОДИТСЯ (бабка). 1988 – ВАМ ЧТО, НАША ВЛАСТЬ НЕ НРАВИТСЯ? (роль). 1989 – ВХОД В ЛАБИРИНТ (роль), ЛЕСТНИЦА (Анна Кондратьевна). 1990 – ЧЕРНАЯ МАГИЯ, ИЛИ СВИДАНИЕ С ДЬЯВОЛОМ (Кассандра). 1991 – ЛЮМИ (Эстер), ПЛАЩАНИЦА АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (эпизод). 1992 – ЗНАМЕНИТОСТИ НА ТЮДОР-СТРИТ (леди Патриция Бодлей).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:52)

0

38

Зоя Василькова
На фронте и в кино
   Зоя Василькова – из тех актрис, чье имя незнакомо кинозрителям, но очень многое говорит кинодеятелям. Настоящий мастер эпизода, она работала с самыми именитыми и прославленными режиссерами, долгие годы оставаясь одной из самых снимаемых киноактрис. Порой Зоя Николаевна появлялась в кадре лишь на несколько секунд, а иногда это были и крупные роли, такие как императрица Екатерина в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», лихая казачка Ульяна в «Когда казаки плачут», стервозная соседка Зоя Николаевна в «Детях Дон-Кихота», немка Гретхен в трилогии о «Сатурне», медсестра Надюша в картине «Твоя воля, Господи»... Она прошла войну, затем исколесила десятки воинских гарнизонов, неся солдатам встречу с русским театральным искусством, в начале восьмидесятых стала самым популярным лицом на финском телевидении – ее обаятельная героиня Нина Петровна легко и непринужденно обучала финнов русскому языку. Зоя Василькова – настоящий труженик, и общаться с ней – истинное наслаждение.
   – Зоя Николаевна, долго ли вы искали свой путь в жизни? Не пришлось ли вам раздумывать, прежде чем принять решение стать актрисой?
   – Да, актрисой я стала не сразу. Все дело в том, что по окончании школы, ровно в 17 лет, я записалась добровольцем на фронт. Даже не сдавала экзамены в десятом классе. И когда я была демобилизована для продолжения учебы, то поступила в Киевский архитектурный институт, потому что неплохо рисовала. Проучившись там семестр, я осталась недовольна – приходилось слишком много заниматься физикой, которую я терпеть не могла. Поэтому, имея хороший голос, от природы поставленный, звонкий, сильный, я ушла в музыкальное училище. Меня приняли сразу на второй семестр на отделение оперетты. Но однажды в зал, где я распевалась, вошел директор училища поинтересоваться, что это за голосистая студентка. Я представилась и сказала, что готовлюсь поступать в консерваторию. «Боже, зачем вам идти туда? У вас сегодня есть голос, а завтра нет! – воскликнул он. – Вот если ваши данные совместить с драматическими способностями, вы будете кладом для театра!»
   Я подумала, решила, что кладом быть хорошо, и вместо консерватории поступила в Киевский театральный институт. Училась на русском отделении у Константина Павловича Хохлова.
   – Жаль, что кино не воспользовалось вашими вокальными данными. Интересно было бы услышать, как вы поете.
   – Спеть-то я могу и сейчас, только, боюсь, это уже не доставит удовольствия ни вам, ни мне. К сожалению, петь мне не пришлось ни в кино, ни в театре. Тогда было немодно, чтобы драматические актеры пели. У нас ведь одному Бернесу это дозволялось. Хотя в капустниках Театра киноактера у меня был замечательный номер: мы с Юрой Чекулаевым исполняли опереточные куплеты на злобу дня – о том, как актеров кино в кино не снимают.
   Но голос свой я все равно профукала, так как совершенно не берегла горло: постоянно пела в госпиталях, на встречах с солдатами, на каких-то концертах. И когда я собиралась поступать в консерваторию, уже тогда мне было сказано: «Хороший у вас голос, но уже чувствуется его усталость».
   – Зоя Николаевна, а как вы попали в Москву, во ВГИК?
   – В Москву по службе перевели моего отца, и я была вынуждена переехать из Киева со всей семьей. К тому времени я отучилась уже год в театральном институте, и стала искать, где бы мне продолжить учебу в Москве. Пришла в Вахтанговское училище, но там мне предложили зачислиться вновь на первый курс. Я расстроилась. И тут какой-то молодой человек мне посоветовал: «Поступай во ВГИК! К Ванину Василию Васильевичу. Там таких девчонок, как ты, нет!» И я попыталась. Набралась нахальства и позвонила Ванину. Он долго со мной беседовал по телефону, потом предложил приехать.
   Принимал меня весь курс, шестнадцать гавриков: Лева Фричинский, Валя Ушакова, Юра Чекулаев, Тамара Мирошниченко, Зоя Исаева... Я читала стихи, прозу. Потом меня попросили на минуту выйти в коридор – им надо было посовещаться, – а вернувшись в аудиторию, я узнала, что меня берут. Таким образом я попала в ауру кинематографа.
   Я мечтала о хороших ролях, но, к сожалению, когда я в 49-м закончила институт, кинематограф был в страшном застое. И чтобы, так сказать, не потерять свою квалификацию, просидев почти год без работы в Театре-студии киноактера, я подписала контракт и уехала в Китай. Там существовал этакий мини-театр от министерства путей сообщения. Мы делали небольшие спектакли, разъезжали с концертными бригадами – обслуживали наших соотечественников.
   Через два года я вернулась. Поснималась на Киевской студии, сыграла у Рошаля в «Сестрах» Елизавету Киевну. А в общем, работы было мало и я опять уехала. На этот раз в Польшу, в Северную группу войск. Наш театр обслуживал военный контингент. Через два года отправилась в Германию в Западную группу войск...
   – Да вы полмира повидали! Не каждый мог себе такое позволить в те годы.
   – Но должна сказать, что приходилось нам очень тяжело, потому что каждый день играли спектакли, каждый день – работа. Мы жили в Потсдаме, а объездили всю Германию. Каждый день одно и то же: поездки за 200 км, а после спектакля – те же 200 км едем обратно в автобусе. Спать хочется, сил никаких. Жутко тяжело. Но нас очень хорошо принимали, потому что для людей, которые жили в течение двух-четырех лет за рубежом, услышать русское слово, увидеть русский театр, хорошие спектакли, концерты было очень приятно и важно.
   Это была практика, которая нужна для актера. Нельзя было сидеть в простое.
   – Учась в школе, вы не думали о театре, о кино?
   – Нет, не думала. Я мечтала, что буду штурманом дальнего плавания.
   – Даже так?
   – Да. Но я всегда участвовала в самодеятельности. Даже будучи в армии в какие-то промежутки между боями и пела и танцевала. У нас даже проводился смотр художественной самодеятельности фронтов! Это было где-то в 43-м году, нас отправили в Москву, где мы заняли первое место. Поделили его с ансамблем Московского округа.
   – Зоя Николаевна, а где вы служили?
   – В июне 1943 года я приехала под Воронеж. Попала в метеорологическую службу, в зенитные войска. Ну что я умела после десятого класса? Ничего. Поэтому меня очень быстро обучили делу – нужно было давать сводку погоды, баллистический ветер на разных высотах. Это было важно для самолетов, для зенитных орудий, чтобы снаряды попадали точнее в цель. Ведь ветер их отклонял на высоте 5-6 тысяч метров. А благодаря нам это все учитывалось, и тем самым мы помогали армии.
   – Значит, вы в 17 лет добровольно пошли на фронт. Как родители к этому отнеслись?
   – Отец у меня был на фронте. А что могла со мной сделать мама? Я была босячка такая, непослушная. Я считала, что уже стала взрослой и должна идти защищать родину.
   – То есть вы ничего не боялись, ни в чем не сомневались?..
   – В общем, наверное, по глупости. Страха-то не было. И я была ранена в первый же месяц. При бомбежке. Наша машина попала в какую-то воронку, и у меня было осколочное ранение лица. Но ничего, поправилась. Прослужила полтора года: с июня 43-го мы прошли Воронеж, Курск, Нежин и Киев. И в конце 44-го года, в октябре, я была демобилизована. Нас, девчонок, стали отправлять домой.
   – Быт женщины на фронте что из себя представлял?
   – Обыкновенный. У нас был очень хороший коллектив и замечательный начальник метеослужбы майор Мучник Вольф Моисеевич, кандидат физико-математических наук. Мы работали сутками, каждые три часа нужно было делать замеры, заряжать газогенератор, чтобы получить водород для наполнения шаров-пилотов. И наблюдать за их движением на разных высотах. Спать хотелось безумно. На стульчике где-нибудь прикорнешь, а старшина Назаров будит-будит, не добудится – пойдет сам сделает. К нам хорошо относились, жалели.
   Но я попала в более благоприятное время, когда наши войска уже наступали. До этого было страшно: нищета, голод. Мы шли в первом эшелоне, от Воронежа и до Киева. В Курск я ехала на первой машине, когда город только освободили. Вот там было страшно. Меня определили под самую крышу в семиэтажный, чудом сохранившийся дом, совершенно пустой. В комнате был только огромный канцелярский шкаф, его опрокинули и придвинули к подоконнику, на который поставили полевой телефон. Мне передавали по нему данные, а я должна была их записывать, зашифровывать и передавать дальше в войска. Курск еще бомбили. По тысяче самолетов в ночь летали над городом. И самое ужасное, что очень много было предателей. Я своими глазами видела: то там сигнальная ракета летит, то там – вокруг наших воинских частей, около штаба. Я звонила, вызывала патрули, ловили их.
   Но самое страшное было на второй день моего пребывания в этом доме, когда я узнала, что там при немцах было гестапо. И на чердаке, под которым я сидела расстреливали наших людей, партизан. Я, конечно, не мистик, но это было жутко.
   – В кино вам не приходилось обращаться к военной тематике?
   – Приходилось. Я снималась в картине «Товарищ генерал», где играла обыкновенную крестьянку. В ее хате остановился этот самый генерал, которого играл Игорь Ледогоров. Так вот по сюжету я на летней кухне что-то готовила, он умывался и садился кушать. Но тут начинался обстрел, я шла в дом, тут же взрывалась моя хата, и я падала – погибала. Вот такой эпизод.
   Хата, конечно, была выстроена из пенопласта, обложена кирпичиками, сверху – соломенная крыша, будка с собакой стояла рядом. Пригнали две пожарные машины, которые должны были быстренько затушить дом, чтобы снять второй кадр. За заборчиком сели пиротехники. Режиссер мне кричит: «Зоя, подходи ближе к хате, подходи ближе!» А пиротехник шепчет: «Зоя Николаевна, к хате не подходите. А будете падать – накрывайтесь подносом, потому что я не знаю, куда эти кирпичи полетят». Началась съемка. Закричали: «Мотор!» И тут же около меня пошла пулеметная очередь, я направилась к дому, дом взрывается, я падаю, накрываюсь подносом. Собака с жутким воем вылетела из кадра, утащив за собой будку. Пожарные настолько засмотрелись на происходящее, что забыли тушить этот дом. Он вспыхнул и в момент сгорел. Я лежу, не шевелюсь. Режиссер подбежал: «Зоя, ты жива? Ты жива?»
   Снять второй кадр, конечно, не удалось – от хаты ничего не осталось. Пришлось еще раз приезжать куда-то под Ростов, пока построили новую декорацию.
   – Зоя Николаевна, а какой жанр вам ближе, интереснее?
   – Мне всю жизнь доставались комедийные эпизоды. А хотелось бы сыграть трагедию. Как всегда. Часто мне предлагали совсем крохотные эпизоды, где даже ничего не было написано. Но так как работы было мало, я ни от чего не отказывалась. И, в общем, получались довольно приличные, запоминающиеся сценки.
   – Как в «Джентльменах удачи», например. Эпизод с дворничихой незабываем.
   – Да, там мы поработали весело. Причем я даже предложила режиссеру: «Давайте продолжим сцену, чтобы дворничиха добегала до горки и скатывалась за Леоновым. Мне кажется, закончить так было бы интереснее». Но он отказался.
   – Вы часто додумываете за авторов, за режиссера, доводите свой эпизод до логического завершения?
   – Почти всегда. У Алова и Наумова в «Скверном анекдоте» я сама себе придумала грим. Обезобразила себя до неузнаваемости: ноздри набила тампонами, уши оттопырила, волосы собрала. В итоге сама осталась очень довольна. Я никогда не старалась выглядеть красоткой. Куда интереснее отойти от своей фигуры, своего лица, чтобы создать неожиданный образ.
   У Сегеля в «Выкрутасах» мы с Милляром играли родителей героя, бывших цирковых артистов. По сюжету я должна была выходить на арену в образе воздушной гимнастки – звезды цирка 20-х годов. Но я отказалась лезть под купол и предложила более интересный вариант – выступить в роли силовой жонглерши. Благо фигура моя это позволяла. Я выходила, подбрасывала гири, делала всевозможные цирковые трюки и в конце садилась на шпагат! Первый съемочный день прошел великолепно, а на второй день, садясь на шпагат, я сломала ногу у самого ее основания.
   Три месяца я была в гипсе. Сняли весь фильм, оставались только мои сцены. Потом, когда я смогла работать, досняли и их. Кстати, вошел в картину и тот первый дубль с моим шпагатом.
   – Актеру нередко приходится осваивать какую-либо иную профессию для наибольшей убедительности образа. Или хотя бы учиться навыкам какого-нибудь мастерства. Вы не работали на стройке или в парикмахерской?
   – Нет. Я села за руль. На всю жизнь. Когда я снималась в серии фильмов о «Сатурне», по-моему в последней ленте «Бой после победы», мне надо было управлять машиной. По сценарию я участвовала в операции похищения главной героини: мы ее оглушали, запихивали в машину и уезжали. Собственно, появиться в кадре за рулем я должна была совсем ненадолго, но из-за этого директор картины устроил меня в автошколу при «Мосфильме». Занятия длились уже три месяца из положенных шести, но все равно меня зачислили в группу, и я бегала на эти курсы в перерывах между съемками «Сказки о царе Салтане» в гриме и костюме няньки Гвидона. По окончании автошколы я купила свой первый «Запорожец», одолжив деньги у отца, и поехала во Львов на съемки «Боя после победы».
   – И до сих пор вы не расстаетесь с «баранкой»?
   – Да, уже почти тридцать лет. И езжу исключительно на «Запорожцах». В данный момент он у меня уже четвертый. Я постоянна в своих симпатиях.
   – Да-а-а. Великая императрица за рулем «Запорожца»! Представляю с трудом. А как, кстати, вы себя чувствовали в костюме матушки-царицы в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»?
   – Ой, это тоже было очень интересно. Мой муж Юрий Чекулаев играл Потемкина, а я – Екатерину II. Снимали эпизод в Ленинграде, в Зимнем дворце после шести часов вечера, когда посетителей музея уже не было. А одевались и гримировались мы на «Ленфильме», что довольно далеко от Эрмитажа. И вот мы на машине через весь город ехали в царских костюмах. Можете себе представить удивление гаишников? Приехали во дворец, и все бабушки-смотрительницы Эрмитажа собрались и начали кланяться мне: «Ой, наша матушка-царица!» То чашечку чая принесут, то еще чего-нибудь.
   – Вы как-то рассказывали, что снимались и за границей, в учебных фильмах, – помогали изучать русский язык.
   – Это было у финнов, с которыми нас связывала большая дружба. Мы с ними общались в течение трех лет. Они снимали учебный художественный фильм, а потом издали четыре книги с фотографиями, рисунками, шаржами по этому фильму. Я играла пенсионерку Нину Петровну. Работа шла и в Финляндии, и в СССР, в Ялте. Они к нам великолепно относились.
   – А последние десять лет вы много снимались?
   – Прилично. Но последние четыре картины увидеть толком не смогла. Только на премьере в Доме кино. В кинотеатрах они не шли. По телевидению, может, и промелькнули, да и то не все. Зато без конца показывают «О бедном гусаре замолвите слово», где я сыграла губернаторшу, которой всадили в турнюр стрелу.
   – Зоя Николаевна, Вы уже упоминали своего мужа Юрия Чекулаева, поэтому я осмелюсь поинтересоваться вашей семьей. Вы ведь несколько лет снимались под фамилией Чекулаева, а потом вновь стали Васильковой, чем запутали окончательно работников киноархивов.
   – С Юрой мы поженились на втором курсе ВГИКа, то есть сразу, как я туда поступила. Это была любовь с первого взгляда. На третьем курсе у нас родился сын. Так что начало моей жизни в кино совпало с началом жизни семейной.
   Чекулаев был очень красивым мужчиной этакого американского типа. Может быть, поэтому у него совсем не было работы. Из-за него-то я и ездила по заграницам. И в Китае, и в Польше, и в Германии мы были вдвоем. Прожили мы вместе двадцать лет, а потом расстались. С ним стало очень трудно.
   Наш сын Андрей пошел по стопам деда-генерала, работал военным переводчиком. Сейчас он подполковник в отставке, занимается бизнесом. А внучка Катя чуть было не стала актрисой. Ее все знают – она снималась в фильме «По семейным обстоятельствам» в роли той самой «Фефочки», к которой приходил логопед Быков. Произошло это совершенно случайно. Я зашла на студию по своим делам вместе с Катей. Нас увидел режиссер Коренев, засмотрелся на мою внучку и пригласил в свой кабинет. Так Катя попала в кино. Но больше подобных сюрпризов не случалось, а разговоров об актерской профессии так и не велось.

ВАСИЛЬКОВА Зоя Николаевна
   Актриса
   Родилась 04.05.1926 в Ленинграде.
   В 1949 г. закончила ВГИК. В 1949—1957 гг. с перерывами работала в Театре-студии киноактера. С 1959 г. – актриса Киностудии им. М. Горького. В 60-е годы снималась под фамилией Чекулаева.
   Снималась в фильмах:
   1957 – СЕСТРЫ (Елизавета Киевна). 1961 – ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ (Екатерина II), 9 ДНЕЙ ОДНОГО ГОДА (любознательная дама). 1962 – МОЙ МЛАДШИЙ БРАТ (барменша), КОГДА КАЗАКИ ПЛАЧУТ (Ульяна). 1964 – ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ (Людмила Васильевна Дурасова), НЕПОКОРЕННЫЙ БАТАЛЬОН (Колпакова). 1965 – ДЕТИ ДОН-КИХОТА (Зоя Николаевна), СЕРДЦЕ МАТЕРИ (попадья), СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ (Палашка), ДЯДЮШКИН СОН (Глафира Львовна). 1966 – ЦЫГАН (Даша). 1967 – ПУТЬ В «САТУРН» (Гретхен), ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ (советница подводного царя). 1968 – ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ (Топоркова). 1970 – ДВЕ УЛЫБКИ (мать Капустина в новелле «Выкрутасы»), СЛУЧАЙ С ПОЛЫНИНЫМ (Суржилова). 1971 – 12 СТУЛЬЕВ (Сашхен), ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ (дворник), РУСЛАН И ЛЮДМИЛА (мамушка). 1973 – ТОВАРИЩ ГЕНЕРАЛ (селянка), ВЕЧНЫЙ ЗОВ, тв (Дарья), НЕЙЛОН 100% (перекупщица). 1977 – СУДЬБА (Емельянова), ОТКРЫТАЯ КНИГА, тв (соседка Дуся). 1979 – МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ, тв (потерпевшая). 1980 – КОНЕЙ НА ПЕРЕПРАВЕ НЕ МЕНЯЮТ (Слезкина), О БЕДНОМ ГУСАРЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО (губернаторша). 1982 – ПАРУСИНОВЫЙ ПОРТФЕЛЬ (старуха). 1985 – ПУТЕШЕСТВИЕ В РУССКИЙ ЯЗЫК тв, Финляндия (Нина Петровна). 1992 – ПОМНИШЬ ЗАПАХ СИРЕНИ (Ксения Егоровна). 1993 – ТВОЯ ВОЛЯ, ГОСПОДИ! (Надюша).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:53)

0

39

Глава 5
«ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ – К ЗВЕЗДАМ»
   Название популярного некогда фильма как нельзя лучше отражает суть этой главы, которая посвящена актерам тяжелой, порой трагичной судьбы. Их путь к славе был необычайно тернист, им пришлось пережить множество несправедливых обид, притеснений и даже потерь, но они оказались выше всех невзгод. Зрители узнали и полюбили их, пусть даже слишком поздно.
   Татьяна Пельтцер, всенародная любимица, великий эксцентрик, поистине народная артистка – ее слава была безгранична, но судьба улыбнулась ей в 50 лет. До этого актрису не раз признавали «профнепригодной», она поменяла несколько театров и была лишена внимания кинематографистов. Пельтцер пришлось расстаться с мужем, который в середине 30-х увез ее в Германию, а во время войны за немецкие корни ее чуть не сослали в Сибирь. Сегодня об этом мало кто знает...
   Мария Капнист – представительница славного украинского рода Капнистов, ее прадед был великим писателем, духовным учителем Гоголя. В период сталинских репрессий она оказалась на рудниках, где провела в тяжелейших мужских работах около двадцати лет. Ее разлучили с дочерью, с любимым человеком, расстреляли всю семью. Мария Капнист вернулась в Киев человеком больным, но не сломленным. Она одаривала всех необыкновенным теплом, заботой, бескорыстно творила добро, боролась за возвращение родине имени великого прадеда. Ее нередко называли ведьмой, но только те, кто боялся ее и не понимал.
   Мария Скворцова заставила говорить о себе ролью матери Любы в «Калине красной». Василий Шукшин благословил актрису на новую жизнь – кинематографическую, дав несколько полезных наставлений. До этого Скворцова работала в подмосковном ТЮЗе, играя весь репертуар, от сказочных козлят до горьковской Ниловны. Вместо слов благодарности и почетных званий она слышала только упреки и постоянно ощущала за спиной «мышиную возню». В 60 лет актриса снялась в «Калине красной», и с тех пор телефон в ее квартире практически не замолкал.
   Владимир Федоров в годы застоя отчаянно боролся с системой, с человеческим ханжеством и со своим врожденным недугом. Он всеми силами пытался доказать, прежде всего самому себе, что является таким же, как все. И доказал. Он стал талантливым ученым-физиком, талантливым художником, и, наконец, известным, талантливым актером. Его предавали, лишали работы, его преследовали «спецслужбы», судьба отнимала у него близких людей, но он выстоял.
   Лилиан Малкина сегодня звезда пражской сцены. В Чехии ее буквально носят на руках. За последние десять лет, что она там живет, актриса снялась почти в двадцати фильмах, в том числе – в «оскароносном» «Коле». В Советском Союзе она о таком и не мечтала. Кроме любимого, но гонимого театра «Скоморох» и замечательного фильма Ролана Быкова «Внимание, черепаха!», в ее творческой жизни больше ничего заметного не случилось. Хотя как сказать...

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:54)

0

40

Татьяна Пельтцер
Непредсказуемая и обожаемая
   В 1930 году немецкий коммунист и философ Ганс Тейблер привез в Берлин из Москвы молодую жену Татьяну. Он с удовольствием представил ее своим друзьям и соратникам, помог ей устроиться на должность машинистки в советском торгпредстве и похлопотал о принятии жены в компартию Германии. Узнав, что Татьяна Тейблер – в прошлом театральная актриса, известнейший режиссер Эрвин Пискатор пригласил ее в свою постановку «Инта» по пьесе Глебова. Но при всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и даже несмотря на собственные немецкие корни, не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться.
   В 1931 году Татьяна возвращается в Советский Союз и вновь берет фамилию отца – Пельтцер.
   Вскоре ее выгонят из Театра имени Моссовета, она опять сядет за пишущую машинку, только теперь уже на машиностроительном заводе, где главным конструктором работал ее брат Александр. Правда, там ей советовали вернуться к актерской деятельности, поскольку машинисткой она была плохой. Потом будет пробовать свои силы в жанре миниатюры, конферировать, ее первая большая кинороль ляжет на полку на долгих одиннадцать лет. Будет много слез и разочарований, прежде чем придет всенародное признание и любовь нескольких поколений зрителей. Правда, Татьяне Пельтцер к тому моменту исполнится сорок семь лет.
   В середине семидесятых заведующая литературной частью Московского академического театра сатиры Марта Линецкая собралась издать книгу о Татьяне Ивановне. Актрисой эта идея была встречена в штыки: «Тебе это надо, ты и мучайся!» Она никогда не давала интервью, терпеть не могла журналистов, а друзьям и коллегам рассказывала больше не о себе, а о тех удивительных людях, с которыми ее сводила судьба. Линецкая составила подробный план книги, были опрошены друзья и партнеры Пельтцер по сцене, собраны рецензии на ее работы в театре и кино. Но книга так и не увидела свет – Марты Линецкой не стало в тот страшный для Театра сатиры год, когда ушли из жизни Анатолий Папанов и Андрей Миронов. Остались черновики, наброски, фотографии и единственная собственноручная запись воспоминаний Татьяны Ивановны о своем детстве:
   «Отец мой, Иван Романович Пельтцер – обрусевший немец, человек бешеного темперамента, неугасимой творческой активности, деятельной фантазии. Он служил у Корша, держал антрепризы в разных городах, организовал в Москве частную школу. У него учились многие ставшие потом известными артисты, например В. Н. Попова и В. С. Володин – известный комик кинематографа и оперетты. Он учился втайне от своего отца, содержателя ивановского трактира, и расплачивался с Иваном Романовичем медяками, которые приносил в мешочке.
   Восемь лет отец служил у Николая Николаевича Синельникова, державшего антрепризу в Киеве и Харькове. Актерский состав бывал у Синельникова блистательным: Н. М. Радин, М. М. Блюменталь-Тамарина, Е. М. Шатрова, Е. А. Полевицкая, П. И. Леонтьев, С. И. Днепров, П. Л. Вульф.
   В сезоне 1913/14 года у Синельникова в Екатеринограде я впервые вышла на сцену. Папаша поставил «Камо грядеше» Сенкевича. Играла я мальчика Авдия. Помню только, что на мне был хитон.
   В следующем сезоне в Киеве, тоже у Синельникова, шло «Дворянское гнездо». Марфинька – Шатрова, Лиза – Полевицкая, Лаврецкий – Радин. Я, актерское дитя, играла Леночку, получала за спектакль три рубля. И даже была рецензия! Спектакль имел большой успех, прошел сто раз – небывалое количество для тех времен. Николай Николаевич вызвал всех после спектакля, угощал артистов шампанским, а мне преподнес бонбоньерку с конфетами. Вместо благодарности я сказала: «Ладаном пахнет!» Это от смущения. Я была скромная девочка.
   В сезоне 1914/15 года в Харькове я уже много играла. Шла сказка про Волка на утренниках. Нужен был мальчик. Николай Николаевич сказал папаше: «Вы приведите вашего Шуру, младшего». Брат пришел и всю репетицию хохотал. Тогда Синельников решил: «Пусть Таня придет».
   А уже на следующий сезон я играла Сережу Каренина. Саму Каренину играла артистка Юренева. Мама рассказывала, что в сцене ее прихода к Сереже в день его рождения из публики женщин увозили в истерике – так она играла:

«– Кутик мой, кутик!
– Мамочка, не уходи!»
 
   Певцов играл Каренина, Блюменталь-Тамарин – Вронского. Роскошный был спектакль!
   Ну что еще играла? В прелестной пьесе Габриэль Запольской «Их четверо», вместе с братом Шурой играли в «Норе». Впечатления сохранились детские. Самое сильное: тогда впервые была сделана крутящаяся сцена, в театре Франко. Я не уходила до конца спектакля, так как перед концом должен был повернуться круг. «Прокручусь на нем и уйду тогда...»
   На сезон 1915/16 года папаша стал держать театр миниатюр в Харькове. Были в труппе молодой Утесов, Смирнов-Сокольский. Дела шли не блестяще. Для поднятия сборов папаша поставил «Белоснежку» и «Красную Шапочку». В этих спектаклях я играла и уже училась в 1 классе гимназии.
   Весной поехали в Москву. Жили на Тверской. Летом папаша держал театр миниатюр. Зимой меня хотели отдать в Елизаветинский институт в Лефортове, но попала в гимназию Ржевской. Здесь мне было плохо – девочки смеялись надо мной. Тогда меня отдали в частную гимназию на улице Станкевича. Тут я была посмелее. Однажды, возвращаясь из гимназии, мы увидели толпу у дома генерал-губернатора Москвы (теперь это Моссовет). Февральская революция. Отречение царя. Меня отдали в классическую гимназию Фишера на Остоженке, с пансионом. С 3-го класса – греческий, латынь... Помню, когда меня вели сюда в первый раз, было это ночью. Не могли пройти – на улицах перестрелка, кадеты. С Рождества начальница гимназии велела принести мешок риса и фунт масла.
   Началась голодуха. В 1918—1919 годах папаша был у Корша, преподавал в одиннадцати местах, получал красноармейские пайки. Мы с Шуркой не голодали, играли в различных клубах. На этом мое учение закончилось раз и навсегда...»
   От отца Татьяна Ивановна унаследовала бесценный дар живого видения мира, необычного и всегда неожиданного восприятия самой жизни. Говорят, что она вообще была очень похожа на своего отца, особенно по темпераменту. Один из первых заслуженных артистов республики, Иван Пельтцер много снимался в кино: «Белеет парус одинокий», «Медведь», «Большая жизнь», до революции сам ставил фильмы. Он был не только знаменитым актером, но и деятельным антрепренером и педагогом. Одним словом, мог бы хорошо пристроить свою дочь-актрису, да и сам с возрастом найти «теплое местечко». Но все было не так просто. Что-то мешало творческому благополучию Татьяны Пельтцер.
   Свой сценический путь она начала под крылом отца и металась с ним из Нахичевани в Ейск, из Ейска в Москву, затем уже сама поменяла несколько столичных театров. Но так и не смогла нигде обустроиться. Может, сказывалась ее необразованность, ведь Татьяна Ивановна даже не доучилась в гимназии, а ее профессиональной школой стали антрепризы отца. Может, мешало ее нескрываемое купеческое происхождение или столь необычное замужество. А может быть, долгая неустроенность обоих Пельтцеров связана с судьбой Александра – любимого брата Татьяны Ивановны. Не закончив МАДИ, он был осужден по статье 58 (за контрреволюционную деятельность) и отсидел два года. Это темная история, и теперь, за давностью лет, ее никто не прояснит. Со временем Александр Пельтцер увлекся разработкой первых советских гоночных автомобилей «Звезда», сам испытывал их, стал трижды рекордсменом Советского Союза. Но в 1936 году он оставил пост главного инженера АМО (ныне Завод имени Лихачева), как написано в архивах, «по причине выезда из Москвы». Чем была вызвана эта причина и куда Александр Иванович уехал, теперь тоже неизвестно. Но 36-й год – время, которое говорит само за себя. Вместе с ним с завода ушла и Татьяна Ивановна, нашедшая там пристанище после того, как в театре ее признали профнепригодной. Она уехала в Ярославль в старейший российский драмтеатр имени Ф. Волкова. Вернувшись через год в Москву, пришла в некий Колхозный театр, затем вновь – уже в третий раз – в Театр имени Моссовета.
   На этой сцене Пельтцер работала самозабвенно, участвуя и в революционных и в классических постановках. Она застала еще легендарного Любимова-Ланского, общалась с блистательными партнерами и постоянно искала себя. В 1932 году Татьяна Ивановна писала отцу о работе в спектакле «Снег» Н. Погодина:
   «Дорогой мой папаня!
   Ты уж не сердись на нас. У меня совершенно не было ни секунды времени. Только позавчера, т.е. 14 ноября, сдали мы премьеру. И вот теперь уже посвободнее стало. Ну, во-первых, расскажу тебе про спектакль. На премьере он принимался хорошо, вчера хуже. Мне, в общем, он нравится... 18-го общественный просмотр. Он покажет многое. Насчет меня. Какое-то у меня неудовлетворенное чувство. Многие хвалят, Ленковский, например, говорит, что я единственный живой человек на сцене. Но многие и ругают, говорят, что Таня Пельтцер – есть опять Таня Пельтцер. Ну вот кратко о пьесе. Просил тебе поклониться артист Изволяский, какой все-таки он бревно и дурак невозможный. А так вообще живем ничего. Учусь я в университете нашем, очень это интересно. Консервы твои были изумительно вкусные, и мы их ели с большим удовольствием. Если будет возможность послать – пожалуйста, сделай. Шура очень доволен своей новой работой. Очень интересно, как у вас с Олюней дела и личные, и театральные.
   Ну, целую крепко.
Ваша Т.».
   В общей сложности Татьяна Пельтцер проработала на этой сцене четырнадцать лет. Роли играла не самые плохие: Параша в «Шторме» Биль-Белоцерковского, Валя в «Мятеже» Фурманова, Михеевна в «Последней жертве» и Зыбкина в «Правда – хорошо, а счастье – лучше» Островского. Но – не прижилась. Труппа в театре была большая, у главрежей, как и везде, водились любимцы, да и в репертуар, видимо, Пельтцер не так хорошо вписывалась. А какой именно репертуар был ей нужен, она и сама еще не знала.
   В 1940 году Татьяна Пельтцер оказалась в труппе знаменитого Московского театра эстрады и миниатюр. Рядом – Рина Зеленая, Мария Миронова, Александр Менакер, Нина Нурм, Борис Бельский, Юрий Хржановский. Новый жанр, репертуара почти нет. Это был веселый и трудный период в истории отечественной эстрады. Профессиональные драматурги не писали для малых сцен, а эстрадные авторы приспособились к уровню случайных, полухалтурных концертов. Энтузиастам приходилось действовать методом проб и ошибок. Помимо прочего, руководство театра настойчиво искало формы конферанса – приглашались Михаил Гаркави, Аркадий Райкин, пробовала вести конферанс и Татьяна Пельтцер. Она конферировала в острохарактерном гротесковом образе грубоватой няньки, который было трудно органично ввести в программу, и поэтому вскоре она перешла на бытовые роли в маленьких пьесках: управдом, молочница, банщица... Актриса смеялась над своими героинями и в то же время любила их. «У них крепкие руки и добрые сердца», – говорила она. Образы Пельтцер были как бы изнутри освещены улыбкой актрисы, затаенным лукавством. При всех своих смешных и отрицательных чертах они сохраняли нечто привлекательное.
   Поначалу Татьяну Пельтцер вводили в пьески вместо Марии Мироновой с требованием и играть «по-мироновски», но эффект неизменно был отрицательным. Лишь когда, махнув рукой, ей разрешили делать что угодно, Татьяна Ивановна предстала перед публикой во всей своей красе. Подражать, копировать она не умела – только создавать!
   «Уважаемая тов. Пельтцер!
   Простите, что Вас беспокоит письмом человек, Вам совершенно неизвестный. Может быть, Вы не будете так уж сильно раздосадованы, если узнаете причины, побудившие меня обратиться к Вам с этим несколько странным письмом. Все дело в том, что будучи короткое время в Москве мне удалось два раза быть в Вашем замечательном, веселом театре и видеть Вас... Являясь большим поклонником искусства во всех его видах и повидав всего довольно много, я не могу до сих пор удержаться от того, чтобы не выразить Вам своего восхищения Вашим театром вообще и Вашей игрой в особенности. Такую легкость и естественность исполнения мне приходится видеть впервые. Сейчас, сочиняя это послание, я ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь: перед глазами – или Молочница, или Нюша, или Пассажирка из «Коротко и ясно». Ваша способность вызывать такой хороший, простой, естественный смех, ну, поистине изумительна! А этот смех так нужен нам сейчас... Он просто необходим как воздух в эти суровые дни. Мне просто хотелось этим письмом отблагодарить Вас за то громадное удовольствие, которое Вы доставили всем зрителям и, в частности, мне...
   Это первая причина, побудившая меня написать Вам письмо с признанием. Да есть и вторая – это надежда на то, что вдруг да ответите мне, человеку, никогда не получающему писем ввиду отсутствия каких-либо родных и знакомых. Это уж было бы настоящим счастьем для меня! Но, вероятно, мое письмо ждет жалкая участь... Тем не менее чувствую, что с каждой почтой буду ждать от Вас письма. Может быть, это и ребячество, но так хочется надеяться, что и я получу наконец письмо!
   Очевидно, необходимо сообщить, кто же это Вами и Вашей игрой так восхищается? До войны я – инженер, а сейчас – гвардии лейтенант. Нахожусь в действующей. Зовут – Соболев Борис Константинович. Мой адрес: полевая почта 01835-Ж.
   Если же ответите, то, пожалуйста, сообщите Ваше имя. Желаю Вам дальнейших успехов.
Ваш Б. Соболев».
   15.06.43 г.
   «История умалчивает» о том, ответила Татьяна Ивановна на это письмо или нет. Но, как видим, сохранила она его на всю жизнь. А военный период в биографии Татьяны Пельтцер, в большинстве своем, связан с трудной и долгой работой актрисы на маленьком пароходике «Пропагандист», который курсировал по Волге, обслуживая военные части. Хотя не только с этим. В начале войны «на места» было спущено распоряжение: выявлять всех лиц немецкой национальности и высылать кого в Сибирь, кого вообще из страны. В отделе кадров Театра миниатюр Татьяну Ивановну предупредили: «Высылать собираются всех немцев, независимо от заслуг». Это означало, что семидесятилетнему лауреату Сталинской премии Ивану Пельтцеру тоже не на что было рассчитывать.
   Спасать Пельтцеров в Моссовет отправилась целая делегация: Борис Андреев, Петр Алейников, Рина Зеленая, Мария Миронова – перед таким «созвездием» чиновники не устояли, отцу и дочери были выданы «охранные грамоты».
   В 1946 году Татьяна Ивановна и Иван Романович приходят в Театр-студию киноактера. Дочь играет всего один сезон в спектакле «За тех, кто в море», отец остается там уже навсегда. Это позволило ему вступить в кооператив и получить квартиру в доме у метро «Аэропорт». Каждое утро Иван Романович спускался во двор со своим любимцем – огромным попугаем на плече. Он чинно заводил беседу с кем-нибудь из соседей, а попугай, нетерпеливо раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переключить внимание хозяина на себя: «Ваня! Ваня! Ваня!» Не находя отклика, птица взрывалась: «Пельтцер, мать твою!!!» Попугай пользовался в доме большой популярностью.
   Иван Романович чуть ли не в восемьдесят лет женился во второй раз. Его супругой стала молодая актриса по фамилии Супротивная. Он по-прежнему был энергичен, молод душой, галантен. До последних дней обожал кататься на подножке трамвая. Частенько захаживал в ресторан Дома актера, и если встречал там дочь, то неизменно начинал подначивать ее: «Таня, ты опять пришла в ВТО? Что вам, бабам, здесь делать? Пить или мужиков обсуждать?» Татьяна Ивановна оправдывалась: «Папаша, но ты же тоже ходишь в ВТО!» Старый актер усмехался: «Хе, мы всегда играли Шекспира, Гоголя, Ибсена! После таких спектаклей трудно спать. Мы обсуждаем, кому что удалось. А вы? Что вы играете? Машек, Валек, Танек? Что там обсуждать? На свои двадцать пять рублей винегрету налопаетесь и будете мужиков обсуждать...» Отец и дочь постоянно острили и подшучивали друг над другом, оставаясь при этом настоящими друзьями.
   Пока же Пельтцеры занимают комнату в общежитии Московского театра сатиры, куда Татьяна Ивановна перешла в сентябре 1947 года и сразу ощутила себя «дома».

Есть у нее жилплощадь в мире:
Она прописана в Сатире, –
 
   вскоре увидела свет такая эпиграмма Д. Толмачева.
   Татьяна Пельтцер играет много и увлеченно: «Остров мира» (миссис Джекобс), «Вас вызывает Таймыр» (дежурная 13-го этажа), «Свадьба с приданым» (Лукерья Похлебкина), «Чужой ребенок» (Караулова), «Завтрак у предводителя» (Каурова), «Пролитая чаша» (вдова Цю), «Яблоко раздора» (Дудукалка), «Дом, где разбиваются сердца» (Гинес). С каждым годом растет ее популярность и значимость. Но главным рецензентом Татьяны Ивановны по-прежнему остается отец.
   «...Сегодня слышал по радио передачу пьесы „Остров мира“. У тебя там немного. Читал рецензию в „Советском искусстве“. Совершенно с ней не согласен... Играли: кто в лес, кто по дрова. Потуги на каких-то им самим неизвестных иностранцев. Скучно и непонятно. Человеческих мыслей или чувств никаких. Из всех действующих лиц выгодно выделяются несколько человек, говорящих понятные слова, в том числе и ты... 1/I-48 г.».
   Иван Романович внимательно следил за успехами дочери, но похвалой не баловал. «В том числе и ты...» Вот и все, но как много за этим стоит.
   Наконец, Татьяна Пельтцер получает роль Лукерьи Похлебкиной в спектакле «Свадьба с приданым». Его снимают на пленку и пускают по кинотеатрам. Следом выходит «Солдат Иван Бровкин», и Пельтцер становится знаменитой. Она пока еще этого не знает.
   Труппа Театра сатиры отправляется в Германию обслуживать советские войска. На первом же КПП какой-то строгий майор начинает придираться ко всяким мелочам. «Товарищ майор, мы же артистов везем!» Майор обходит машину, заглядывает в кузов и первое, что он видит – лицо Татьяны Пельтцер. Он мгновенно расплывается в улыбке: «Ой, кого я вижу! ТОВАРИЩ ПИЗНЕР!» С этой минуты Татьяна Ивановна поняла, что она знаменита.
   Ее тут же окрестили «матерью русского солдата». Предложения от кинорежиссеров посыпались, как из рога изобилия. Пельтцер получает звание заслуженной артистки и становится примой Театра сатиры.
   Когда много лет спустя к ней заявился фотограф с просьбой поместить ее фото на рекламных сигаретах для заграницы, она философически заметила: «Милый, когда я была девочкой, то мечтала, чтобы мои портреты были на афишах и в витринах. А теперь... Можно и на сигаретах. Лишь бы не на туалетной бумаге».
   Конец 60-х и начало 70-х в Театре сатиры были для Татьяны Ивановны победны и радостны. Именно тогда она часто повторяла фразу «я счастливая старуха!». Она сыграла Прасковью в «Старой деве», мадам Ксидиас в «Интервенции», Марселину в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро», мамашу Кураж, фрекен Бок, в спектаклях «Темп 1929» и «Маленькие комедии большого дома». Наконец, тетю Тони в фееричной постановке Марка Захарова и Александра Ширвиндта «Проснись и пой!», на которой хотелось бы остановиться подробнее – ведь это не только бенефисная роль, но и точка отсчета нового витка в творчестве Пельтцер.
   В 1968 году в труппу Театра сатиры была принята большая группа выпускников Школы-студии МХАТа. Среди них Нина Корниенко, которой сразу же посчастливилось сыграть Сюзанну в «Женитьбе Фигаро», а затем Каролу в «Проснись и пой!». Была она коренастой, крепкой, спортивной, по утрам занималась в группе биомеханики. С нею в спектакль приходила молодость, задор, нравственное и физическое здоровье. И хотя Татьяна Пельтцер не занималась биомеханикой, ее природная живость, подвижность, увлеченность, пластичность и жизненный опыт закономерно выигрывали в соревновании с молодостью. Стремительные проходы тети Тони по сцене, феерические взлеты по лестницам, заразительный темперамент, танцы, песни создавали в зале атмосферу праздника. Не было ни малейшего напряжения, игры в поддавки. Были только безупречный комедийный стиль, вихрь эмоций, очаровательная раскованность и свобода. Надо было видеть глаза людей на этом милом, бесхитростном спектакле.
   Кульминацией роли и триумфом актрисы становится монолог о четырех пенсиях, которые она получает от четырех мужей из разных стран. («Есть еще на свете настоящая любовь», – говорит по этому поводу тетя Тони.) Монолог этот был превращен режиссерами и композитором Геннадием Гладковым в серию аттракционов, идущих все время крещендо. Татьяна Пельтцер и Нина Корниенко играли затем этот отрывок на многих сценических площадках с неизменным успехом.
   Среди множества стихотворных посланий Татьяне Ивановне в связи с этой работой, наиболее интересна эпиграмма Бориса Брайнина:

Она была звездой экрана,
Когда ходили мы под стол,
Но кто так весело и рьяно
На сцене пляшет «рок-н-ролл»?
Ужель та самая Татьяна?
 
   Зрителям кажется, что такая, какая она на сцене, такая же она и в жизни – актриса Татьяна Пельтцер – своя, близкая, понятная, что все дается ей легко и просто. Но это все от мастерства. Именно мастерство, отточенное, отшлифованное годами, создавало ощущение ее пребывания на сцене сплошной импровизацией – настолько она была жизненна, легка, заразительна. Творческая же индивидуальность Пельтцер была сложной и противоречивой. Когда ее партнер менял мизансцену, пропускал реплики, словом, отступал от установленного рисунка, Татьяна Ивановна выбивалась из привычного состояния, не могла произнести ни слова. У нее делались, по словам коллег, «несчастные собачьи глаза». А однажды, когда актер не появился на свой выход, она вообще ушла со сцены. Пельтцер чувствовала себя свободно лишь в железно установленных привычных рамках. Связи, которые укреплялись внутри спектакля между нею и партнерами, должны были быть так же прочны, как и все в ее жизни, и вызывать необходимые ассоциации.
   В партнеров Татьяна Ивановна влюблялась. Но не дай Бог было попасться к ней на язык. Точный насмешливый взгляд, неприязнь к фальши, естество перло, как трава сквозь асфальт. В душе многие ее не любили, и не потому, что она была ведущей актрисой – это само собой. Не любили за прямолинейность, за то, что резала правду-матку в глаза, за кажущийся вздорным характер. Замечательный актер Борис Новиков, которого однажды «обсуждали» на собрании труппы за пристрастие к спиртному, после нелестного выступления Татьяны Ивановны, обидевшись, сказал: «А вы, Татьяна Ивановна, помолчали бы. Вас никто не любит, кроме народа!» Новиков-то ее любил, да и она журила его ехидно, по-матерински. Но что ж поделать, если Пельтцер никогда не кривила душой и говорила только правду даже близким и дорогим. Те, кому она покровительствовала, не чаяли в ней души. Татьяна Ивановна обожала свою парикмахершу, которой везла подарки отовсюду. Боготворила Андрея Миронова, которого считала своим сыном и была неразлучна с ним с первых дней его жизни, поэтому всем надоела своими тостами за здоровье любимца и рассказами о его появлении на свет 8 марта 1941 года. Обожала смачные анекдоты, чуть ли не солдатского пошиба, и сама мастерски рассказывала их. Память у актрисы была превосходной на детали, на эмоциональные штрихи, на людей. При всей простоватости большинства своих героинь она превосходно владела такими деталями, которые почти утратились в то время – как держать веер, как им играть, как выставлять ножку в реверансе... Вспомните «Женитьбу Фигаро»! Как же это все могло сочетаться в одном человеке?
   После вечера, посвященного 80-летию Георгия Тусузова, на банкете в Доме актера присутствовал патриарх эстрады Алексей Алексеев, который постоянно обращался к Татьяне Ивановне: «Танюша, а помните, в Харькове, когда ваша семья переехала в новый большой дом, Иван Романович устроил большой прием? Сидели за столом знаменитые артисты, а вы с тоненькими косичками вертелись вокруг нас и все старались обратить внимание на то, что, верно, тогда вас потрясло несказанно: вы убегали из комнаты, и вскоре раздавался шум, бульканье, страшные звуки, как будто начинал извергаться водопад – это вы приводили в действие чудо техники, унитаз! И хотели обратить наше внимание на эту новинку века». При этом сама Татьяна Ивановна сидела на столе, болтая ногами, и с упоением откусывала бутерброд с колбасой. В другой руке она держала рюмку, смотрела на Алексеева смеющимися озорными глазами и вновь была той озорной девчонкой.
   Впрочем, не вновь. Она оставалась ею всегда. И в жизни, и на сцене, и в кино.
   Актерам быть интереснее Пельтцер было очень трудно. А моложе – просто невозможно. Молодость на сцене – это не отсутствие морщин, а состояние души, когда невозможно удержать бьющее через край жизнелюбие. Настоящий художник, она никогда не была озабочена распространенной женской слабостью казаться привлекательнее. И все равно ею любовались, восхищались.
   Александр Ширвиндт любит вспоминать, как после сдачи спектакля «Проснись и пой!» было решено сделать что-то неординарное, и Пельтцер предложила: «Полетим в Ленинград! К Миронову, в „Асторию“!» И полетели. Два дня гуляли на ее деньги, потому что «заначка» оказалась только у Татьяны Ивановны. Ей всегда можно было позвонить в 3 часа ночи и сказать: «Поехали!» Она не спрашивала куда. Только могла спросить с кем. И если компания ее устраивала, она отвечала: «Подъезжайте!»
   В Швеции, в туристической поездке, Пельтцер носилась впереди всех, неутомимая и любопытная. Гид, усталая женщина, русская эмигрантка, поначалу была просто шокирована, а потом покорена стремительностью и не всегда цензурной речью почтенной артистки. С нее постепенно сошло чувство превосходства обеспеченной «шведки» над нищими русскими, и, прощаясь с ними, она плакала и тоскливо обнимала Татьяну Ивановну, а потом долго стояла на дороге, не выпуская из глаз эту чудаковатую женщину, всколыхнувшую в ней неистребимую тоску по родине, и вспоминая захлебывающийся смех старой счастливой актрисы, непринужденной как ребенок.
   В 1963 году на гастролях в Париже Пельтцер жила в одном номере со своей подругой Валентиной Токарской. Из мебели – только кровать и биде. По городу ходить можно было только впятером и возвращаться засветло. Но актрисы игнорировали эти указания, посещали ночные увеселительные заведения, бродили по пустынным улицам, заглядывались на знаменитое «чрево Парижа»... Так как завтрак был в 8 утра, Пельтцер решила заказать его в номер. Сиплым от сна голосом она пробасила в трубку: «Бонжур!» В ответ жизнерадостный голос отозвался: «Бонжур, месье!» Больше по-французски Татьяна Ивановна не знала ни слова и переходила на немецкий, а Валентине Георгиевне приходилось только вздыхать о своей репутации.
   1972 год. Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Т. И. Пельтцер почетного звания народной артистки СССР.
   Первая народная в Театре сатиры за 48 лет его существования!
   Дня за два до опубликования приказа в театре стала известна эта новость. Завлит театра Марта Линецкая описывала данное событие так: «На четвертом этаже двери лифта с грохотом распахнулись, и оттуда высыпались возбужденные Марк Захаров, Клеон Протасов и Татьяна Пельтцер, в холщовой юбке, тапочках, – прямо с репетиции „Мамаши Кураж“.
   – Правда? Или это вы здесь придумали? – спросила Татьяна Ивановна, как всегда насмешливо. В голосе – надежда и сомнение.
   – Конечно, правда!
   Все понеслись в кабинет директора. А на другой день Татьяна Ивановна пригласила всех в «Будапешт» на Петровских линиях. Вот это оперативность! Оказалось, что у нее – день рождения, 68 лет. И она, по традиции, устраивает его в этом ресторане, только на этот раз семейный круг несколько расширился. Тосты, цветы, всеобщая любовь...
   Потом поехали к ней пить кофе. Набилось много народа в ее квартире на «Аэропорту». Татьяна Ивановна с темпераментом готовила стол, развлекала гостей, отчитывала нерасторопную жену брата. В маленькой прихожей тесно. У зеркала – гора телеграмм. И от Ганса – тоже длинная телеграмма на немецком языке. На стенке – множество значков. Кухня настоящей хозяйки с миллионом хитрых приспособлений, машинок, кофеварок, чайничков, самовар, наборы ножей и разной кухонной утвари.
   В 11 вечера Татьяна Ивановна укатила в Ленинград на пробу в каком-то новом фильме...»
   Рассказ о Татьяне Пельтцер был бы неполным без упоминания ее работ в кино. Однако, как ни парадоксально, из доброй сотни экранных образов выделить особо нечего. Не снимали ее великие режиссеры, не предлагали главных ролей. Хотя, повторю, снималась она очень много. Ей казалось, что иначе ее скоро забудут и она в конце концов умрет с голоду. Поэтому друзья нередко заставали ее дома пакующей вещи и складывающей неизменный коврик для ежеутренней зарядки – согласилась сниматься где-то в глуши у неизвестного дебютанта. «Он, кажется, талантлив. Надо помочь...» Причем к своим работам Пельтцер относилась очень трепетно, хотя иногда и кокетничала, что, мол, плохо сыграла. Однако, вот же любопытно: кроме Надежды Кошеверовой и Ильи Фрэза по нескольку раз ее никто не снимал. Не знали, как использовать? Не было подходящих ролей?
   Вообще-то дикая перепалка с кинорежиссером перед съемкой была своеобразным допингом для Татьяны Пельтцер – через пять минут она выпархивала на площадку и обезоруживала всех своим неповторимым искусством. Ей все прощалось, так как все видели уникальную актрису, способную вытянуть любую не выписанную ни драматургически, ни режиссерски роль. Даже режиссер «Солдата Ивана Бровкина» Иван Лукинский сам признался, что роли Евдокии Бровкиной не придавалось особого значения. Лишь когда стало ясно, что фильм получился во многом благодаря актерам, когда посыпались письма, а критики восхитились работой актрисы Пельтцер, в следующей картине «Иван Бровкин на целине» роль матери писалась уже специально под нее и с большим количеством сцен. (Между прочим, в сценарии маму Бровкина звали Серафимой, но Татьяна Ивановна потребовала переименовать ее в Евдокию: «Серафима – не русское имя, не деревенское! Оно не подходит моей героине».)
   А сколько у нее было таких мам, бабушек, жен, теть, соседок, учительниц, медсестер, просто старух! Порой и развернуться-то было негде – как, например, в «Деревенском детективе». Там главным действующим лицом был, естественно, Михаил Жаров – Анискин. Стареющий актер, очень болезненно относящийся к своей славе, своей фигуре, чуть ли не с кулаками кидался на оператора, если тот уводил от него объектив кинокамеры. Пересмотрите фильм – там одни крупные планы Жарова. Даже если его герой ведет диалог с кем-нибудь другим – в кадре все равно Анискин. Лидия Смирнова очень смешно рассказывала, как однажды на съемках какого-то фильма Жаров оказался рядом с другим известным актером, и они, стоя рядом и ведя диалог, старались незаметно выпихнуть друг друга из кадра и занять центральное положение. Кстати, в «Деревенском детективе» если кому и повезло, так это Смирновой. После Жарова по количеству экранного времени лидирует она. Но это понятно – оператором был ее супруг Владимир Рапопорт.
   А Татьяне Пельтцер оставалось «выезжать» только на собственном таланте. В замечательной ленте «Чудак из пятого „Б“ главными героями были дети. У Пельтцер – всего два эпизода. Но в памяти зрителей навсегда запечатлелась бабушка в пижаме, весело наигрывающая на гитаре „Калинку-малинку“. Или взять картину „Вам и не снилось“ – набат молодежи рубежа 70—80-х! Татьяна Ивановна появлялась в конце повествования опять же в роли бабушки. Этакая „крутая“ старуха с „беломориной“, со стрижкой „под мальчика“, философски размышляющая о проблемах воспитания подростов и яростно выламывающая двери. Режиссер Илья Фрэз очень рационально и, пожалуй, наиболее полно использовал дар перевоплощения Татьяны Пельтцер в кинематографе. Он провел любимую актрису по всем основным киножанрам от эксцентрики („Приключения желтого чемоданчика“) до любовной мелодрамы („Личное дело судьи Ивановой“) и первым „повысил“ ее в ранг прабабушки („Карантин“). Фильмы Фрэза получили немало призов, но мировое признание режиссеру помогла заслужить именно Татьяна Пельтцер. Ее отчаянная бабуля из „Желтого чемоданчика“ принесла Илье Фрэзу венецианского „Льва“. Кто еще из наших актрис мог бы в семьдесят лет танцевать на крыше, прыгать с забора, бегать с песнями по мостовым, кататься, стоя на крыше троллейбуса? При всем при том, что это не клоунада, а настоящая актерская игра, перевоплощение, каскад мимики и шуток.
   И совсем не удивительно, что однажды Татьяна Ивановна пришла к роли Бабы Яги. Конечно же, доброй. В киносказке Михаила Юзовского «Там, на неведомых дорожках...» Варвара Егоровна живет, естественно, в избушке на курьих ножках, носит холщовое платье, повязывается вроде бы по-деревенски платком. Рядом – метла, правда теперь Варвара предпочитает путешествовать на быстроходной печке, потому что на метле, как говорит она, «не удержусь, пешком не пойду, а в ступе – холодно». Увлеченно, по-хозяйски собирается она выручать царя Макара (которого играет Леонид Харитонов, бывший Иван Бровкин – на съемках, говорят, было смешно и трогательно наблюдать за этой уже совсем седой парой, встретившейся много лет спустя), загружает всем необходимым в далеком пути печку. И когда мальчишка-внучок обрушит на головы злодеев все эти горшки с горячей картошкой, ухваты, тесто, бабка будет азартно подбадривать его.
   Творческий почерк Пельтцер сочетает в себе заразительно веселое и лирическое, тонкий лукавый юмор и грубоватый сочный комизм. Любое сюжетное положение актриса доводит до логического завершения, выжимая из него все сатирические или комедийные возможности. Делает она это мастерски, легко, весело. Хотя в процессе репетиций Татьяна Ивановна всегда работала сложно, мучительно для себя и для всех, испытывая постоянное недовольство собой. Александр Ширвиндт однажды поделился такими воспоминаниями о Пельтцер: «Все репетиции она начинала с недоверия, брюзжания, якобы непонимания: „Зачем? Куда? Я не понимаю! Я старая! Отпустите меня!“ Доведя до ужаса всех и себя, разобрав пьесу по косточкам, она говорила: „Ну ладно!“ – и замечательно играла. На худсоветах репертуар обсуждался так: взять советскую пьесу, классическую и... пьесу для старухи. С ее уходом наш театр потерял неизмеримо больше, чем ведущую актрису...»
   Татьяна Пельтцер ушла из Театра сатиры в 1977 году. Ушла со скандалом, рассорившись на репетиции спектакля «Горе от ума» с главрежем Валентином Плучеком. Актриса и так давно точила на него зуб – Плучек не поставил с ней практически ни одного спектакля. Все лучшее, что сыграла Пельтцер на этой сцене, поставили другие режиссеры. В частности Марк Захаров, которого Валентин Николаевич пригласил в свой театр в 1965 году.
   «Когда мы начали репетировать „Доходное место“, – вспоминает М. Захаров, – Татьяна Ивановна встретила меня словами: „Шли бы вы рассказики писать!“ И какой-то сковородкой, попавшейся под руку, стукнула меня по ноге. „Современная режиссура!“ А потом она мне подарила заботу, стала оберегать. Она считала, что людей, от которых многое зависит в жизни коллектива, надо жалеть, чтобы и они чувствовали внимание и заботу.
   Приступая с Александром Ширвиндтом к постановке «Проснись и пой!», мы хотели сделать на основе ее роли некий концерт, который продемонстрировал бы пластичность, врожденный слух, музыкальность актрисы. Но с Татьяной Ивановной это не проходит. Она создает характер житейски точный, психологически достоверный. Она не дает тетю Тони в обиду, потому что знает таких стойких женщин. И она играет власть над возрастом, укрощение возраста, а не демонстрирует свои технические актерские возможности. Она дает урок тем, кому далеко за шестьдесят, урок любви к жизни.
   Мы с Григорием Гориным мучительно искали для телевизионного фильма «Формула любви» героя, который был бы антиподом графа Калиостро, авантюриста и злого гения. И когда решили, что это будет тетушка Федосья Ивановна и что будет ее играть Татьяна Пельтцер, все встало на свои места. Это только она, решили мы, сумеет совершенно естественно оставаться веселой и живой в гротескных ситуациях, в экстремальном режиме, и противостоять магическим проискам заезжего итальянца. И мы не ошиблись.
   Моей любимой актрисе не надо было ничего объяснять и показывать – она давно знала эту самую «формулу любви». Только вычертила она ее не на бумаге, а в собственном щедром и многострадальном сердце. Она научилась самому хлопотному и непростому делу на земле – любить людей».
   Марк Захаров поставил с Татьяной Ивановной пять спектаклей. Все имели шумный успех. Поэтому с его уходом актрисе стало чего-то не доставать. Между ней и Плучеком словно кошка пробежала. Его стала раздражать манера поведения Пельтцер на репетициях (опоздания, незнание текста, бесконечные придирки), она стала вести себя еще более невыносимо, и в конце концов разразился страшный скандал, свидетелем которого благодаря радиотрансляции стал весь театр.
   Татьяна Пельтцер ушла в молодежный театр Ленком к Захарову.
   Этот переход воспринимался тогда многими как поступок безрассудный. После тридцати лет работы в популярнейшем столичном театре, где рядом с другими любимцами публики она оставалась лидером, вдруг поменять все на свете и начать жизнь сначала – для этого нужен особый характер. У Татьяны Ивановны он был. Азартный, рискованный.
   Марта Линецкая попыталась в своих записках немного проанализировать этот поступок:
   «Учителей в обычном понимании этого слова у Татьяны Ивановны не было. Но были великолепные актеры, у которых она училась прямо на сцене, участвуя в спектаклях еще ребенком, а затем не пропуская спектаклей с их участием. Да и дома иных разговоров не было. Когда я читала главу о театре Корша в книге актрисы Н. Смирновой, где была представлена Блюменталь-Тамарина в последние годы ее жизни, то меня поразило сходство взглядов, манеры поведения, способа общения с людьми старейшей актрисы с Татьяной Ивановной сегодня, когда они стали как бы ровесницами. Смешно было бы думать, что Пельтцер подражает, но основы культуры профессиональной и житейской, корни – одни, корни прекрасного русского искусства.
   Марк Захаров гордился, что его молодой театр связан с этим великим искусством через Т. И. Пельтцер. А в Театре сатиры Плучек – мейерхольдовец – не любит... что не любит – это пустяки, – не видит (а следовательно, не дает ролей в своих спектаклях) Татьяну Ивановну, так как ее метод – метод театра Корша, метод старого театра! – не интересен, враждебен ему. Вот так на протяжении века расходятся волны бурных двадцатых годов советского театра.
   А в следующих спектаклях самого Плучека, таких как «Родненькие мои», «По 206-й», «Гнездо глухаря» Татьяна Ивановна была бы на своем месте с освоенной, углубленной разработкой психологической ткани роли, с органическим юмором и неистребимым оптимизмом восприятия жизни, в чем, кстати, они схожи. Слишком рано разошлись мастера...»
   В Театре имени Ленинского комсомола Пельтцер сыграла немного и не очень интересно. Бенефисной стала роль старухи Федоровны в пьесе Людмилы Петрушевской «Три девушки в голубом». Было очень странно и нелепо видеть актрису в образах Клары Цеткин («Синие кони») и Надежды Крупской («Диктатура совести»). Татьяна Ивановна постоянно забывала или путала чуждые ей тексты, переживала, плакалась подругам. Но что поделаешь, если достойных для нее ролей в молодежном театре просто не было. От «Дорогой Памелы» она наотрез отказалась – не приняла ни трактовку пьесы, ни ее постановщика. Все внимание актрисы сконцентрировалось на небольших ролях, а то и вовсе на эпизодах, где Татьяна Ивановна не только не затерялась, но порой «перетягивала на себя все одеяло». Театральный критик Роман Должанский так подметил выходы актрисы в ее последних спектаклях: «Ее участие всегда повышает температуру спектакля, фокусируя его энергию. Так происходит в „Мудреце“. Все линии этой перенасыщенной неожиданностями постановки вдруг причудливым образом встречаются в двух точках – двух выходах Пельтцер – Манефы, после ее ухода разбегаясь в беспорядке... Пельтцер владеет тайной, позволяющей ей всего лишь несколькими шагами по сцене и двумя репликами подвести заблудившийся спектакль, словно взяв его за руку, к искомому источнику гармонии...»
   Татьяна Ивановна всегда с интересом смотрела спектакли молодых и, хотя нечасто разделяла их увлечения, с искренним уважением относилась к их поискам, восхищалась трудолюбием и самоотдачей. Она постоянно звала в гости молодых и «безнадежных», помогала им материально. Но в принципиальных вопросах спуску не давала никому. Однажды на гастролях Театра сатиры в Магнитогорске, которые совпали с большим праздником металлургов – двухсотмиллионной плавкой стали, актеры были приглашены на торжества и должны были дать небольшой концерт на заводском дворе во время обеденного перерыва. Жара стояла страшная, молоденькие актрисы высыпали гурьбой из гостиницы – веселые, по-летнему ярко разодетые, в туфельках на босу ногу. Надо было видеть разъяренное лицо Татьяны Ивановны, подтянутой, элегантной, причесанной, как для выступления в Колонном зале Дома Союзов. Поток яростных осуждений посыпался на головы актрис, неповторимые эпитеты припечатали расхлябанность и неуважение к зрителям, которые старая актриса усмотрела в небрежных прическах, непродуманных туалетах и особенно в отсутствии чулок.
   Она умела дружить и ценить дружбу. С радостью бежала на встречу с Фаиной Георгиевной Раневской, в гости или на спектакль, не уставая восхищаться великой актрисой и повторять ее остроты. С Валентиной Георгиевной Токарской могли ночи напролет играть в преферанс. Долгие годы продолжались теплые отношения и с Гансом Тейблером, ее мужем. Ганс стал профессором, доктором философских наук, работал в Институте Маркса-Энгельса. Когда его сын приезжал учиться в Москву, то гостил у Татьяны Ивановны по нескольку дней. Вторая жена Ганса почему-то страшно ревновала мужа к ней, устраивала скандалы, запрещала переписываться. Но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь.
   Ольга Аросева однажды стала свидетельницей их встречи: «Мы как-то отдыхали в Карловых Варах, он приехал из Берлина повидаться с Татьяной Ивановной. Мы с Галей Волчек решили, что им хотелось бы побыть одним, вспомнить прошлое – и отошли. Они стояли вдвоем на балконе. Вначале тихо беседовали. Потом тонус беседы начал накаляться, голос Татьяны Ивановны, конечно же, лидировал. Из доносившихся обрывков фраз было понятно, что выяснялось, кто виноват в том, что они расстались... Но все свелось к улыбкам и смеху. Пятьдесят лет прошло. Да каких лет! Их разлучила история, как сказала бы героиня Пельтцер – тетя Тони Кралашевская».
   На ее 80-летнем юбилее в Киеве в саду был накрыт огромный, роскошный стол, за которым вместе сидели актеры Театра сатиры и Ленкома. В разгар веселья на противоположном от юбилярши конце стола появился красивый, элегантный мужчина и попросил чокнуться с Татьяной Ивановной. Все растерялись, а именинница нырнула под стол и через секунду появилась возле гостя с полной рюмкой. Оркестр заиграл танго, и они отправились танцевать. Такой и только такой могла быть Татьяна Ивановна Пельтцер – молодой, энергичной, неунывающей. Поэтому эффект разорвавшейся бомбы несколько лет спустя произвела небольшая заметка в «Московском комсомольце» под названием «В палате с душевнобольными». В ней говорилось о том, что всеми любимая артистка с приступом атеросклероза помещена в клинику имени Ганнушкина в общую палату, где «местные» сумасшедшие «не приняли» ее и избили. Уже через день в той же газете на первой полосе была помещена статья Марка Захарова о неэтичности прессы...
   «...В СССР, как и во всем цивилизованном мире, – писал Марк Анатольевич, – не принято разглашать на доске приказов или, того хуже, в прессе медицинский диагноз без согласия больного или его близких. Действительно, Татьяна Ивановна не первый год страдает тяжелым заболеванием, которое, однако, с трудом, но поддается лечению. Общественный попечительский совет, избранный нашим профсоюзным комитетом, оказывает ей моральную и материальную поддержку, следит вместе с дирекцией за ее самочувствием, тем не менее в последнее время опытные врачи заметили, что обходиться одной только амбулаторной медицинской помощью становится уже опасно, именно поэтому было принято решение о ее госпитализации...»
   Насчет опытных врачей Захаров слукавил. Близкие подруги Татьяны Ивановны не раз с негодованием рассказывали о событиях тех дней. Тот пресловутый попечительский совет, упомянутый режиссером, приставил к старой актрисе домработницу (конечно не со стороны) с правом наследства квартиры. Пельтцер невзлюбила ее, причем не без взаимности. Они доводили друг друга до бешенства, и однажды домработница вызвала «скорую помощь», которая и отвезла народную артистку в «психушку».
   «Нам кажется, – продолжал в своем письме Захаров, – что, несмотря на недавний печальный исторический период в советской психиатрии, распространять сегодня саркастически пренебрежительное отношение на такое понятие, как „палата душевнобольных“, что сделал автор, все-таки не стоило бы, и тем более описывать тяжкие недуги некоторых больных...» В заключение Марк Анатольевич пожелал «неопытному журналисту передовицы» дожить до 88 лет и не стыдиться обратиться к психиатру. Все. Ни опровержений, ни оправданий не последовало. Да и что оправдываться, когда все поняли – проглядели! Захаров писал от имени Ленкома, в то время как сами рядовые ленкомовцы первыми забили в колокол о беде. И в больницу к Пельтцер первыми примчались друзья из Сатиры – Ольга Аросева и директор театра Мамед Агаев. В своей книге Ольга Александровна описывает их свидание так: «...Прощаясь, Татьяна прижалась ко мне совсем беспомощно и шепнула: „Ольга, забери меня отсюда!“ Мы все, директор театра, она и я, в голос зарыдали – так невыносимо было уходить...» Через несколько дней старую актрису перевезли в другую, более престижную больницу, хотя в своем обращении к газете Марк Захаров говорил о целенаправленной госпитализации в «замечательную клинику Ганнушкина».
   Понятное дело, за всеми не уследишь, и обвинять того же Захарова в пренебрежительном отношении к ветеранам театра нелепо. Но прецедент повторился через год. Татьяна Ивановна вновь оказалась в психушке. Там, предоставленная самой себе, неуемная и непоседливая, она упала и сломала шейку бедра.
   Для 88-летнего человека исход мог быть только один...
   Последние годы Татьяна Пельтцер оставалась глубоко несчастным человеком. У нее уже никого не было. На руках умер отец, на руках умерла мать Елизавета Сергеевна, с которой Иван Романович разошелся давным-давно, на руках умер брат Шуреночек, которого жена бросила после того, как он стал безногим инвалидом. Она дарила всем любовь и ласку, а под конец осталась одна. Теряя память, Татьяна Ивановна забывала имена даже самых близких подруг. Она гладила по щеке Валентину Токарскую и плакала, что не могла назвать ее Валей.
   Для ведущей актрисы такое заболевание становилось настоящей трагедией. В целом здоровый человек, она продолжала курить, пить крепчайший кофе и все время бегать-бегать-бегать. Она же никогда не ходила пешком! А уж каким крепким был у нее сон – Токарская рассказывала, как однажды в гостинице к ним в открытое окно вошел голубь и сел на голову спящей Татьяны Ивановны. Она даже не пошевелилась! В «Поминальной молитве» Пельтцер уже выводили просто так, почти без слов. Лишь бы зрители лицезрели свою любимую актрису. Ей и не надо было ничего говорить – мы видели ее глаза, ее действия и понимали все, что она хотела нам сказать. Общение с великим искусством продолжалось... Пока его не прервали человеческое безразличие и халатность.
   О Пельтцер часто говорили как о бессребренице, о надежном и добром человеке. По первому зову она неслась в любые инстанции, входила в любые кабинеты и добивалась помощи даже для совершенно незнакомых людей. А в бытность депутатом Моссовета и райсовета скольким людям выбила она квартиры и телефоны! К ней шли и днем и ночью. Теперь Москва прощалась с великой актрисой весьма скромно. Оба ее театра были на гастролях, народу собралось немного. Какая-то представительница «Мосфильма» пролепетала что-то о том, как женщина, продавец цветов, отдала ей бесплатно два букета, узнав, кому эти цветы предназначены. Зрители ее любили всегда, со «Свадьбы с приданым». И будут любить всегда. За «Ивана Бровкина», за «Желтого чемоданчика», за «Проснись и пой!» и «Фигаро» – за все, что сделала она и в искусстве, и в жизни.
   Читаю у Марты Линецкой:
   «...1974 год. Татьяна Ивановна вернулась из гастрольной поездки в Болгарию. Вечером – спектакль „Интервенция“. Гримируется, одевается, вокруг суетятся девушки-костюмерши.
   – Болгария! Лучшие мужчины были мои, – лукавит актриса. – Танцевала до упада – брюки, кофты и длинный развивающийся шарф!
   Третий звонок.
   – Актеры, на сцену! Актеры, на сцену! – раздается из репродуктора.
   Кольцо, которое прикует алчущего полковника Фридомба, надето, шляпа, опущена черная вуаль на посерьезневшее и как-то заострившееся лицо мадам Ксидиас, перчатки, сумочка. Оценивающий взгляд на себя в зеркало – все в порядке. Фраза оборвана на полуслове. Где вы, милая Татьяна Ивановна, упоенно рассказывающая о Болгарии?
   Растворилась. Есть лишь черно-синяя мадам Ксидиас с колючими глазами, величественной осанкой, источающая холод и презрение. Фантастический скачок в 1919 год, в Одессу времен оккупации, в иные заботы, сферы и отношения.
   О, эти мгновенные метаморфозы за кулисами! Эти разговоры, прерванные на полуслове...»

ПЕЛЬТЦЕР Татьяна Ивановна
   Народная артистка СССР (1972).
   06.06.1904 (Москва) – 16.07.1992 (Москва)
   Актерскую деятельность начала в 1913 г. Работала в театрах Москвы, Нахичевани, Ейска, Ярославля. С 1940 г. – в Московском театре эстрады и миниатюр, в 1946—1947 гг. – в Театре-студии киноактера. С 1947 г. – артистка Московского театра сатиры. С 1977 г. – актриса Театра им. Ленинского комсомола. Лауреат Государственной премии СССР (1951).
   Снималась а фильмах:
   1944 – СВАДЬБА (жена доктора). 1945 – ПРОСТЫЕ ЛЮДИ (Плаксина). 1953 – СВАДЬБА С ПРИДАНЫМ (Лукерья Похлебкина). 1954 – УКРОТИТЕЛЬНИЦА ТИГРОВ (Воронцова). 1955 – СОЛДАТ ИВАН БРОВКИН (мать Бровкина). 1956 – МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ (Вера Аркадьевна). 1959 – КОСОЛАПЫЙ ДРУГ (ветеринарный врач), ПОВЕСТЬ О МОЛОДОЖЕНАХ (Варвара Васильевна). 1964 – ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОЛИ КЛЮКВИНА (Дарья Семеновна), ВСЕ ДЛЯ ВАС (тетя Саша). 1968 – ДЕРЕВЕНСКИЙ ДЕТЕКТИВ (Глафира Анискина), ЖУРАВУШКА (бабка Настасья). 1970 – ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЖЕЛТОГО ЧЕМОДАНЧИКА (бабушка). 1972 – ЧУДАК ИЗ ПЯТОГО «Б» (бабушка Нины), ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ, тв (гофмейстерина). 1975 – ЭТО МЫ НЕ ПРОХОДИЛИ (Надежда Александровна). 1976 – 12 СТУЛЬЕВ, тв (Клавдия Ивановна). 1977 – КАК ИВАНУШКА-ДУРАЧОК ЗА ЧУДОМ ХОДИЛ (баба Варвара). 1979 – ТРОЕ В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ, тв (миссис Поппитс). 1980 – НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ (Александра Алексеевна), ВАМ И НЕ СНИЛОСЬ... (бабушка), ДУЛЬСИНЕЯ ТОБОССКАЯ, тв (сеньора Тереза). 1981 – ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК (бабка Агапа). 1982 – ТАМ, НА НЕВЕДОМЫХ ДОРОЖКАХ (Баба Яга), НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ (Юлия Дмитриевна). 1984 – ФОРМУЛА ЛЮБВИ, тв (Федосья Ивановна), РЫЖИЙ, ЧЕСТНЫЙ, ВЛЮБЛЕННЫЙ... тв (сова Илона). 1985 – ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА В ЧЕТВЕРГ (сторожиха). 1986 – КТО ВОЙДЕТ В ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН (клоунесса). 1989 – КНЯЗЬ УДАЧА АНДРЕЕВИЧ (соседка Северьяна).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:55)

0

41

Мария Капнист
Графиня рудников
   Заслуженная артистка Украины Мария Капнист погибла под колесами автомобиля в 1993 году. Ей было 79 лет. Из них лишь последние тридцать она прожила по-человечески, отдаваясь искусству, работе, семье. Потомственная дворянка, графиня, воспитанная в лучших традициях русской культуры, в первые же годы советской власти она потеряла все: дом, близких людей, свободу. 20 лет каторжных работ в самых дальних и страшных уголках страны, разлука с маленькой дочкой, полная потеря былой женской красоты, а вместе с нею и самоотречение от единственной на всю жизнь любви. Она выстрадала столько, что любой другой человек на ее месте сломался бы, не дождавшись счастливого часа правосудия. Мария Капнист выдержала все испытания. Выдержала и нашла в себе силы заняться любимым делом. Она пришла в кино и привнесла в него своей оригинальной, выразительной внешностью то недостающее звено, о котором давно мечтали наши режиссеры. Ее облик, ее талант позволяли наиболее убедительно создавать образы графинь, дам, таинственных старух с загадочным прошлым. В то же время ей не приходилось усердно лицедействовать, играя ведьм, цыганок и чародеек. Ее умоляли приехать на съемки за сотни километров ради двадцати секунд экранного времени, так как только она, появившись в кадре, могла создать необходимый эффект. После фильма «Руслан и Людмила», принесшего Марии Ростиславовне настоящий успех, ее стали приглашать на большие роли в картины «Бронзовая птица», «Старая крепость», «Солдатки», «Шанс», «Янки при дворе короля Артура», «Дикая охота короля Стаха», «Ведьма». Но главным смыслом последних лет ее жизни стала попытка вернуть Украине память о славном роде Капнистов.
 
* * *
   На острове Занте в Ионическом море находятся руины первого родового замка Капнистов (Капниссос – по-гречески). Это были греки – борцы против турецкой неволи. Особенной храбростью и героизмом в боях за независимость греческих островов отличался Стомателло Капниссос, которому и был пожалован в 1702 году графский титул из рук самого правителя Венецианской республики Алоизия Мачениги. На гербе было написано: «В огне непоколебимые». Внук Стомателло, Петр Христофорович, воевал с турками на стороне российского императора Петра I, осел на Украине и вскоре умер. Его сын Василий, переписав свою фамилию на «Капнист», прославился в боях под Очаковом, будучи командующим казачьими войсками. За боевые заслуги царица Елизавета «высочайше пожаловала» Василию Капнисту родовые земли на Полтавщине. Там у него родились шестеро сыновей, младший из которых, Василий Васильевич, стал великим украинским поэтом и драматургом. Было ему 9 лет, когда погиб отец, а погиб он страшно – прусаки порубали его так, что даже тела не нашли. На родину привезли лишь его правую руку с фамильным перстнем и стиснутой саблей – подарком Елизаветы Петровны. По легенде, матерью поэта была не жена Василия Петровича, а крымская турчанка, красавица Сальма. Она не смогла перенести смерти любимого и, отдав сына жене Капниста, бросилась со скалы в море. Отец Сальмы, сходя с ума от горя, проклял род Капнистов до седьмого колена.
   Славу рода Капнистов продолжил Василий Васильевич. В период службы в Преображенском полку он подружился с поэтом Гаврилой Державиным, и вместе они организовали один из первых литературных кружков, настроенных против самодержавной политики Екатерины Второй. Выступая против крепостного права, Капнист писал едкие сатирические поэмы, стихи, оды. Со временем он переехал на Украину, был губернским предводителем дворянства в Киеве и Полтаве, генеральным судьей, директором народных училищ. Дружил с декабристами, тем более что в их ряды вступили и его сыновья Семен и Алексей. Среди тех, кого Василий Капнист благословил «на литературные подвиги», был и Николай Васильевич Гоголь.
   Каждый из рода Капнистов имел много детей. Сыновья женились, дочери выходили замуж, отсюда их родственная связь с Апостолами, Голенищевыми-Кутузовыми, Гиршманами, Новиковыми, Гудим-Левковичами и многими другими благородными фамилиями. Среди них следует выделить род знаменитого запорожского атамана Ивана Дмитриевича Сирко. В XVII веке турки и татары называли его «урус-шайтаном». Из 55 великих битв он не проиграл ни одной. И что любопытно: сражался он с татарами в те же годы, что и Стомателло Капниссос – с турками. Может, они и знали что-либо друг про друга – об этом ведает лишь один Бог. Но спустя три столетия в Петербурге обвенчались граф Ростислав Ростиславович Капнист и прапраправнучка Ивана Сирко Анастасия Дмитриевна Байдак. 22 марта 1914 года родилась у них дочка Маша (а всего у Капнистов было пятеро детей). Жила семья в шикарном доме на Английской набережной, где всегда царили любовь и взаимопонимание. В гости к Капнистам приходили самые известные и уважаемые петербуржцы, среди которых был и Федор Шаляпин, безумно влюбленный в Анастасию Дмитриевну. Благородная, красивая женщина, она знала восемнадцать языков, умела поддержать любой разговор, и прославленный певец не отходил от своей «дамы сердца», целовал ручки и сыпал комплиментами. Мудрый супруг, человек не без юмора, смотрел на это дело сквозь пальцы: «Что ж поделаешь, артисты не могут жить без вдохновения...» Обратил внимание Шаляпин и на юную Мирочку (как звали Марию Ростиславовну родные и друзья). Он давал ей уроки вокала и хвалил ее первую сценическую работу в домашнем спектакле. Казалось, жизнь будет такой размеренной и счастливой всегда...
   Переворот 1917 года не был для Капнистов неожиданностью. Как и все демократично настроенные дворяне, Ростислав Ростиславович верил в то, что революция принесет что-то новое, свежее в жизнь страны. Он помогал революционерам материально и, пользуясь графским титулом, не вызывая подозрения мог перевозить из-за границы большевистскую «Искру». Но жить в Петербурге становилось все тяжелее, и вскоре Капнисты переехали в Судак.
   Чудный сад, виноградники и винные погреба с бочками прекрасного крымского вина, грандиозная домашняя библиотека – таким запомнился Марии Ростиславовне этот город. Добрая и мудрая бабушка, красивая и гонористая мама, душевный и справедливый отец – такими остались в памяти домочадцы. Отца Мирочка боготворила. Когда в 20-м году большевики заняли Крым, он должен был, как и все дворяне, ходить в местную управу отмечаться. Мира каждый раз выбегала за ворота и ждала, вглядываясь вдаль до боли в глазах, – не идет ли папа. И он приходил. Брал малышку на руки и смеялся: «Ну что ты, маленькая? Волновалась? Зря. Все же хорошо, я дома».
   А однажды ни с того ни с сего на столе лопнул стакан. Сам рассыпался на мелкие кусочки, будто кто его ударил. И отец не вернулся. Его вместе с другими «ненадежными» арестовали и кинули в тюрьму. Родственники несчастных целыми днями не отходили от дверей, и девочка надеялась если не увидеть, то хотя бы услышать голос отца.
   Ростислава Ростиславовича расстреляли зимой 21-го года. Как и почти всех крымских дворян. Не выдержав смерти отца, умерла его старшая дочь Лиза. Сыновьям Андрею и Георгию пришлось скрываться. На глазах Марии убили ее тетю. Один из «палачей» указал своему напарнику на девочку: «Смотри, какими глазами она на нас смотрит. Пристрели ее!» Но она уже все порядки знала и отчаянно закричала: «Вы не можете! У вас нет приказа!» Спустя несколько лет красный террор воцарился вновь, и теперь он распространялся на оставшихся в живых членов семей. Крымские татары, очень высоко чтившие память любимого графа Капниста, помогли его вдове и дочке Мирочке бежать из Судака в их национальной одежде.
   В 16 лет Мария Капнист попала в Ленинград. Там она поступила в театральную студию Юрьева, а после ее закрытия уехала в Киев. Там вышла замуж и стала заниматься на финансовом факультете Института народного хозяйства. Учиться на финансиста было скучно, и Капнист вновь вернулась в Ленинград и пришла в театральный институт. Педагоги обещали ей большое будущее, разрешали выходить в массовках на профессиональной сцене. Там же, в Ленинграде, состоялись две знаменательные для нее встречи. Первая – с другом детства Георгием Холодовским, женихом ее покойной сестры Лизы. Еле узнал он в стройной красавице с косами до пят ту маленькую озорницу Мирочку, докучавшую влюбленной паре своими выходками. Начинающая актриса и молодой инженер-энергетик стали неразлучны и вскоре полюбили друг друга. Тогда же произошла вторая встреча – с Сергеем Мироновичем Кировым, которого обожала вся молодежь Ленинграда, и Мария в том числе. Киров прекрасно знал семью Капнистов и, встретившись с ее младшей представительницей, стал расспрашивать обо всех. Мария поведала ему о своих несчастьях, чем вызвала страшное негодование с его стороны. Он пообещал разобраться в этой истории и помочь молодым влюбленным во всех бытовых и прочих вопросах.
   А потом Кирова убили, и вновь началась страшная чистка. Среди «неблагонадежных элементов» оказалась и Мария Капнист. Так и не дали ей толком доучиться. Судьба кидала ее из Ленинграда в Киев, из Киева – в Батуми, а в промежутках – за решетку. Работать ей приходилось бухгалтером, хотя Мария Ростиславовна не оставляла занятий музыкой и театром. Стройная, красивая, эксцентричная, она называла себя Итальянкой. Итальянку пометили, и в начале 1941 года «за антисоветскую пропаганду и агитацию» дали 8 лет исправительно-трудовых лагерей. Могла ли она тогда подумать, что это только начало?
   Этапы, этапы... Многое пришлось пережить хрупкой молодой женщине. Ей обрезали чудные косы, выбили зубы – «чтоб не кусалась». В Карлаге заключенные делали саманные кирпичи – это была изнурительная работа в невыносимой жаре. А тут еще одна беда: пометил Марию начальник лагеря Шалва Джапаридзе. Вызвал как-то к себе и попытался повалить на кровать. Мария что было сил вдарила ему ногой в пах и выскочила вон. Натолкнулась на охранника из лагерных: «Кажется, я Шалву убила...» – только и вымолвила. «Вот счастье, – ответил охранник. – Туда ему и дорога». Но Шалва выжил и приказал кинуть строптивую девчонку в мужской лагерь к уголовникам. А те могли делать, что им вздумается – они не несли наказаний. Мария затаилась в углу, ждет. К ней вразвалочку подошел старший. И откуда силы взялись? Закричала: «Черви вонючие! Чем вы тут занимаетесь? Война идет, на фронте гибнут ваши братья, а вы дышите парашей, корчитесь в грязи и над слабыми издеваетесь! Были бы у меня пули...» Один из подонков предложил сразу убить ее, но вдруг раздался голос: «Мария! Ты не признаешь меня?» На ее счастье в бараке оказался бандит, некогда прятавшийся на квартире у Капнистов в Петрограде. Эта неожиданная встреча спасла ей жизнь, однако на другой день Марию жестоко избили конвоиры.
   Вскоре Капнист переправили в Джезказган на добычу угля. На заре каторжан опускали в шахту, а поднимали глубокой ночью. Нестерпимо болели руки, ноги, спины. Мария Ростиславовна была бригадиром.
   В лагерях, как известно, перебывало немало артистов, режиссеров, писателей. Они ставили спектакли, чем хоть как-то поддерживали дух и силы товарищей по несчастью. Да и сами держались. Мария Капнист встречалась и с Лидией Руслановой, и с генералом Рокоссовским, подружилась с писателем Данилой Фибихом и женой адмирала Колчака Анной Тимиревой. Поздними вечерами разыгрывала перед каторжанками пьесы, рассказывала романы, сказки, жизненные истории. «Ангелочек наш», называли ее женщины.
   Но выжить в этих страшных условиях помогал Марии Ростиславовне ее сердечный друг Георгий Холодовский. Где бы она ни была, он находил ее и присылал посылки с сухарями, сухофруктами, луком, спасая ее от голода и цинги. И каждый год на день ее рождения, 22 марта, старинный русский праздник – Жавороночный день, получала она свой традиционный, любимый с детства подарок – выпеченных из теста жаворонков.
   На лесоповалах в Сибири Мария Ростиславовна родила дочку Раду. Отцом ее стал один инженер, безумно влюбленный в Марию Ростиславовну. Как-то в степи, где женщины пасли овец, случился пожар. Он кинулся в огонь и спас свою возлюбленную. Рождение дочери было наградой за его подвиг. Но выйти замуж Капнист не согласилась – ее сердце было отдано Георгию.
   Растить ребенка в таких условиях было крайне тяжело. Поставив Раду на ноги, Мария Ростиславовна пошла на мужские работы, чтобы иметь возможность ее кормить и одевать. Но однажды, заметив, что дочь почему-то плачет каждый раз, когда ее ведут в детский сад, она заподозрила неладное. В очередной раз воспитательница с бурной радостью выскочила навстречу, в очередной раз Рада сжалась в комок и вцепилась в маму, но Мария Ростиславовна не ушла, а спряталась за дверью. И когда услышала крик дочери, заглянула в комнату. Воспитательница била ее по личику, щипала, трясла и кричала: «Я выбью из тебя врага народа!» Мария Ростиславовна вбежала в комнату и избила воспитательницу так, что ее забрали в больницу. Забрали и Капнист, с тем чтобы отправить куда-нибудь подальше по этапу. Чтобы это предотвратить, Мария Ростиславовна спрыгнула со второго этажа и сломала ногу, а вылечившись, устроилась работать на пристань. Раду отдали каким-то вольнонаемным, жившим на берегу реки, и мать, переодеваясь в мужскую одежду, могла смотреть на своего ребенка лишь издалека: грузила мешки и любовалась малышкой. Однажды, не увидев ее, потеряла сознание. Тогда и обнаружили, что она не мужик. Стали допытываться – зачем переодевалась, что замышляла...
   А потом Раду отдали в детский дом. Не находя себе места от горя, Мария Ростиславовна была близка к самоубийству. Но собрав в кулак всю свою силу воли, она попросила лагерную подругу Валентину Ивановну, которая уже выходила на волю, разыскать Раду и быть рядом с нею, пока мать не окажется дома сама. Валентина Ивановна выполнила наказ подруги, нашла ее дочь, познакомилась с ней, а потом разыскала Марию Ростиславовну и успокоила. Встретиться мать и дочь смогли нескоро. А когда встретились, Рада долго не могла ее признать. Она не понимала, почему почти десять лет ей пришлось жить в ненавистном детдоме, почему рядом не было мамы, а появившись, она оказалась немолодой и некрасивой, истощенной и физически и психически. Лишь спустя несколько лет, уже сама став матерью, Рада во всем разобралась и привязалась к ней уже навсегда.
   В марте 53-го умер Сталин. Всех выстроили на лагерном плацу и сообщили эту «скорбную» весть. Кто-то плакал, кто-то кричал, стонал, падал в обморок. Мария Капнист танцевала вальс. Слава Богу, решили, что она сошла с ума. Отпустили, конечно, не всех. Капнист назвали фашисткой и оставили еще на неопределенный срок. Поселенкой.
   И вот, наконец, 1958 год. Постановлением Верховного суда РСФСР приговор и все последующие решения по делу Капнист М. Р. были отменены и дело о ней прекращено за отсутствием состава преступления. Актриса едет в Москву на встречу со своим другом Георгием Евгеньевичем. В вагоне ей предложили принять душ. Зайдя в туалетную комнату, она увидела пожилую женщину с короткой стрижкой и чрезвычайно морщинистым лицом. Выскочив в коридор, она позвала охранника: «Там какая-то бабуся моется!» Охранник объяснил, что там никого нет и быть не может. Тут Мария Ростиславовна догадалась, что видела в зеркале свое отражение...
   Это было страшное открытие. Каторжанам не разрешалось пользоваться зеркалами. Капнист чувствовала, что сильно похудела, знала, что постарела. Но не до такой же степени!
   На перрон она вышла первой, в старой телогрейке, стоптанных башмаках, с узелком в руках. Она сразу увидела Георгия – годы не изменили его, высокого, красивого. Он стоял с букетом цветов и вглядывался в выходящих из вагона пассажиров. Пару раз кинул взгляд и на нее... Когда на перроне их осталось двое, он сказал: «Вас не встретили, и я не встретил». И пошел. У Марии подкосились ноги, пересохло во рту. Ах, если бы не увидела она себя в этом поганом зеркале, может, и посмелее была бы! Все-таки, найдя в себе силы, она кинулась за ним и закричала: «Юл, Юл!...» – как в детстве. Обернувшись и вглядевшись в ее полные слез глаза, он отшатнулся. Ужас, боль, страдание – все разом отразилось в его облике. «Боже! Что они с тобой сделали!» – простонал он. А она побежала прочь, не разбирая дороги. Догнав ее, Георгий услышал: «Спасибо за ту правду, которую я увидела на твоем лице».
   Мария Ростиславовна уехала в Киев. С Георгием Евгеньевичем они дружили всю оставшуюся жизнь, ездили друг к другу в гости. Он не раз предлагал ей пожениться, но она не могла забыть той встречи на вокзале и не могла позволить себе сделать несчастным любимого человека.
   В Киеве Мария Капнист ночевала на вокзалах, в скверах, телефонных будках. Работала дворником, массажистом. Приходила на киностудию, бродила по павильонам. И однажды встретилась с молодым режиссером Юрием Лысенко. Он предложил ей роль Игуменьи в картине «Таврия». Поначалу актрисе было несколько жутковато – впервые она стояла перед камерой, а потом дела пошли на лад. Она оказалась довольно покладистой актрисой с оригинальными и внешними, и внутренними данными. На нее обратили внимание многие режиссеры Киностудии имени Довженко, приняли в свой штат, а Союз писателей выдал Марии Ростиславовне как потомку выдающегося писателя В. В. Капниста путевку в Дом творчества «Коктебель» на Черном море. Там актриса окрепла, отдохнула, подлечилась и начала активно сниматься в кино.
   Мы не видели Марию Капнист на экране молодой и красивой. Не сохранилось даже фотографий из ее юности. Зато она принесла в наш кинематограф свою светлую, мудрую, добрую душу, свой таинственный, выразительный облик. Пусть это были роли небольшие, но все же незабываемые. Мудрая Мануйлиха в «Олесе», сердитая дама в комедии «За двумя зайцами», мадам Дуаль в ленте «Вера. Надежда. Любовь», Софья Павловна в «Бронзовой птице», персонажи фильмов «Дорогой ценой», «Мы, двое мужчин», «Иванна», «Циркачонок». Но переломной стала для Капнист роль ведьмы Наины в киносказке Александра Птушко «Руслан и Людмила». Трудно себе представить другую актрису в этом хитром и страшном образе. А ей приходилось работать не только с коллегами, но и с животными. В частности – с огромным тигром. Мария Ростиславовна не побоялась с ним «познакомиться», войти в клетку. После лагерей она не боялась ничего – ходить ночью на кладбище, купаться в ночном море, пресекать хамство и хулиганство. Те годы выбили из нее напрочь страх и слезы. Она даже разучилась плакать.
   О роли Наины Капнист, заполняя присланную ей Госфильмофондом анкету, писала так: «В образе этой страшной колдуньи я была утверждена безоговорочно, после десяти проб народных актрис. Чтобы оправдать доверие, надо было вселить в себя этот образ. В каждую клетку нерва, кровеносного сосуда, разума. Чтобы поразить современного зрителя. Даже маленький зритель нашей эпохи очень взыскателен, приучен к телевизору и киноэкрану».
   Александр Птушко хотел и дальше снимать Марию Капнист во всех своих фильмах, но вскоре после премьеры «Руслана и Людмилы» умер. Зато образ ведьмы надолго «прилип» к образу самой актрисы. Как-то, направляясь к своему подъезду мимо лавочки, на которой всегда собирались местные старухи-сплетницы, она услышала вслед: «Ведьма, ведьма...» «Ах вы считаете меня ведьмой, – подумала Мария Ростиславовна. – Ну что ж, сейчас вы ее получите». Дома она связала в одну длинную веревку простыни, скатерти, половики и спустилась по ней из окна со своего третьего этажа. Обойдя дом, она как ни в чем не бывало вновь вошла в подъезд. Старухи оцепенели и еще долго не могли прийти в себя. Сама же Мария Ростиславовна любила называть себя Бабой Ягой. Она так и подписывала открытки и письма своим друзьям и близким: «Баба Яга. Ха-ха-хи».
   Многие считали ее женщиной «не от мира сего». За необычную внешность, за странность в поведении, за манеру одеваться. Капнист, действительно, была ни на кого не похожей. Она воспринимала мир по-своему и любила его по-своему. В ее огромной измотанной душе могло найтись место для каждого, однако не все это хотели понять. Кто-то ее боялся, кто-то боготворил. Но мало кто знал, что в далеких и страшных шахтах Караганды она не задумываясь бросилась под вагонетку, чтобы спасти жизнь тридцати восьми каторжникам, а потом два года была прикована к постели. Или другой случай: Мария Ростиславовна, рискуя быть наказанной, пробиралась в мужской лагерь и ухаживала за умирающим товарищем – писателем Даниилом Фибихом. Вернувшись домой, Капнист прежде всего вспомнила, что она женщина. Она страстно следила за модой, ухаживала за своей внешностью. Но что забавно, на рубеже 60—70-х годов она окончательно выбрала себе имидж и не изменяла ему до конца дней: ей по душе пришлась длинная, свободная одежда. Воздушные пестрые юбки и сарафаны, яркие платки и неизменные букетики цветов – этим она еще больше восхищала одних и раздражала других.
   Дом Марии Ростиславовны всегда был полон. У нее собирались люди самых разных профессий и возрастов. Человек с богатым чувством юмора, она с удовольствием рассказывала даже о своих злоключениях. Однажды, будучи в киноэкспедиции в Душанбе, она шла по ночному городу и неожиданно почуяла дурманящий аромат местных цветов, доносящийся из-за высокого забора. Актриса полезла на ограду, но не удержалась и сорвалась прямо на середину клумбы. Из глубины двора на нее с лаем кинулась собака. С ней Мария Ростиславовна быстро нашла общий язык, но вот появился и хозяин дома. В саду было темно, поэтому он не мог разглядеть виновницу переполоха. А Капнист тем временем тоненьким голосом школярки оправдывалась: «Вы меня не ругайте! У вас такие чудные цветы, и я не удержалась! Всего-то три веточки сорвала...» Она не играла, у нее действительно до старости оставался молодой голос. «Ничэго-ничэго, – успокаивал ее хозяин. – У вас очэн милый голос, нэ бойтесь, я вас сэйчас провожу к выходу». И, положив руку на тонкую талию актрисы, произнес: «Дэвушка, вы такой хорошая... Дэвушка, будтэ мой седмой жэна!..» Мария Ростиславовна не растерялась и решила получше узнать «своего жениха»: «А как же ваши первые жены?» Он начал рассказывать: «Первая жэна слэдит за порядком, вторая убирается, шьет...» – «Хорошо, а что ж я у вас делать буду?» – спрашивает Капнист. «А вы толка будэте ля-ля, ля-ля...» – и подводит ее под свет фонаря. Развернул сей «падишах» свою «наложницу» к себе лицом и упал в обморок.
   А историю про другого «жениха» Марии Ростиславовны любила рассказывать Рада. Это было в Крыму, где они вдвоем проводили отпуск. Как-то раз мама уговорила дочку поплавать в море ночью. Пришли на пляж. Мария Ростиславовна разделась и поплыла, а Рада осталась дожидаться ее на берегу. Вдруг откуда ни возьмись появился паренек, видимо, увидевший издалека, как стройная женщина заходила в воду. Он решил догнать ночную купальщицу. «Девушка, вы так красиво плаваете», – завязал разговор паренек. «Да, я люблю плавать», – ответила «таинственная незнакомка». «Ой, а какой голосок у вас приятный. Я хочу с вами познакомиться поближе!» – не унимался молодой человек. «Да, надо бы поворачивать к берегу, – решила Мария Ростиславовна. – А то еще потонет, познакомившись...» И старая актриса поплыла к берегу, стараясь не попадаться пареньку на глаза в лунной дорожке. А тот не унимался: «Девушка, вы такая прекрасная, давайте встретимся...» Рада на берегу давилась от смеха. Мария Ростиславовна доплыла до песка и повернулась к настырному ухажеру: «Ну, теперь давай знакомиться». Луна осветила ее немолодое лицо, и парень кинулся обратно в воду с криком: «У-у, ведьма-а-а!» Актриса подняла его за шкирку, как котенка, и сказала: «Молодой человек, никогда не назначайте свидания, не заглянув в лицо».
   Мария Капнист любила свою профессию фанатично. Когда ей предложили перейти на пенсию, ее возмущению не было предела: «Вы что? Я не могу без своей работы! Она так долго была отнята от меня!» Целых три роли сыграла актриса в ленте «Янки при дворе короля Артура» – Фатум, Рыцаря и Игуменьи. Съемки шли в Исфаре при жаре в 50 градусов, и Капнист была единственной, кто не впадал в отчаяние и неутомимо трудился. В комедии «Шанс» незабываема великосветская дама Милица Федоровна – та самая персидская княжна, которую бросил Стенька Разин «в набежавшую волну». Эту роль она делила с юной красавицей Д. Камбаровой. Под конец восьмидесятых Марию Ростиславовну было практически невозможно застать дома. Она снималась в самых разных уголках страны: «Прощай, шпана Замоскворецкая», «История одной бильярдной команды», «Искусство жить в Одессе», «Ведьма», «Белые одежды»... Был создан даже документальный фильм «Три песни Марии Капнист», посвященный ее жизни и творчеству. Ее обожали земляки. Подходили на улицах, дарили цветы, говорили добрые слова. Она была частой гостьей в своем родовом имении – в Обуховке, где похоронен Василий Васильевич Капнист. Нередко выступала перед инвалидами и ветеранами, опекала бедных и нищих прихожан церквей, в которые постоянно ходила. А главное – она добилась возвращения Украине имени одного из своих славных предков – В. В. Капниста. Было широко отмечено его 230-летие, изданы произведения поэта и даже включены в школьную программу. Правда, памятник ему так и не поставили. Энергии и неугомонности этой немолодой женщины можно было позавидовать.
   Не сиделось ей дома и в тот теплый октябрьский вечер 1993 года, когда Мария Ростиславовна зашла в Дом кино и, не обнаружив в программе никакого фильма, отправилась на киностудию. Обойдя все коридоры, поговорив с коллегами и работниками студии, она собрала букет опавших осенних листьев и, напевая под нос песенку, пошла домой. Было уже темно, и Мария Ростиславовна не сразу заметила выскочившую из-за поворота машину...
   Когда-то, еще в карагандинском лагере, Марии Капнист приснился сон, будто вышла она на дорогу, на которой лежит мешок с зерном, а вокруг стоят люди и не знают, что с ним делать. Подобрала она мешок, взвалила его на плечи и раздала зерно людям. Подумалось ей тогда, что сон этот вещий, что творить добро – это высшее предназначение на земле. В этом смысл жизни, в этом спасение. Много лет прошло, но сколько людей помнят доброту необыкновенной женщины. «Каждое мгновение прожитой жизни неповторимо, неоценимо. И хотя жизнь дала мне немало трудных испытаний – не жалуюсь на свою судьбу. Давать силу другим – вот наибольшая радость жития. Будьте добрыми. Помните, что наилучшее дело на земле – творить добро». Эти строки принадлежат Марии Ростиславовне Капнист. Наверное, их можно назвать завещанием талантливой актрисы, сильной и мудрой женщины.

КАПНИСТ Мария Ростиславовна
   Заслуженная артистка Украины.
   22.03.1914 (Петербург) – 25.10.1993 (Киев)
   В 1931—1934 гг. училась в театральной студии Ю. Юрьева при Театре им. Пушкина, преобразованный затем в Ленинградский театральный институт. В 1941—1958 гг. – заключенная ГУЛАГа, актриса и режиссер агитбригад. С 1961 г. – актриса Киностудии им. А. Довженко.
   Снималась в фильмах:
   1958 – ТАВРИЯ (игуменья). 1960 – ИВАННА (монахиня). 1961 – ДМИТРО ГОРИЦВИТ (мать кулака), ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ (строгая дама). 1962 – МЫ, ДВОЕ МУЖЧИН (эпизод). 1964 – ТЕНИ ЗАБЫТЫХ ПРЕДКОВ (крестьянка). 1966 – ИХ ЗНАЛИ ТОЛЬКО В ЛИЦО (пианистка), МАРФА-ГРОМ (Марфа). 1968 – ОШИБКА ОНОРЕ ДЕ БАЛЬЗАКА (кузина Бетти). 1971 – СЫНОВЬЯ УХОДЯТ В БОЙ (Харитониха), ОЛЕСЯ (Мануйлиха), ИДУТ ЖЕНЩИНЫ (Ксения Харитоновна). 1972 – РУСЛАН И ЛЮДМИЛА (Наина), ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА (ведьма), ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО – СВОБОДА (тюремщица). 1973 – СТАРАЯ КРЕПОСТЬ (Раневская), КОРТИК, тв (Софья Павловна). 1974 – БРОНЗОВАЯ ПТИЦА, тв (Софья Павловна). 1977 – СОЛДАТКИ (Марина). 1979 – ЦИРКАЧОНОК (бабка). 1980 – ДИКАЯ ОХОТА КОРОЛЯ СТАХА (экономка). 1984 – ШАНС (Милица Федоровна). 1988 – ПРОЩАЙ, ШПАНА ЗАМОСКВОРЕЦКАЯ (баба Роза), НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЯ АРТУРА (три роли: Фатум, рыцарь и игуменья), ИСТОРИЯ ОДНОЙ БИЛЛИАРДНОЙ КОМАНДЫ (Аманда), МУЖЧИНА ДЛЯ МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ (Надырова). 1990 – ИСКУССТВО ЖИТЬ В ОДЕССЕ (Маня). 1991 – ДВА ПАТРОНА НА МАМОНТА (Евдоха), АННА КАРАМАЗОФФ (роль). 1992 – ВЕДЬМА (ведьма), СЕРДЦА ТРЕХ (эпизод). 1993 – БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ (горничная), ТЕМНЫЕ ВОДЫ (мать). 1994 – ПРИТЧА ПРО СВЕТЛИЦУ (роль).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:57)

0

42

Мария Скворцова
Калина красная – ягода счастливая
   Известность к Марии Скворцовой пришла до обидного поздно, но зритель ее любит так, что кажется, будто за плечами актрисы многие-многие десятилетия работы в кино и по меньшей мере сотня-другая ролей в хороших (обязательно хороших!) фильмах. На самом деле Скворцова впервые снялась у Василия Шукшина в «Калине красной», и было это в самом начале 70-х годов. До этого Мария Савельевна много лет проработала в театре, где играла преимущественно главные роли. В кино она пришла в шестьдесят лет – и на эпизоды. Но судьба распорядилась так, что именно кино дало ей и славу, и наслаждение, и любовь зрителей. Красная калина оказалась для актрисы «счастливой» ягодой.
   – Мария Савельевна, должно быть, к вам часто подходят на улице, узнают. Что говорят в таких случаях? О чем спрашивают?
   – Как ни странно, узнают. Спрашивают: «Ой, вы живете здесь, в Отрадном? Вы наша любимая актриса!» Я говорю: «Что вы! Что я сделала? Какие-то маленькие рольки...» – «Все равно мы вас любим! Вы так естественно играете!» Кто-то хочет пройтись со мной, кто-то в магазине пропускает без очереди. Я, конечно, стараюсь не вылезать, так они сами подталкивают: «Ну давайте, давайте. Наша актриса, и та в очереди будет стоять?!»
   Даже ребята – и те после «Гостьи из будущего» кричат, что узнали. Уж на что там малюсенький эпизод...
   – Зато какой замечательный!
   – Когда моя правнучка в четыре годика смотрела этот фильм, она так переживала. Я там убегала от Вячеслава Невинного. Он такой огромный, разъяренный, а я в ужасе пытаюсь от него скрыться, бегу, кричу. Так внучка аж соскочила с дивана: «Бабушка, спасайся! Спасайся, бабуля!»
   – В кино вы больше не снимаетесь?
   – Нет, хватит. Годы... Выхожу только во двор, на лавочке посидеть. А потом – что играть? Последний мой фильм – экранизация «Трех сестер» Чехова. Я играла няньку. Когда согласилась сниматься, и не предполагала, какой ужас меня ожидает. От Чехова там не осталось ничего! Зато герои стали гомосексуалистами и проститутками. А моя нянька превратилась в сводницу. Ну как это называется? Так что я решила, что больше сниматься не буду. Не хочу.
   – В таком случае, что вы сейчас чаще всего вспоминаете, о чем думаете?
   – Думаю о том, как выжить. Пенсию мне положили хорошую, но сегодня это ничто, с ценами никак не могу примириться. Вокруг ведь страшно, что творится! Ошарашивает все! Те чиновники, которых партия поднимала изо всех сил на их высокие места, первыми ее и бросили, покидали демонстративно партбилеты, но сами-то разве изменились? Те же люди, та же идеология. Помню, как к нам в театр на Урал прислали директором женщину, которая до этого заведовала баней. Но у нее был партбилет. Боже мой, что творилось!
   А меня просто тянули в партию: «Вы у нас такая прямая, вы должны все исправлять!» Ага, исправила. Сама чуть не попала однажды. Слишком много вопросов задавала, пыталась выяснить, почему так плохо поступали с крестьянами. У них молоко покупали по 11 копеек, а нам продавали по другой цене. Весь хлеб вывозили на грузовиках с красными флагами под радостные песни, а крестьянам оставляли только второй сорт, из-под веялки. Ставили палочки – трудодни, которые не оплачивались. Я сама из крестьян, поэтому и переживала за них всегда.
   – А как вы попали в театр?
   – Я очень рано уехала в Москву к братьям. Совсем девочкой была. Окончила школу, потом попала к Серафиме Бирман, которая при Всесоюзном радиокомитете организовала студию.
   Вообще-то, я не знала, куда мне идти с таким ростом. Думала: кто меня возьмет? Но я, хотя и маленькая была, пела и плясала хорошо. Меня девочкой брали даже в церковь подпевать тоненьким голоском. Но цели стать актрисой у меня не было. В студию Бирман меня подруга привела. Ее не приняли, а меня приняли.
   Серафима Германовна была учительницей ох какой строгой! На ее уроке чуть в сторону посмотришь – сразу: «Что такое? Потом будете собой заниматься!» Вот она учила нас правде в искусстве, достоверности и естественности. И эта ее правда передавалась нам. Я пронесла это чувство через всю жизнь. Поэтому, наверное, мне часто напоминают даже самые незначительные эпизоды, как, например, в «Чичерине» или «Экипаже». Говорят, очень достоверно сыграно. Часто зовут в «Ералаш». Недавно снялась в забавном сюжете «Совесть» – бегала за мальчишкой, стреляла из автомата, разворачивала настоящую пушку. После этого уговаривали сыграть металлистку, нацепить на себя все эти железки, заклепки...
   – Сколько лет вы учились у Бирман?
   – Четыре года. Потом всем курсом поехали в Великие Луки, играли в местном театре. А тут война... Мы эвакуировались в Ирбит, а в 43-м нас послали на фронт от Уральского военного округа. Выступали в частях дальней авиации. Считали самолеты: сколько улетает, сколько возвращается.
   Из группы в группу нас перебрасывали на американском «Дугласе». Но однажды нас решили посадить на поезд. Пришли на перрон, бригадир побежал за распоряжениями. Вернулся и говорит: «Сейчас санитарный поезд придет, в него и сядем». Но эшелон почему-то промчался мимо. А наутро, когда мы все-таки доехали до нужного места, узнали, что его разбомбили. Несмотря на красный крест. Видим – на ветках простыни, шинели разбросаны... А ведь в нем могли ехать и мы...
   – Мария Савельевна, как вас принимали на фронте?
   – Летчики – прекрасные зрители. Первым отделением нашей программы была «Дочь русского актера», где я играла главную роль. Второе отделение – концерт. Я пела лирические песни, мой муж, Семен Михайлович Скворцов, читал юмористические рассказы. Его тоже очень хорошо принимали. Сколько было отзывов из частей!
   Вернулись на Урал, и снова работа: утром – репетиции, в 4 часа – концерт в госпитале (а госпиталей на Урале много было), вечером – спектакль и обязательно ночной концерт. И так каждый день. Всю войну.
   – Ваш труд как-то был отмечен?
   – Да, где-то у меня лежит благодарность от этого военного округа...
   – И все?
   – Ну а что еще? Как-то я была там в музее, видела под стеклом наши фотокарточки – вот, мол, выступали. На фронте же очень многие артисты были, но говорили только о крупных. Про остальных-то ничего. Да я и не обращала на это внимания.
   – После войны вы вернулись в Москву?
   – Да. Но это было не так-то просто. Я получила известие, что у меня умирает мама. Стала просить, чтобы меня отпустили в Москву. Уговорила с трудом. Приехала, а ей стало лучше. Тогда я подумала: «А вдруг я уеду, а она умрет? И я не смогу ее даже похоронить...» И осталась. Попросилась в областной ТЮЗ, который находится в Царицыне. А в то время какой был закон: за прогул или неявку на работу – тюрьма. Спасло меня только то, что у нашего директора был друг замминистра и мне оформили перевод в этот самый ТЮЗ.
   Так что я два раза спасалась от тюрьмы – то слишком много вопросов задавала, то из театра уехала. Это все, милый мой, было небезопасно. У нас актер один был, Митрофанов. Чем-то ему эта фамилия не нравилась, и он решил стать Двиничем. Его и посадили – уж больно подозрительным показался поступок советского артиста. Стукачей полно было. За пустяки, да попросту ни за что, люди в лагерях мыкались.
   – Мария Савельевна, что вы играли в детском театре?
   – Много играла. Сначала – мальчиков-девочек, пионеров-героев, козлят-зайчат, Красную Шапочку, Золушку. Были роли в «Доходном месте», «Слуге двух господ», «Молодой гвардии», «Отцах и детях». Играла что-то про совхозы и колхозы. Играла Простакову и даже Ниловну... Кстати, постановщик фильма «Мать» Марк Донской после спектакля сказал, что у меня внутренняя сила есть... несмотря на рост.
   А когда состарилась, пошли колдуньи, Бабы Яги. Но я никогда не играла злодеек, я делала их смешными, поддразнивала маленьких зрителей. Ребята ненавидели, кричали, а я их только подзадоривала: «Вот сейчас погашу елку, и не будет никакого праздника!» В зале: «Нет! Нет!» А я опять: «Да погашу сейчас, и все...»
   – Вам нравилось работать в театре?
   – Тяжело было. Очень тяжело. Колени дрожали. Ведь я порой играла по три спектакля в день: утром – для детей, вечером – для взрослых и еще один – выездной. Однажды до того дошла, что села гримироваться на «Мать» и вдруг осознала, что гримируюсь на Козленка. Тогда я действительно почувствовала, что сил не остается. Ведь я играла искренне, отдавая всю себя без остатка. И когда выходила со знаменем в финале спектакля – колени по-настоящему дрожали.
   Да и для ребят играть сложно. Надо уметь держать их внимание. Я выходила – меня слушали. Помню, играла мальчишку, у которого умерла мать. Я выходила на сцену и делала всего несколько движений – расстегивала и снова застегивала гимнастерку. И ребята замирали – «значит, что-то случилось». Их не обманешь. Если искренне – они слушают. Даже Бабу Ягу слушают. Возражают, спорят, но слушают. В зал спуститься уже опасно. Герои иногда выскакивали к зрителям, прятались. «Ну-ка, ребята, дайте-ка мне вот этого! Дайте-дайте его сюда, я с ним разберусь...» – обращалась я. «Не дади-и-и-и-им!» И вдруг один раз какой-то мальчик подталкивает его. Все спасают, а он толкает. Ну, думаю, вот он в натуре стукач растет. Говорю: «Ну, давай тогда и ты сюда».
   Вот так и работала. А когда сил совсем не осталось, ушла на пенсию.
   – А когда же в вашей жизни появилось кино?
   – Тогда же и появилось. Василию Шукшину попалась на глаза моя фотокарточка. Он тогда искал актрису на роль матери Любы в «Калине красной». Ему показывали фотопробы пяти актрис, но он, на удивление всем, выбрал меня.
   – А в молодости вы не снимались?
   – Нет. Совмещать работу в театре со съемками было невозможно. Я ведь играла во всех спектаклях главные роли, и меня ни в какую не отпускали. Приходилось отказываться от приглашений. Хотя эпизодики какие-то у меня все-таки были.
   – Какие воспоминания у вас остались от работы с Шукшиным?
   – Он всегда добивался правды. Работа с ним была настоящим праздником, творческой радостью. Он помогал, советовал и создавал яркие, точные характеры, добиваясь от актеров такого рисунка роли, какого видел сам. Но добивался этого тактично, мягко, предлагая несколько интересных вариантов.
   Помню, снималась сцена, когда Егор ночью пробирается к Любе. Я злюсь на старика: «А этот – спит!» Василий Макарович говорит: «Мария Савельевна, не ругайте его. Скажите это... с восторгом». Думаю: «Боже мой! Как это – с восторгом? Мужик лезет к дочери, а я буду стариком восторгаться?!» Шукшин подсказывает: «С усмешкой скажите, головой покачайте осуждающе...» Я попробовала. И ведь получилось!
   А сколько мы дублей сделали, когда Рыжов говорил: «Я стахановец! У меня восемнадцать грамот!» Вариантов шесть Шукшин ему предлагал, как это лучше сказать.
   – А мне больше запомнился ваш ответ на вопрос про грамоты: «Там, у шкапчике...»
   – Это тоже все придумал Шукшин. Он добивался своего всегда. Мне очень трудно сначала было, ведь я окунулась в совершенно новую атмосферу со своими законами и порядками. А потом – ничего, все наладилось, посыпались приглашения на новые роли. «Калина красная» открыла мне дорогу в кино.
   – Вы часто снимались в фильмах с очень сильным актерским составом. Как складывались ваши отношения со знаменитостями?
   – Очень хорошо. С талантливыми актерами работать легко. Мне очень помогал Вячеслав Тихонов во время съемок фильма «Белый Бим Черное ухо». Отличные актеры были в «Детях солнца», в «Попечителях» Михаила Козакова. Правда, этот телефильм очень ругали: взяли, дескать, «Последнюю жертву» Островского, да на новый лад все перелопатили. И Козакову попало, и Янковскому, а похвалили только Броневого, Маркову и, представьте, меня. Потом, когда мне предложили подать документы на повышение актерской ставки, то Козаков и еще один режиссер, Салтыков, дали мне блестящие характеристики. Что я талант от Бога! – Смеется. – Но все равно актерские ставки – это копейки.
   Хорошие воспоминания остались у меня о работе с Александром Миттой. Он прекрасно чувствует актера, в его фильме каждый – на своем месте. После «Экипажа» он сказал про меня: «Вот эта актриса будет сниматься у меня всегда». Но не сложилось.
   И все же лучше всех был Шукшин. Мне его так жалко!
   – Вы создавали в основном так называемые народные характеры. А эксцентрику любите?
   – Да как сказать... Вот этот мой последний «Ералаш», о котором я говорила, был самым ярким. Я в нем с удовольствием снялась. Только меня немного оглушила пальба из автомата. Режиссер, правда, сначала спросил: «Может, позвать дублера? Или вы сами будете стрелять?» Я подумала: да что ж я, на кнопку нажать не смогу? Нажала. Потом жалела. Лучше бы вызвали дублера.
   Вообще в детских фильмах можно и пошалить, и преувеличить. Наверное, мне это нравится. Но в норме.
   – А вам легко давались роли? Вжиться в образ – это для вас не проблема?
   – Даже тогда, когда мне говорили: «Ролька пустяковая, на площадке вам все объяснят!» – я все равно требовала весь сценарий. Мне нужно было знать заранее все, чтобы подготовиться. Я должна была поработать над ролью, независимо от того, маленькая она или большая. Так меня учила Бирман, так работал со мной Шукшин. Все должно идти от души, а экспромт здесь только вреден.
   Многие артисты ведь как сейчас работают? Текста в глаза не видели. По команде «мотор!» хватаются за бумажку и начинают шпарить, непродуманно болтать. А ведь каждую фразу можно произнести по-разному, в зависимости от характера и обстоятельств. А если не знаешь сути, как можно угадать интонацию?
   – У вас бывали явные неудачи?
   – Бывали в театре. Когда я сыграла Любку Шевцову в «Молодой гвардии», меня критиковали. Писали: «Скворцова с большим удовольствием танцует на столе для немцев». Я потом подумала, что они правы. Но я всегда работала с удовольствием.
   – Мария Савельевна, если бы вы могли что-то изменить в своей жизни, вы добились бы большего?
   – Когда-то Шукшин мне сказал: «Мария Савельевна, вы не мелькайте, не мелькайте...» В том смысле, что надо играть большие роли, а не эпизодики. Но мне тогда уж сколько лет было! Не начинать же карьеру сызнова! Да и тяжело уже браться за главную роль, особенно если надо было куда-то ехать. «Как плохо, что вы пришли в кино так поздно!» Значит, Василий Макарович что-то во мне видел, значит, я что-то смогла бы.
   Не знаю, как бы сложилась жизнь, если бы не война. Многое она прервала, поломала. Хотя в кино пробиться все равно было непросто. А скольких перестали снимать! И не только Ладынину или Алисову, но и поколение Ларионовой, Дружникова, Мордюковой. Трудно что-то предполагать...
   – Есть актеры, которые испортили свою карьеру из-за собственного характера. А какой он у вас? Не задумывались?
   – Характер? Ну, язык вот только меня подводит. Как только что плохое видела, так прямо в глаза и говорила. Сами понимаете, не каждому такое по нраву. За него и звания никакого не получила. Театр несколько раз подавал документы, а все мимо. Мне-то это было безразлично – я же понимала, что надо лебезить, заискивать. С художественным руководителем мы не очень дружили, поэтому меня и на пенсию спокойно отпустили. Так что я и без этого довольна. На улице подойдут, скажут теплые слова – и хорошо.
   – А можете ли с ходу сказать, какой период жизни был у вас самым счастливым?
   – Когда внучка родилась. Моя руководительница ролей мне тогда не давала, а я подумала: «Слава тебе, Господи! У меня теперь внучка, и не надо мне никакой работы.»
   – У вас одна внучка?
   – Одна. Сын умер в октябре 1991 года. Раньше него не стало моего мужа, Семена Михайловича, замечательного актера и удивительной скромности человека. Теперь у меня уже правнуки.
   А так, что еще в жизни осталось? Лавочка у подъезда и телевизор. Смотрю новости, передачи, фильмы. Мне все интересно, от жизни стараюсь не отставать. Вот так.

СКВОРЦОВА Мария Савельевна
   Актриса.
   04. 04. 1911 (дер. Турино Тульской обл.) – 01.12.2000(Москва)
   В 1934 г. окончила театральную студию п/р С. Бирман при Всесоюзном радиокомитете. Работала в провинциальных театрах. С 1941 г. – в театре г. Ирбита. В 1945—1979 гг. – актриса областного ТЮЗа г. Царицыно.
   Снималась в фильмах:
   1974 – КАЛИНА КРАСНАЯ (мать Любы), ФРОНТ БЕЗ ФЛАНГОВ (бабка Анисья), ЛИВЕНЬ (Кудиниха). 1975 – АУ-У! (Ермолаевна). 1976 – ВЕЧНЫЙ ЗОВ, тв (мать Молчуна), БЕЛЫЙ БИМ, ЧЕРНОЕ УХО (Степановна). 1977 – ПРИЕЗЖАЯ (Анисья Баринева). 1978 – ЦЕЛУЮТСЯ ЗОРИ (Настасья). 1979 – КОТ В МЕШКЕ (баба Лена), ЭКИПАЖ (Мишакова). 1980 – БЫСТРЕЕ СОБСТВЕННОЙ ТЕНИ (Мария Васильевна). 1981 – ЛЮБОВЬ МОЯ ВЕЧНАЯ (Максимовна). 1982 – БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ ИНЖЕНЕРА БАРКАСОВА (медсестра), ПОЛЫНЬ – ТРАВА ГОРЬКАЯ (Ковригина), ПОПЕЧИТЕЛИ, тв (роль). 1983 – ДАМСКОЕ ТАНГО (Власьевна), ОДИНОКИМ ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ОБЩЕЖИТИЕ (вахтерша). 1984 – СОЛНЦЕ В КАРМАНЕ (тетя Клава), ГОСТЬЯ ИЗ БУДУЩЕГО, тв (старуха во дворе), И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ (Анна), МЕРТВЫЕ ДУШИ (эпизод), ДЕТИ СОЛНЦА, тв (нянька). 1985 – НЕ ХОДИТЕ, ДЕВКИ, ЗАМУЖ! (внучка корифея). 1986 – ЧИЧЕРИН (нянька). 1987 – ПО ТРАВЕ БОСИКОМ (роль). 1988 – ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА (роль). 1989 – СТЕКЛЯННЫЙ ЛАБИРИНТ (бабушка). 1990 – ПО 206-Й (Секлетинья). 1991 – СОБАЧЬЕ СЧАСТЬЕ (роль). 1992 – ДЕТИ ЧУГУННЫХ БОГОВ (эпизод). 1993 – ТРАМВАЙ В МОСКВЕ, Франция-США (Наташенька). 1994 – ЕСЛИ БЫ ЗНАТЬ... (нянька Анфиса)

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:58)

0

43

Владимир Федоров
Самый маленький ядерный физик
   Владимир Федоров не перестает удивлять. Иногда кажется, что он может все. Сняться в необычной для его внешности роли, сыграть в любом по жанру спектакле, написать книгу, собрать из хлама компьютер, протанцевать на дискотеке всю ночь, в очередной раз создать новую семью и подарить стране еще одного юного гражданина, наконец – дать разумное и доходчивое объяснение любому явлению, как научному, так и социальному. Он трудяга, он умница, он философ. Вся его жизнь, как у Мюнхгаузена, – подвиг.
   Когда-то он был ядерным физиком, написал несколько десятков научных трудов. Сейчас работает в Московском театре «У Никитских ворот», играет в четырех спектаклях: «Ромео и Джульетта» (роль Аптекаря), «Фанфан-тюльпан» (Лебелье), «Невидимка» (Харстер) и «Два Набокова» (главная роль – Добсон). Среди главных увлечений его жизни – джаз, искусство абстракции и современная электроника.
   Впервые я увидел Владимира Федорова в фильме «Через тернии к звездам». Помню, эта лента произвела на зрителей ошеломляющее впечатление своей необычностью: странные герои, мрачная планета, ужасающая пена, пожирающая все живое, горы трупов, причем и «плохих», и «хороших». Не говоря уже о том, что впервые в кино заговорила экологическая тема, оттого странной казалась пометка «фильм – детям». Но самым неожиданным стало появление главного злодея – некого Туранчокса, страшного фанатика, мерзкого гения. Когда он выскочил из-за стола и показался во весь рост, ахнули не только герои фильма, но и зрители: «Да он карлик!» Это было весьма эффектно.
   Не знаю, для кого как, а для себя я открыл доселе неизвестного актера – Владимира Федорова. Уже потом я увидел его в более ранних работах: «Руслан и Людмила», «12 стульев», «Дикая охота короля Стаха», «Любовные затеи сэра Джона Фальстафа», «После дождичка в четверг». Узнал, что играет он в театре «У Никитских ворот», а до этого работал в НИИ, был ученым-физиком. Квартира у Федорова – нечто особенное. Его комната представляет собой настоящую лабораторию радио– и телеаппаратуры: тысячи проводов, инструментов, неведомых обычному человеку железяк и приборов.
   – Эта комната всегда вызывала нездоровую реакцию у известных органов. Их не покидала надежда найти здесь что-нибудь компрометирующее меня, – поясняет Федоров.
   – Кем вы сами себя считаете, Володя? И кино, и театр, и наука, и аппаратура. На полках – ваши скульптуры и абстрактные конструкции из металла. Кто вы?
   – Я художник. В широком смысле слова. И, как ты понял, имею отношение к абстрактному искусству. Но все эти мои работы сделаны очень давно, когда даже говорить об этом было опасно. В свое время в секретном НИИ, где я работал, замдиректора по режиму кричал с трибуны: «Сейчас, как никогда, а нам, как никому, надо повышать бдительность! Достаточно сказать, что среди нас есть научный сотрудник – абстракционист!» С тех пор я был этим заклеймен.
   – Но в такой солидной организации вас все-таки терпели.
   – Недолго. И поводов для расставания со мной было предостаточно. Так как я обладаю таким очевидным своеобразием, совершенно естественно в свое время у меня возник комплекс неполноценности. Он есть у каждого человека, но у меня в период ранней юности он был довольно высоким. Я был совершенно невостребован как юноша, из-за чего появилась потребность найти какие-то компенсаторные механизмы, с помощью которых я мог бы себя должным образом «достроить и раскрасить». Я стал создавать так называемые «птихи». Есть триптихи, а я генерировал одноптихи, дваптихи и многоптихи. Это миниспектакли, маленькие произведения искусства, где я являюсь автором, исполнителем и зрителем.
   – Так вы создавали их только для себя ?
   – Нет, почему же. Вот, например, была такая ситуация. В свое время все так любили Леонида Ильича, что даже не знали, как уж эту любовь выразить. И как-то предложили развернуть кампанию по «одобрению встреч Леонида Ильича с руководителями братских стран». Дело в том, что он принимал их, находясь на отдыхе в Крыму. И вот была выработана элементарная технология, когда все кругом собирались на открытых партийно-комсомольских собраниях и принимали резолюцию о единогласном одобрении встреч.
   Собрались и мы. Приехали представители из райкома и горкома, из режимных структур, главка и т.д. Зачитывается текст, начинается голосование. «Кто за?» Лес рук. «Кто против?» Моя рука. Одна рука, тем более моя, всегда заметна. «Владимир Анатольевич, вы против?» Может, человек замешкался... Я говорю: «Да». Все. Это самое типографское «единогласно» уже ставить нельзя. В зале – тишина. «Ага. С мозгами у него не все в порядке». Но механизм на режимных предприятиях с колючей проволокой по периметру в таких случаях срабатывает простой. В мою сторону уже стали направляться... Все-таки слово мне предоставили, а я уже в ту пору снимался. Но так как я был не профессиональным актером, мне нужны были подобные испытания на публике. И я начал: «Я считаю... – Через длинные паузы. – Что мы не должны... мы не можем... мы не имеем права... не одобрить эту резолюцию. Я считаю, что мы просто обязаны не только одобрить, но и... сердечно... от всей души поблагодарить... лично Леонида Ильича за то, что тот, находясь в законном отпуске, гарантированном Конституцией, не жалея ни сил, ни здоровья...» и т.д. и т.п.
   И любое собрание я старался превратить вот в такой «хэппининг».
   – То есть, можно сказать, что ваш приход в кино был закономерным?
   – Нет, случайным. Я был женат три раза, и первая жена была из театральной среды. Причем это была очень красивая девушка, в то время, как я был совершенно серым человеком как личность. Более того, юность у меня была непростой, необеспеченной. Я рано остался без родителей с двумя младшими братьями на руках. Все они, как и родители, были физически нормальными людьми, а я неожиданно родился вот таким человеком-таксой, при нормальном туловище – короткие руки и ноги. На самом деле такие характерности встречаются часто, только выражены они в разной степени. У моего деда были короткие ноги при длинном туловище, а мне передалась эта особенность в большей степени выраженности. И когда я завоевал красивую, лишенную каких бы то ни было физических недостатков, много моложе себя девушку, среда, в которой мы находились, была этим возмущена. Оценка личности в ту пору была невысока, важна была внешность, положение. Неслучайны были такие разговоры: «Таня вышла замуж!» – «Ну и как?» – «Ой, муж такой хороший, такой большой!» То есть достаточно было быть большим, чтобы брак был удачным. А большой дурак или большой умница – неважно.
   Так вот, появился вдруг начинающий актер, тогда еще студент, Толя Шаляпин. И увел у меня жену. При этом обосновал свой поступок в ее присутствии так: «Я не говорю о том, что вы ее биологически не достойны. Но я хочу спросить: что вы можете ей дать с вашей ядерной физикой и логарифмической линейкой?» И я понял, что он прав. Я, человек, выросший на любви к точным наукам, к технике, физике, математике, не смогу стать ни актером, ни человеком, хоть как-то соприкасающимся с этой профессией. Я был совершенно сражен и даже близок к самоубийству. Слава Богу, во мне было слишком много всего, что помогло встать на ноги: довольно неплохо складывалась научная карьера, увлекался джазовой музыкой, абстрактным искусством, а вскоре меня находит ассистент режиссера Птушко с приглашением на роль Черномора в сказку «Руслан и Людмила». Как мне сказали, до меня пробовался Ролан Быков, но взяли меня чисто из-за фактуры. А после пошло-поехало. Не успевал отсняться в одном фильме – приглашали в другой.
   – Легко ли вы осваивали новую для себя профессию?
   – Поначалу, конечно, очень боялся камеры. И вообще был словно в состоянии контузии. Но постепенно освоился и даже стал интересоваться, как и что происходит за кадром. Мне очень повезло, что в первом фильме около меня оказался такой мастер, как Александр Птушко, авторитет которого был непререкаем. Он был действительно диктатором на площадке и не принимал никаких импровизаций не только со стороны такого вот совершенно неожиданно возникшего актера, как Федоров, но и таких мэтров, как Невинный, Носик, Мартинсон. На съемках «Руслана и Людмилы» я познакомился с актрисой Марией Ростиславовной Капнист, исполнявшей роль ведьмы Наины. Эта удивительная женщина 20 лет отсидела в лагере за якобы покушение на Кирова. Причем большую часть этого срока она провела в шахтах. Это был добрейший человек, нежный и наивный как ребенок. Она всегда присылала мне открытки и очень беспокоилась, как складывалась моя личная жизнь. На ее глазах у меня родился первый ребенок. Она очень любила мою вторую жену, с которой я прожил долгие годы и недавно ее похоронил. Мария Ростиславовна познакомила меня с сидевшей вместе с ней Анной Тимиревой – женой Колчака, которая оказалась дочерью директора Московской государственной консерватории Василия Сафонова. Когда я узнал их истории, у меня потекли слезы – какие же ничтожества эти швондеры, не обладающие никаким правом даже приблизиться к таким людям. А они распоряжались их судьбами.
   – Вас тоже несколько лет не оставляли в покое?
   – Да. Мое нестандартное поведение в институте заставило их навалиться на меня. Им казалось, что самостоятельно я не могу ни до чего додуматься, что я являюсь человеком в цепи, связанной с разработкой методов дискредитации. А так как я человек, связанный с техникой, моя комната приводила их в шок. Советский человек не может иметь такую домашнюю лабораторию и такую библиотеку, к тому же на английском языке. И записи научные я вел тоже на английском языке. Так что КГБ поработало тут четыре раза. После первого обыска меня лишили допуска и уволили с работы, поэтому устроиться по специальности как ученый-физик мне не удалось. Шататься по организациям, пока не найдется место истопника или сторожа, было перспективой малоприятной. Пока я раздумывал, местная милиция начала преследовать меня как тунеядца. Я попытался оформить инвалидность, на что мне сказали: «Как же вы окончили такой престижный институт, как МИФИ, 20 лет отработали в режимном атомном институте с большой вредностью, занимались ядерными проблемами, если вы инвалид детства? Значит вы инвалидность получили на производстве. А признаки, по которым вы хотите ее получить – не есть инвалидность производства». Так что мне пришлось перейти на полулегальное положение между КГБ, участковым и возможностью зарабатывать. А так как я большой умелец, умею все и не побоюсь этого сказать, то смог обеспечить себя и свою семью.
   Последний обыск был в 86-м. Тогда у меня нашли в фильмотеке видеокассеты «Однажды в Америке» и «Женщина французского лейтенанта». Экспертиза сделала заключение, что это фильмы порнографические, нашлись стукачи-свидетели, заявившие, что я им эти фильмы показывал. Возбудили уголовное дело. Мало кто мог мне тогда помочь, но все-таки нашелся один человек, которому я очень благодарен. Это Никита Михалков. Он вступился за меня, написал, что эти фильмы есть неоспоримые вершины кинотворчества, обладающие определенным количеством «Оскаров». Это каким-то образом помогло, но главное – время было уже не то. 86-й год.
   – Вы за свою жизнь очень многого достигли, а главное, выдержали экзамен на выживание, доказав, что это возможно при любых условиях и в любом состоянии. У вас четверо детей. Причем младшая дочка родилась в 96-м году, в довольно смутное время. Да и вам как-никак уже давно за 50. Это смело и вызывает восхищение. А есть ли взаимопонимание со старшими детьми?
   – Старший мой сын трагически погиб. Девочки еще совсем маленькие. А вот второй сын, Миша, оказался, как и все мы, контуженным внезапностью перемен. Он умный, хороший мальчик, немножко нестандартный в своем восприятии жизни, но ему передалась моя повышенная чувствительность. Он, конечно, задает вопросы, очевидные для него: «Что ж ты, такой умный и работящий, все время работаешь, а мы так скромно живем?! В то время как люди самые посредственные и самыми минимальными усилиями достигают такого преуспевания в жизни!»
   А старшая дочка – в меня и любит все, что связано с техникой. С малых лет любимые игрушки – машинки. У нее большая коллекция автомобилей. Обожает молотки, пилы, отвертки и в 5 лет уже знала, в какую сторону винт заворачивается, в какую – наоборот. Никто ее специально этому не учил, все впитала с молоком. Моя новая семья – это как бы другой слой жизни. Они как-то параллельно существуют, как два измерения. И мне бывает очень трудно сосуществовать в этих двух измерениях органично. Тем не менее я пытаюсь это сделать, чтобы доставить минимальный дискомфорт старшей и младшей семье. Ну а как возникают младшие семьи, мне объяснять не надо, – это получается не по нашей воле. Они возникают так же, как все живое.
 
   P.S. В начале 2000 года вышел необычный номер журнала «Лица», целиком состоящий из фотопортретов. Получилась настоящая галерея «Кумиров-2000». Таким образом редакция журнала решила встретить новое тысячелетие и собрать воедино всех тех, кого мы любили и любим, и с кем войдем в следующий век. Среди лиц самых популярных актеров я увидел и Владимира Федорова. Мы вновь созвонились
   – Кино и театр – это хобби, которое давно переросло в профессию, – сказал Владимир. – За свою работу я получаю деньги, меня постоянно приглашают на съемки, дают новые роли в театре. И сейчас уже никто не может сказать, что я дилетант. Я доволен своей жизнью. Но актер всегда хочет большего. Перефразируя Владимира Высоцкого, можно сказать, что лучшая гора – та, на которой я еще не бывал, а лучшая роль – та, которой не играл. В принципе я всеядный, мне интересно все. Но хотелось бы, чтобы режиссеры использовали меня более широко, а не только мою фактуру.
   – Ну а как дела дома? Как ваши семьи?
   – Сейчас я холостой. В 60 лет остался один. Теперь вот опять ищу жену, наверное, уже последнюю...

ФЕДОРОВ Владимир Анатольевич
   Актер.
   Родился 19.02.1939 в Москве.
   В 1964 г. закончил Московский инженерно-физический институт и поступил на работу в систему НИИ им. И. Курчатова. Автор более 50 научных трудов и изобретений в области ядерной физики. С 1983 г. работает по договорам. С 1993 г. – актер театра «У Никитских ворот».
   Снимался в фильмах:
   1972 – РУСЛАН И ЛЮДМИЛА (Черномор), 1976 – 12 СТУЛЬЕВ, тв (воришка), ЛЕГЕНДА О ТИЛЕ (шут). 1977 – КОЛЬЦА АЛЬМАНЗОРА (пират). 1980 – ДИКАЯ ОХОТА КОРОЛЯ СТАХА (Базиль). 1981 – НЕ СТАВЬТЕ ЛЕШЕМУ КАПКАНЫ (Казарин), ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЕЗДАМ (Туранчокс). 1982 – ЛЕСНАЯ ПЕСНЯ МАВКА (Злыдня). 1984 – КОМИЧЕСКИЙ ЛЮБОВНИК, ИЛИ ЛЮБОВНЫЕ ЗАТЕИ СЭРА ДЖОНА ФАЛЬСТАФА (лицедей). 1986 – ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА В ЧЕТВЕРГ (Волосатенький). 1989 – РАЗ, ДВА, ГОРЕ – НЕ БЕДА (Сулейманчик). 1995 – СЕМЬ ДНЕЙ С РУССКОЙ КРАСАВИЦЕЙ (бизнесмен), ПРОСТОДУШНЫЙ (заключенный). 2000 – ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ, США-Россия (секретарь Лужина). 2001 – ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ (скоморох).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:58)

0

44

Лилиан Малкина
Звезда пражской сцены
   Теперь она живет в Праге.
   Покидая Россию, она не думала, что когда-нибудь вернется в искусство. Думала, что в театре ее ждет работа билетерши. Однако сначала она вышла на сцену литературного кафе, где успешно выступала с художественным свистом и «Танцем маленьких лебедей», затем ее пригласили в труппу одного из прославленных чешских театров.
   Сегодня о ней пишет вся столичная пресса, о ней снимается документальный фильм. В шестьдесят лет русская актриса стала звездой пражской сцены, сыграв сваху Енте в мюзикле по Шолом Алейхему «Скрипач на крыше».
   Вот уже почти десять лет она снимается в европейском и американском кино, появилась в нашумевшем «оскаровском» лауреате – фильме «Коля». Тем не менее новые кинороли она не очень жалует, пытается собрать видеоколлекцию своих отечественных фильмов: «Внимание, черепаха!», «Степь», «Остров погибших кораблей», «Руанская дева по прозвищу Пышка», «Белые одежды»...
   Блистательная острохарактерная актриса, безумная затейница, душа любой компании, королева мата и розыгрышей, эксцентричная, импульсивная, неуживчивая Лиля Малкина.
   – С самого раннего детства я любила балет, – рассказывает актриса. – В семь лет с помощью Агриппины Яковлевны Вагановой, которая приехала в Таллин открывать хореографическое училище, я приступила к занятиям. Но меня взяли с предупреждением: если моя полнота не детская, если я буду толстеть – меня выгонят, что и произошло через пять с половиной лет. Еще я мечтала стать клоуном. Но в Таллине цирка не было, а о том, что существует специальная школа, я не знала. Занялась спортом – волейбол, диск, прыжки в высоту. Результаты были отличные. А еще одним моим увлечением стал художественный свист. С пяти лет я свищу, играю на карандашах, спичках и ложках, и сейчас этим пробавляюсь: концертирую, записываюсь на радио и на пластинках.
   – А когда же появилось пристрастие к театру?
   – Где-то в семь лет я пошла смотреть фильм «Золушка» и впервые увидела артистку, которая играла Мачеху. Я спросила у мамы: кто это? Она ответила: «Это Раневская». Я сказала, что буду играть такие роли, как эта тетенька.
   Раневская была для меня всем, да так и остается до сих пор. Кстати, не в качестве обиженной, хочу рассказать, что в год 100-летия Раневской очень много оказалось людей, которые с ней дружили, общались, были рядом. Но почти везде отсутствует одно десятилетие – с 1961 по 1971 год. Вот это десятилетие, я не побоюсь сказать, принадлежало наполовину мне. Эти десять лет я была в очень близких отношениях с Ф. Г., часто бывала у нее дома, и она очень многому меня научила.
   – В 1961-м году вы были совсем еще юной. Что же вас сближало с «великой старухой»?
   – Видите ли, я всю жизнь хотела ей написать, познакомиться. И однажды такая возможность подвернулась. Раневская приехала на отдых в одно маленькое курортное местечко в Эстонии. Я нарушила все свои планы, рванула туда, узнала, где этот дом. Каким-то образом я ее поймала, мы разговорились. Фаина Георгиевна вдруг проронила, что не может достать нигде кефира. Я начала гонять каждое утро на велосипеде за 12 км за кефиром и ставить ей на окошечко. Однажды она меня поймала, привела к себе и с тех пор мы стали чаще общаться.
   А потом произошла еще одна забавная история. Она обмолвилась, что безумно влюблена в Георга Отса. Влюблена до смерти. А он имел дачу в этом же месте. Я сказала, что знаю Георга Отса, потому что мы с ним снимались в какой-то идиотской эстонской картине. Фаина Георгиевна воскликнула: «Умоляю! Умоляю, сделайте так, чтобы он пришел ко мне!»
   На дачу к Отсу попасть было невозможно, потому что там сидели огромные собаки, а я дико боюсь собак, особенно овчарок. Так что я к его дому не подходила. И мне пришлось подловить момент, когда он рано утром пошел купаться. Финский залив холодный, а для меня холодно, когда вода 16 градусов. Но тогда было 13, а Георг Отс оказался моржом. Я бросилась в это ледяное море и закричала: «Георг Карлович! С вами хочет познакомиться Фаина Раневская!» И что вы думаете – привела его к Фаине Георгиевне. Был замечательный вечер, я молчала, боясь проронить хоть словечко, после чего Раневская сказала: «Деточка, вы сидели, как тургеневская девушка».
   – Раневская видела вас на сцене или в кино?
   – Она была на первом спектакле нашего театра «Скоморох». Когда я выехала на сцену и засвистела, Фаина Георгиевна повернулась к залу и громко сказала: «Это Лилианочка с-с-сама с-свистит».
   Где-то в 65-м году она приехала в Ленинград сниматься в фильме «Сегодня – новый аттракцион» у Кошеверовой в роли Директора цирка. Остановилась в гостинице «Европейская». А я в то время не имела работы, и была постоянно при ней – отвозила на съемки, приводила в гостиницу. Так вот, она решила, чтобы я обязательно снималась в этом фильме и начала придумывать сцену: якобы она, как директор цирка, принимает на работу новые кадры, а пришла уборщица, которая заявляет, что якобы умеет играть на музыкальных инструментах. И я начинала свистеть, играть на спичках, на ложках, на ручках, делать сальто-шмальто... Мы долго придумывали, репетировали, безумно смеялись сами. Это были интереснейшие минуты! Но когда мы пришли к Кошеверовой и показали ей сцену, она сказала: «Все это, конечно, очень хорошо, все это замечательно, но никто не поверит, что Лиля это делает сама». Таким образом вся эта работа полетела коту под хвост. Но на это плевать, главное как интересно было репетировать с Фаиной Георгиевной. Это были минуты счастья.
   Безумной доброты, безумной трагичности человек.
   Но это был небольшой период, который, к сожалению, кончился. Не знаю даже, по чьей вине, наверное, по моей.
   – Лиля, а как строилась ваша сценическая жизнь? Насколько я знаю, вы поменяли много театров.
   – Самые первые шаги на сцене произошли в Таллине. Я окончила Ленинградский театральный институт им. Островского в классе мастеров Бориса Павловича Петровых и Августы Иосифовны Авербух. В тот год у меня умер отец, и я поехала к своей семье в Таллин, где проработала в театре 5 лет. Мне безумно повезло. Моим режиссером стала Наталья Николаевна Паркалаб, ученица Берсенева. Она пришла в наш театр, где я играла одну-единственную роль в сказке «Кольца Альманзора». Она посмотрела все спектакли и на худсовете сказала: «...А вот эту девушку я видела только в одном спектакле. Хуже, чем она сыграла, можно только придумать. Я, во всяком случае, такого не видела. Но хочу предупредить весь худсовет, что на этой актрисе я буду строить весь свой репертуар». Что и случилось. И я за пять лет в Таллине сыграла сорок шесть ролей! Если я и стала хоть какой-то артисткой, то это заслуга Натальи Николаевны, которая не боялась давать мне роли всех возрастов и всех характеров.
   – Когда же определилось ваше амплуа комедийной характерной актрисы?
   – Сразу. Когда я еще поступала в институт. Во-первых, во мне было много килограммов. Во-вторых, у меня была смешная внешность. В-третьих, у меня низкий голос и большая расщелина между зубов. Было сразу понятно, что никогда Джульетту мне не сыграть. На радио меня приглашали только на роль Бабы Яги или еще какой-нибудь ведьмы. А в популярнейшей радиопередаче «Клуб знаменитых капитанов» я играла пирата. На пленке мой голос по-настоящему мужской.
   Правда в последние годы я все-таки вышла на трагикомические роли.
   – Актрисам вашего амплуа везло нечасто. Даже незабвенную Фаину Георгиевну нельзя было бы назвать счастливой в творческой жизни. Было ли когда-нибудь у вас самой удовлетворение от какой-либо работы?
   – С 1965 года я работала в таком антисоветском театре – Московском потешном театре «Скоморох», которым руководил Геннадий Иванович Юденич. Вот сейчас, пересмотрев всю свою жизнь, всю работу, могу совершенно уверенно заявить, что это были самое интересное время. Нас гоняли, Фурцева высылала нас в Иркутск, где мы были полгода. Потом мы уехали в Гомель, откуда нас выгнали в Минск. Из Минска мы приехали опять в Москву. Это было замечательно.
   А если говорить о ролях... Наверное, любимой была роль в Таллинском театре в спектакле «Орфей спускается в ад» Теннеси Уильямса, где я в 23 года играла трагедийную роль художницы Ви Толбот. Потом в Ленинградском театре комедии играла министра финансов в «Тележке с яблоками» Бернарда Шоу. Миссис Пайпер в пьесе «Миссис Пайпер ведет следствие» в Театре им. Ленсовета. И последняя роль, пожалуй, в Театре «Эксперимент» – инсценировка одного из рассказов Шолом Алейхема, которая называлась «Алейхем, шалом!» Там я играла две роли – трагическую и комическую. Это, пожалуй, лучшие мои воспоминания. Ну, может быть, еще генеральша Старешникова в спектакле «Что делать?» по Чернышевскому в Московском театре на Таганке. А так, пожалуй, больше ничего.
   – Получается, от каждого театра что-то в памяти да осталось. Но что за театр «Скоморох»? Боюсь, что сегодня мало кто о нем знает.
   – О «Скоморохе» я могу говорить вечно. Я очень смешно туда попала. Позвонил мой друг Вадим Лобанов, очень хороший ленинградский актер, и сказал: «Главный режиссер стоит рядом, приезжай. Будет у тебя работа, будет квартира, будет у тебя все». Я взяла чемодан и поехала. И так целый год я бегала с зубной щеткой. Никакой квартиры, естественно, не было, никаких денег тоже, а была только работа-работа-работа по 15 часов. Где мы только ни были, куда нас только ни кидала судьба! Кто-то давал нам зал Дома пионеров на Птичьем рынке, кто-то помогал деньгами... Но нам было все очень интересно, мы были молодые и веселые.
   Почти год мы работали над спектаклем «О мужике, корове, короне и бабе во всероссийском масштабе» – это было что-то! И вот наконец, когда он был готов, вся театральная Москва в половине первого ночи пришла его смотреть. Происходило это где-то на окраине, рядом с трамвайным парком. Снег валил хлопьями. У нас не было денег, чтобы взять гардеробщицу принимать дорогие шубы и пальто. И тогда Татьяна Кирилловна Окуневская, с которой меня очень прочно и надолго свела судьба, в свои неюные годы перепрыгнула гардеробную дверцу и стала принимать шубы от зрителей. Потом пришли из КГБ, был скандал. В конце концов с опозданием на час под крики «ура!» и аплодисменты спектакль начался.
   А само действо в «Скоморохе» было безумно интересно. Это был синтез танца, пения, музыки, драмы, гротеска, пантомимы. Очень жаль, что молодому поколению это не удалось увидеть.
   – Вы упомянули Окуневскую, с которой подружились на долгие годы, Раневскую. Как вы умудрялись находить общий язык с такими, в общем-то, тяжелыми и недоверчивыми людьми?
   – Не знаю. Но в разные годы у меня были разные «духовные родители». О Раневской я тебе уже рассказала. А после нее в мою жизнь вошла Анна Григорьевна Лисянская, замечательная характерная актриса кино и ленинградской сцены. Я безумно любила ее и даже не подозревала, что когда-нибудь с ней познакомлюсь. В ее дом я попала случайно и... осталась там на целых четыре года. Она и ее муж поистине заменили мне родителей. Несколько лет назад, когда Анна Григорьевна осталась одна и тяжело заболела, я помогла ей перебраться к родственникам в Израиль. Навещала ее каждый год.
   А Татьяна Кирилловна Окуневская вошла в мою жизнь в ту памятную ночь, когда «Скоморох» выступал в Москве. После спектакля она пригласила всю нашу труппу к себе домой. Причем ни продуктов, ни посуды у нее не было, и она бегала по своим друзьям и знакомым, чтобы принести водку и закуску. А наутро ей надо было ехать с какими-то концертами в провинцию, и мы отправились вместе с ней. Наша дружба продолжается по сей день. Я много с ней ездила в эстрадной бригаде и по Сибири, и по Средней Азии, много мы хлеба-соли съели вместе. Часто она мне помогала и материально, и морально. Практически все годы, которые я жила в Москве, я жила у нее. Человек она сложный, но чрезвычайно интересный и умный.
   Так что вся моя творческая жизнь – это периоды: Раневская – Лисянская – и вот сейчас Окуневская.
   – Лиля, я с удовольствием каждый раз пересматриваю очаровательный, тонкий, ироничный фильм Ролана Быкова «Внимание, черепаха!». Меня всегда восхищала боевая спортивная бабушка в вашем исполнении. Не обидно было начинать кинокарьеру с так называемой возрастной роли?
   – Да что ты! Единственное, мне запомнился эпизод, когда одна помрежка подошла ко мне и говорит: «Ну как же так, девочка, вам ведь совсем немного лет, а вы уже такая толстая». Я оправдываюсь: «Ну понимаете, мне сказал Быков, что я молодая для бабушки, и мне надо немного поправиться...» – «Да что вы такое говорите? Нельзя быть такой, девушка! Надо сбросить все эти лишние килограммы!» Разговор слышала Зоя Федорова, которая сразу же меня подозвала и заявила: «Ничего не слушай. Ку-шай!!! Кушай, сколько влезет!»
   Быков очень интересный режиссер. Мы с ним встретились в Москве, когда распался «Скоморох». Полтруппы поехало в Ленинград показываться в театры, полтруппы – в Москву. Мы выступили в учебном театре одного из институтов, и после спектакля ко мне подошел Быков: «Можешь спеть „Орлята учатся летать!“?» Я говорю: «Могу. Орля-ята учатся летать!» – «А громче можешь?» Спела громче. «Все, будешь у меня сниматься в роли учительницы пения». Я знала, что режиссеры всегда врут. Тем не менее мне пришла телеграмма в Таллин с вызовом на фильм «Внимание, черепаха!». Правда, на другую роль – бабушки. Это был мой первый фильм, который, кстати, в 71-м году получил золото на Московском кинофестивале как лучшая картина для детей.
   После этого я не снималась 8 лет.
   – А потом была «Степь» в постановке Бондарчука.
   – Да. Это совсем иная работа. У Бондарчука среди других требований к актрисе на роль Розы было такое: 38 лет и добрые голубые глаза. И вот они искали по свету, дошли до Польши, до Венгрии, и, как мне потом сказали, я была сто второй на пробе – ассистент режиссера как-то попала в Театр на Таганке, и там замечательный мой дружок Гоша Ронинсон сказал: «Да что вы ищете? Малкина есть в Ленинграде, в Театре комедии». Вот так я, собственно, и попала к Бондарчуку. Он посмотрел меня и сказал: «Замечательно. Все очень хорошо, но не похожа на еврейку...» Ну тут я вообще не знала, что мне делать! Меня выкрасили, сделали белый клок волос, и такая я играла в фильме.
   Я поначалу очень боялась Бондарчука. Все говорили, что он неинтересный режиссер, все время орет и так далее. Все оказалось совсем наоборот. Он показал себя очень интеллигентным режиссером, с ним было абсолютно спокойно работать.
   – Но в основном в кино вы снимались в эпизодах?
   – А кто бы мне дал главную роль? Я же толстая и смешная. Конечно, эпизоды. Всего их где-то штук сорок вышло. Конечно, я их все не вспомню. «Хуторок в степи», «Уходя – уходи», «Придут страсти-мордасти», «Уникум». В двух фильмах снялась у Жени Гинзбурга. Это было просто замечательно! В «Острове погибших кораблей» мне дали возможность посвистеть, я была вся в татуировках. На съемках было очень весело. Второй фильм – «Руанская дева по прозвищу Пышка». Когда Гинзбург меня вызвал, я поехала, думая, что буду играть хозяйку борделя. И вдруг узнаю, что он меня утвердил на роль старой монашки. Я безумно удивилась: «Женя, как это так – я и монашка?» Он говорит: «Знаешь что, у моей монашки должен быть бл... глаз!»
   Много я работала на телевидении. В Москве дебютировала у Миши Козакова в телеспектакле «Блюзы Ленгстона Хьюза», а в Питере снималась очень часто.
   Последним моим фильмом в России стал сериал «Белые одежды». Мне он очень понравился. Я вспоминаю с великой любовью режиссера Леню Белозоровича. Там я играла замечательную роль профессорши Побияхо, всю в орденах, с «Беломором». Это была хорошая точка в российском кино. Хотелось бы, чтобы были еще предложения.
   – Знаете ли вы, что коллеги называют вас «королевой мата»?
   – Часто русский человек употребляет слова-паразиты, такие как «значит», «так сказать», «знаете ли», «понимаете». У меня этих слов паразитов не было и нет. Они были, извините, другими. Я действительно материлась, матерюсь да так и умру, наверное, с матом и сигаретой в руке. Если бы этот мат был злым, все было бы иначе. Он у меня как междометие, поэтому все смеются, когда я матерюсь.
   Однажды в театре «Эксперимент» меня вызвали в конце года директор и худрук и долго мне рассказывали, какое это безобразие, что я самая старая в труппе, а веду себя, как хулиганка... А внизу меня ждет вся труппа, чтобы отмечать в ресторане конец сезона. И вот 40 минут я эту галиматью выслушивала, потом спросила: «Можно мне уйти?» Мне сказали – можно. Я подошла к двери, повернулась и сказала: «А вот теперь вы и вы идите к е... матери!» Был дикий смех, и от меня отстали.
   – А поозоровать на сцене любили?
   – Если это помогало роли. Например, в Театре на Таганке мы репетировали «А зори здесь тихие». Я играла две роли: офицершу, которая отправляет девчонок на фронт, и маму Сони Гурвич с Гошей Ронинсоном – папой. Работала в двух составах. Если я играла командиршу, то Вика Радунская играла просто бойца, и наоборот. Но мне не интересно было играть просто бойца, тем более что на меня всегда обращали внимание, так как я толстая и смешная. И я придумала себе новую роль бойца Катеньки. Любимов это дело поддержал, и с тех пор боец Катенька появилась во всех постановках других театров, так как Борис Васильев ее одобрил. Я стала придумывать всякие глупости. Когда мы все сидели в грузовике, направляясь в баню, я вдруг выдала фразу: «Девочки, а я мыло проглотила!» Все страшно хохотали. Мы так и решили – вот это будет кайф, каждый раз будет дикая ржа! Но уже начиная с генеральных репетиций никто ни разу не засмеялся. Надо было что-то решать. Так как сцена шла почти в темноте, я в первый же раз показала девчатам рукой по локоть – ну знаете, что это за жест. Все заржали, и с тех пор каждый раз, когда я говорила эту фразу и не смеялись, я это делала.
   Но однажды я ужасно поругалась с актрисой Славиной: когда я вошла в гримерку, она страшно кричала на маленькую старушку-костюмершу, обзывала ее, материла. Я схватила эту Славину за горло, стала бить ее об стенку, ну и она затаила на меня злобу. Тут же рассказала Любимову, что я делаю во время своих слов в машине. На следующем спектакле я совершенно определенно увидела, что один из прожекторов в этот момент направил на меня луч. Это дело просекли. Вызывает меня Любимов и говорит: «Ну что ж вы, товарищ Малкина... Ну как это так? Вы же взрослый человек... Я думал, что беру вас в театр, чтобы вы как-то пресекли хулиганство в труппе, что вы такая серьезная... Пятое-десятое. И что же выясняется... Как вы там показывали?» – «Как? А вот так!» – сказала я и показала. «Ну хорошо-хорошо... Но чтобы этого больше не было!»
   – Лиля, есть ли у вас роль-мечта?
   – Уже нет. Но из несыгранных ролей, точно знаю, есть одна. Так никто меня и не пригласил на Мамашу Кураж. Думаю, что это моя роль.
   – У вас большая семья?
   – Я человек разведенный. Детей у меня нет. Моя семья – это сестра с племянником, зятем, двоюродные – все находятся в Израиле. Друзей у меня масса. В России. И таких друзей, как в России, больше не может быть нигде. Когда тебе шестьдесят, заводить новых друзей смешно. В Чехии – очень близких два-три человека. Но, конечно, все мое осталось здесь. Каждый год я приезжаю сюда, и почти все мои друзья были у меня в гостях в Праге.
   – Чем был вызван ваш отъезд в Чехию?
   – Тем, что моя семья уехала в Израиль, что была здесь чешская группа со спектаклем, что я с ними подружилась, что мне надоел антисемитизм, мне надоело ходить за визами, мне надоело играть – я как-то себя исчерпала. И еще причины личного характера. Это было в 92-м году. Прага мне напоминает Таллин, в котором я родилась и который очень люблю.
   – Значит, уезжая, вы думали, что расстаетесь со сценой?
   – Да. В Чехию я ехала абсолютно убежденной, что никогда не буду заниматься искусством. Я была уверена, что получу пенсию, пойду билетером в театр. Но получилось так, что я сразу попала в актерскую агентуру и вскоре меня утвердили на небольшую роль во французском фильме «Джорджино». Там снимались одиннадцать чешских актрис, восемь английских и одна американка – Луиз Флетчер, с которой мы до сих пор переписываемся. Пришлось учить роль на английском языке – до этого я ни на каком языке не говорила. И вот таких фильмов у меня за это время накопилось более двадцати. Это и «Коля», и «Постель», и «Улыбка клоуна», и «Приключения Пиноккио». Роли, конечно, маленькие, но иногда интересные.
   Кстати, на съемках «Джорджино» режиссер спросил меня: «Как вы отнесетесь к тому, что вам придется раздеться и мы вас, обнаженную, снимем сзади?» На это я ответила: «Ну если всей Франции нужна моя голая ж..., я согласна!» Фильм получился интересный. Это история о первой мировой войне во Франции, о женщинах – жительницах одной деревеньки.
   – А как обстоят дела со сценой?
   – Я играю в спектакле французского комедиографа Пьера-Анри Ками в литературном кафе. Поставила его режиссер Лида Энгелова, благодаря которой я и выехала в Прагу. Она придумала для меня много языковых вариантов, так что до конца спектакля зрители не понимают, какой я национальности.
   А когда приступила к репетициям роли свахи Енте в мюзикле «Скрипач на крыше» по Шолом Алейхему, то безумно боялась, потому что давно по-настоящему на сцене не играла. Память хреновая, язык трудный. Но решилась. Я закончила Шолом Алейхемом свою карьеру в Питере, и вот начала ее здесь. Что очень приятно.
   А между актерами отношения – как и везде. Они же одинаковые во всем мире. Однажды после спектакля «Скрипач на крыше» я вошла в знаменитое актерское кафе «Славия», и меня встретил гром аплодисментов. Я дико перепугалась, абсолютно не знала, как себя вести. Оказывается, русская актриса на пражской сцене, к тому же играющая на чешском языке, – это сенсация.

МАЛКИНА Лилиан Соломоновна
   Актриса.
   Родилась 14.07.1938 в Таллине.
   В 1960 г. окончила Ленинградский Театральный институт им. А. Островского. В 1960—1964 гг. – актриса Таллинского русского драмтеатра. Затем работала в Театре драмы и комедии «На Литейном» (Ленинград), Московском потешном театре «Скоморох», Московском театре драмы и комедии на Таганке, Ленинградском академическом театре комедии, Театре им. Ленсовета и Ленинградском театре «Эксперимент». С 1992 г. живет и работает в Праге (Чехия).
   Снималась в фильмах:
   1970 – ВНИМАНИЕ, ЧЕРЕПАХА! (Бабушка). 1971 – ХУТОРОК В СТЕПИ (таперша). 1973 – ИГРА, тв (роль). 1978 – УХОДЯ – УХОДИ (главбух), СТЕПЬ (Роза). 1981 – ПРИДУТ СТРАСТИ-МОРДАСТИ (тетя Зина), ПУТЕШЕСТВИЕ В КАВКАЗСКИЕ ГОРЫ (кассирша). 1983 – УНИКУМ (эпизод). 1987 – ОСТРОВ ПОГИБШИХ КОРАБЛЕЙ, тв (Фрида). 1989 – РУАНСКАЯ ДЕВА ПО ПРОЗВИЩУ ПЫШКА, тв (старая монахиня). 1991 – КОЛЬЦО (эпизод), БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ, тв (Побияхо). 1992 – ДЖОРДЖИНО, Франция (толстая крестьянка). 1993 – ПОСТЕЛЬ, Чехия (Бог), РЕПОРТАЖ, Канада (хозяйка борделя). 1994 – КОЛЯ, Чехия (тетя Тамара). 1995 – ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПИНОККИО, США, Франция, Чехия (прачка), МАРИАННА, Великобритания (гувернантка). 1996 – ИГРА СО СМЕРТЬЮ, Германия (прачка). 1998 – ДЖОН СИНКЛЕР, Германия (медсестра), УЛЫБКА КЛОУНА, Франция (русская беспризорная), ДУБЛЕР, тв (Варвара Петровна), MOPING, Дания (уборщица), ТА СИЛЬНЕЙШАЯ, Швеция (буфетчица), СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ, Чехия (женщина с псом). 2001 – ВОСКРЕСЕНИЕ, Италия (Матрена).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 15:59)

0

45

Глава 6
В ЦАРСТВЕ КИНОСКАЗКИ
   Все мы родом из детства, как бы многие из нас ни пытались это забыть. Детство каждого нормального ребенка связано прежде всего со сказкой. Сегодня видео и телевидение вычеркнуло для многих книги. Но хорошо, если «живые картинки» основаны на прекрасной драматургии, на классике, на народном фольклоре, если это не «Черепашки-ниндзя» и не «Мыши-рокеры с Марса», а Птушко, Роу или Кошеверова. Эти великие «киносказочники» оставили нам такой бесценный багаж, что на его основе можно воспитать еще много поколений. Эти режиссеры снимали блистательное кино, зрелищное и одновременно высокодуховное. Они экспериментировали с новыми технологическими и техническими возможностями, не забывая при этом о стержне сюжета, о его основной мысли. Как у Крылова, «мораль сей басни такова...» Мораль в сказках наших соотечественников стояла на первом месте, а уж потом шли комбинированные съемки и спецэффекты.
   Георгий Милляр был любимым и главным актером в фильмах Александра Роу. Исполняя по две, а то и три роли в одной картине, он экспериментировал не меньше, чем режиссер, – сам подыскивал себе новые костюмы и грим, репетировал походку и интонации речи. Милляр виртуозно сыграл Бабу Ягу, и никому с тех пор не удавалось его «переплюнуть». Талантливый артист блистал на сцене, много снимался, но в памяти зрителей остался лишь мастером на роли всякой нечисти.
   Мария Барабанова оставила глубокий след в истории Киностудии имени Горького. Активная коммунистка, она распоряжалась судьбами людей, будто играла в шахматы, поэтому очень многие до сих пор вспоминают о ней не ласковым словом. В то же время все отдают должное ее таланту, ее великолепным работам в киносказках – от заглавных ролей в «Принце и Нищем» до виртуозного Кота в сапогах.
   Анатолий Кубацкий на сегодня старейший из российских киноактеров. Он начал сниматься еще в 1928 году, участвовал в создании многих эпохальных картин. Но самыми заметными стали его сказочные короли: Йагупоп, Водокрут и Унылио. Серьезный и мудрый, он преображался до неузнаваемости на экране и при этом страшно ворчал на режиссера Роу, называя его «ремесленником».
   Лидия Королева – единственная актриса, в дипломе которой стоит подпись Сергея Эйзенштейна. Она начинала учебу во ВГИКе именно в его мастерской, но во время войны была вынуждена перейти на актерский факультет. Мастер не забыл любимую ученицу и пришел на ее дипломный спектакль. Творческая биография Лидии Королевой драматична и несправедливо скудна, однако талант актрисы не позволял ей сидеть сложа руки – она выступала на эстраде со своими монологами, участвовала в остроумных капустниках, озвучивала мультфильмы.

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 16:00)

0

46

Георгий Милляр
Самая обаятельная нечистая сила
   Его приглашали жить и работать в Голливуде, обещали предоставить виллу и личного шофера. Но Георгий Милляр ко всему относился с иронией и ничего в своей жизни менять не собирался. Здесь его знали и любили все – от пятилетних до девяностопятилетних. Его имя прочно связано с таким жутким фольклорным персонажем, как Баба Яга, которая благодаря уникальному таланту актера приобрела вполне человеческий вид и стала весьма миловидной старушкой. А еще Георгий Милляр оставил после себя замечательную Азбуку, цитаты из которой давно ушли в народ и стали «крылатыми».
 
«Анкета – нездоровый интерес к чужой биографии»
   Георгий Милляр родился 7 ноября 1903 года в Москве. Его отец, французский инженер Франц Карлович де Милляр, к тому моменту уже прочно обосновался в России и работал на железной дороге. Здесь же он женился на Елизавете Алексеевне Журавлевой, дочери богатейшего русского золотопромышленника. Семья Милляров жила хорошо, единственный сын воспитывался среди бонн и гувернанток, обучался языкам, музыке и живописи. С малых лет Юра тянулся к лицедейству. Его первые выступления разыгрывались под большим столом в уютной гостиной. Затем он вышел на более удобную «сценическую площадку» – террасу роскошной подмосковной дачи. В семь лет он раскрасил лицо химическим карандашом и заявил родственникам, что хочет быть похожим на Мефистофеля из «Фауста». Но, к разочарованию будущего артиста, никто не испугался, а наоборот – на лицах родных появились улыбки.
   Рос Милляр в атмосфере страстной любви к искусству. Он слышал Шаляпина, Нежданову, Собинова, видел на сцене великих мастеров театра. Когда в Москве начались предреволюционные волнения, мама отправила Юру к деду в Геленджик. Там он задержался на целых пять лет. Закончил школу, устроился бутафором в местный театр. Там же состоялся его творческий дебют как актера: кого-то необходимо было срочно заменить, и на сцену вытолкнули Милляра. Неожиданно для всех юный бутафор справился с ролью великолепно, и постепенно его стали вводить в старые спектакли и занимать в новых.

«Молодость – нет такого генерала,
который не хотел бы стать солдатом»
 
   В 1924 году Георгий Милляр возвращается в Москву и сразу же идет поступать в актерскую школу при Московском театре Революции – в так называемую школу юниоров. Преподаватели с настороженностью всматривались в худощавого юношу с ужасной дикцией и довольно своеобразной внешностью. Позже Милляр напишет: «По своим психофизическим данным я был тяжелым учеником, и многие преподаватели бросили бы меня, если бы не чувство профессиональной любознательности... „Консилиум“ педагогов долго не мог предрешить исхода ни за, ни против, и поэтому меня не выгоняли...»
   Тем не менее прошли годы, и Георгий Милляр стал известен в театральных кругах Москвы как блистательный характерный артист, партнер таких мастеров, как Соломон Михоэлс, Мария Бабанова, Сергей Мартинсон, Максим Штраух, Михаил Астангов.
   «Если актер удачно сыграл –
   это происходит случайно,
   по недосмотру режиссера»
   Несмотря на прочное положение в театре, Милляр все больше поглядывал в сторону «мигающего синема». Кино он любил с детства, без конца бегал в кинотеатр «Художественный». Поэтому, когда перед ним встал выбор – театр или кино, без колебаний выбрал последнее. После ряда эпизодов актер получил приглашение сыграть главную роль – царя Гороха в самой первой советской киносказке «По Щучьему велению». Произошла знаменательная встреча двух великих киносказочников, Георгия Милляра и Александра Роу. С этой минуты они не расставались до конца дней режиссера. В шестнадцати его фильмах Милляр сыграл около тридцати ролей.
   Всего же Георгий Францевич воплотил на экране более трехсот образов. Порой это были мгновенные появления, но режиссеры почему-то тянулись к Милляру, иногда даже не понимая, чего именно они хотят от актера. Приходилось фантазировать, выдумывать грим, походку и даже фразочки. Такими же смешными были и мультипликационные герои Милляра: всевозможные вороны, гуси, колдуны и лешие.
   «Очеловеченные черти симпатичнее,
   чем очертенелые люди»
   Кстати, насчет колдунов и леших. Безусловно, Георгий Милляр стал самым сказочным из всех артистов на планете. Он и сам нередко говорил: «Я работаю в области сказок». Но одно дело – принцы и богатыри, а другое – ведьмы и оборотни. Вот их-то и взвалил на свои хрупкие плечи сын французского инженера. Причем сам Милляр любил, чтоб было пострашнее. Когда он появлялся во дворе киностудии в костюме самой первой своей Бабы Яги на съемках «Василисы Прекрасной», ребятишки с плачем разбегались в разные стороны. А когда он в образе Кащея предстал перед лошадью, та встала на дыбы и отказалась подпускать его к себе. Приходилось завязывать ей глаза, но как только она оказывалась без повязки – тут же сбрасывала актера прочь. Действительно, Милляр в этом образе был чудовищно страшным. От природы худой, во время эвакуации начала сороковых он перенес среднеазиатскую малярию, поэтому выглядел «живым скелетом». Оператору было легко работать с такой фактурой, при умелом обращении ее можно было возвести к образам ранней готики. Александр Роу просил актера быть «чуть-чуть помягче», не отдаляться к «ужастикам», но Милляру хотелось выглядеть «погаже», отчего выигрывали оба героя фильма: и красавец Столяров, и «уродец» Милляр.
   Вдоволь попугав, Георгий Францевич решил, что ирония, пожалуй, лучше. Его следующие персонажи более карикатурны. Это и болотный министр Квак («Марья-искуссница»), и придворный Шут («Новые похождения Кота в сапогах»), и Чудо-Юдо («Варвара-краса, длинная коса»), и даже юркий Черт («Вечера на хуторе близ Диканьки»), в легком костюмчике которого актер снимался при сорокоградусном морозе.
   «Если хочешь быть модным мужчиной,
   надевай на себя все дамское»
   Главной ролью творческой жизни Георгия Милляра стала Баба Яга. Этот образ впервые появился на экране в 1939 году. Когда Александр Роу приступал к съемкам «Василисы Прекрасной», самым мучительным вопросом стали поиски актрисы на роль ведьмы. Какой она должна предстать перед зрителями? Как она вообще может выглядеть? На эту роль пробовались многие известные актрисы, в том числе и Фаина Раневская. Но... Своими сомнениями режиссер поделился с Милляром. «А можно мне сыграть Бабу Ягу? – спросил актер. – Эту роль должна играть не женщина...» Роу поначалу опешил, а потом, присмотревшись к артисту повнимательнее, решил рискнуть. Так Георгий Милляр стал Бабой Ягой. И если поначалу его героиня была коварным чудовищем, злобным врагом, то со временем она превратилась в бытовую старушку-сплетницу, измученную радикулитом и не лишенную человеческих слабостей.
   К новым ролям Георгий Францевич подходил с потрясающей самоотверженностью. Он подолгу подбирал грим – брови, усы, нос, уши, бородавки, прическу. И если решал, что необходимо побриться наголо и даже сбрить брови, – ничто не могло его остановить. Его малогабаритная квартира была сплошь увешана зеркалами. Перемещаясь от одного зеркала к другому, он танцевал, скакал, гримасничал, при этом стараясь рассмотреть себя со всех сторон. «Я с зеркалом дружу. Никто не даст мне возможности посмотреть на себя сзади», – говаривал он.
   «Актер – кладбище неигранных образов»
   Вышеупомянутая, самая знаменитая фраза Георгия Милляра была им выстрадана. Конечно, его талант и уникальная способность перевоплощаться оказались востребованы несколько однобоко. И кто знает, может быть, он был бы замечательным полководцем Суворовым, сыграть которого мечтал много лет. Или мудрым Вольтером, шекспировским Цезарем – как бы обогатилась история отечественного кинематографа, все просчеты и ошибки которого принято называть неприятным словом «специфика».
   «Легенда – сплетня, возведенная в степень эпоса»
   По одной из легенд первой женой Георгия Милляра была молодая, легкомысленная актриса, которая однажды завела роман с неким кинорежиссером прямо на съемках. Спустя какое-то время она заявила мужу, что скоро в их семье будет пополнение. Но Георгий Францевич к ужасу супруги сообщил, что детей иметь не может, поэтому разрешает ей отправиться к тому, «с кем провела она счастливые минуты». Как ни умоляла она о прощении, Милляр остался непреклонен. Долгие годы он оставался один, жил с матерью в огромной квартире, некогда принадлежащей большой семье Милляров-Журавлевых, а теперь, по распоряжению Советской власти, ставшей обычной коммуналкой. Занимали они лишь одну из комнат, в остальных жили незнакомые люди. И вот однажды в квартире появилась она...
   Мария Васильевна была «из раскулаченных». Отец сидел, арестовали и мать. Она рано родила и вскоре разошлась с мужем. Второй муж погиб на войне, оставив ей еще двоих детей. Сильная русская женщина, Мария Васильевна вывела их всех в люди, выдала замуж и переженила, работала в охране в одном из министерств. Когда ей дали комнату в квартире Милляра, она уже была немолодой женщиной.
   Георгий Францевич стал присматриваться к Марии Васильевне, захаживать в гости. И однажды сделал ей предложение. «Что вы, Георгий Францевич! – удивилась она. – Мне не нужны мужчины!» – «А я уже и не мужчина», – отшутился Милляр. После долгих раздумий Мария Васильевна дала согласие. Ему было 65, ей – 60.
   «Законный брак – это когда права
   превращаются в обязанности»
   По традиции первый день съемок новой картины Роу отмечал бурным застольем. В 1969 году «Варвара-краса» началась со свадьбы. «Молодожены» не подозревали, какой сюрприз готовят им коллеги. На берегу Москвы-реки, где собралась вся съемочная группа, накрыли столы. Георгия Францевича и Марию Васильевну попросили занять места во главе – и началось! Появились ряженые – деревенские детишки с цветами и ленточками, они пели, плясали и осыпали новобрачных поздравлениями. Актеры внесли огромный сундук, из которого принялись вынимать «все для дома»: решето, сито, полотенца маленькие и большие, две чашки, две ложки и ночной горшок. Смеялись и шутили до глубокой ночи. Так, неожиданно для себя, Мария Васильевна попала в «мир киношников».
   А потом начались будни. Милляр заставил жену бросить работу и возил ее с собой на все съемки. Его мама, прожившая почти девяносто лет, с нежностью и даже стеснением приняла Марию Васильевну в свою семью. А могилу отца, умершего, когда Юре было два с половиной года, супруги ездили навещать в Ялту ежегодно.
   Георгий Францевич нашел в своей душе место и для детей Марии Васильевны, став им и отцом, и другом. В их доме царили любовь и взаимоуважение. Мария Васильевна, конечно, иногда ворчала на мужа за тягу к спиртному и излишнюю доверчивость. Некоторые режиссеры слишком уж откровенно пользовались наивностью и добротой старого актера, но он этого не замечал.
   Мария Васильевна умерла в 1999 году, пережив Георгия Францевича на шесть лет. Можно сказать, они ушли ровесниками.
   «Милляр – единственный Кащей,
   который не считает себя бессмертным»
   Георгий Милляр прожил долгую жизнь. Несмотря на неосуществленные мечты, он был счастливым человеком. Его постоянно приглашали на встречи кинотеатры, школы, пионерские лагеря и воинские части. Он никому не отказывал и ехал за тридевять земель. Иногда (крайне редко) ему за это платили. Он так и не накопил ни на виллу, ни на машину, ни на личного шофера. Даже на памятник на свою же собственную могилу не отложил – это его не волновало. К сожалению, не волнует это и тех, на кого он всю жизнь работал. Почти в восемьдесят лет Милляр получил квартирку на 18-м этаже, в восемьдесят пять стал народным артистом России. Любил друзей. Любил выпить. («Алкоголь – посредник, примиряющий человека с действительностью» – тоже его фраза.) Любил жизнь.
   Однажды к нему зашла соседская девочка познакомиться. Георгий Францевич показал ей целую стопку своих рисунков. Девочка пришла в восторг. «Возьми себе любой рисунок. Какой тебе понравился?» – поинтересовался старый актер. «А можно я возьму все?» – искренне спросила девочка. Он отдал ей все.
 
Кое-что «из Милляра»
   Алфавит – предлог для составления словаря.
   Богема – интеллигентная шпана.
   Баланс – одна утренняя рюмка нужнее двух вечерних.
   Вокруг кинематографа сплетни заменяют прессу, славу и рекламу.
   Вундеркинд – насильно мал не будешь.
   Единственная привилегия в старости – право на старомодную одежду.
   Интеллигенция – это страшнее, чем класс, ибо класс уничтожается, а интеллигенция остается.
   Искусствовед – теоретик, научившийся различать музыку для планетария, для кафетерия, для крематория, и для этого он кончал консерваторию.
   Й – третья буква.
   Корявый комплимент похож на поцелуй небритого человека.
   Колесо истории никогда не поворачивает вспять. Либо буксует на месте, либо его волокут юзом вперед.
   Многообразие жанров – каждый ларчик открывается просто, если не перепутать ключи.
   Невинность – причина для удивления жениха.
   Обувь – не только одежда, но и средство для передвижения.
   Писатель – изобретатель человеческих душ.
   Потеря юмора равна потере сознания.
   Переводчик в кино – человек, почти всегда плохо знающий оба языка.
   Панихида – беседа в присутствии отсутствующего.
   Система Станиславского – то, о чем в Священном писании сказано: не засоряй мозги ближнего своего.
   Субординация – никогда не напоминай слону, что его сделали из мухи.
   Специфика – слово, которое оправдывает бардак в кинематографе.
   Самый справедливый тост – за здоровье зрителей! Они ни в чем не виноваты!
   Шут имеет право говорить дерзости даже королю.
   Юбилей – однодневный культ личности.

МИЛЛЯР Георгий Францевич
   Народный артист России (1988).
   07.11.1903 (Москва) – 04.07.1993 (Москва).
   В 1927 г. окончил театральную студию при Московском театре Революции, затем был актером этого театра. В 1937—1945 гг. – актер Киностудии «Союздетфильм», в 1945—1952 гг. – Театра-студии киноактера, в 1952—1959 – Киностудии «Мосфильм». С 1959 г. – в штате Киностудии им. М. Горького.
   Снимался в фильмах:
   1931 – РЯДОМ С НАМИ (генерал). 1938 – ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ (царь Горох). 1939 – ВАСИЛИСА ПРЕКРАСНАЯ (Баба Яга, Старинушка и гусляр). 1941 – КОНЕК-ГОРБУНОК (Чихирь, сказитель и разбойник). 1942 – ПРИНЦ И НИЩИЙ (Иокель). 1944 – КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ (Кащей). 1952 – МАЙСКАЯ НОЧЬ, ИЛИ УТОПЛЕННИЦА (писарь). 1953 – ЗАВТРАК У ПРЕДВОДИТЕЛЯ (Карп). 1956 – ДРАГОЦЕННЫЙ ПОДАРОК (профессор Утятин). 1957 – НОВЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ КОТА В САПОГАХ (Шут и Колдунья). 1959 – МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА (Квак). 1961 – ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ (Черт и сплетница). 1963 – КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ (наиглавнейший церемониймейстер). 1964 – МОРОЗКО (Баба Яга), ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО (палач). 1966 – ВЕСЕЛЫЕ РАСПЛЮЕВСКИЕ ДНИ (Омега), ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА АЛЛАДИНА (мулла). 1967 – КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА (эпизод), ДУБРАВКА (старый актер), ВОЙНА И МИР (Морель), ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ (Баба Яга и Кащей). 1969 – ВАРВАРА-КРАСА, ДЛИННАЯ КОСА (Чудо-Юдо). 1970 – ШАГ С КРЫШИ (вождь хапов Гы). 1971 – ДЕРЖИСЬ ЗА ОБЛАКА (Березка). 1972 – ЗОЛОТЫЕ РОГА (Баба Яга и дед Маркел). 1975 – ФИНИСТ ЯСНЫЙ СОКОЛ (Кастрюк). 1976 – РАЗВЛЕЧЕНИЕ ДЛЯ СТАРИЧКОВ (дедушка), ПОКА БЬЮТ ЧАСЫ (министр войны), ДЕРЕВНЯ УТКА (мистер Брауни). 1982 – БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ ИНЖЕНЕРА БАРКАСОВА (сосед). 1991 – VENIKS. ПОЛОВЫЕ ЩЕТКИ (Ариана), ДЕЙСТВУЙ, МАНЯ! (старый функционер).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 16:01)

0

47

Мария Барабанова
В плену страстей
   Ее либо обожали, либо ненавидели. Вступать с ней в борьбу было опасно. Любить ее было выгодно, но мужчины сходили по ней с ума вполне искренне. Людьми она манипулировала, как шахматами, переставляя их «с позиции на позицию», как того требовала ситуация. Невозможного для нее не существовало. В бой она бросалась, не задумываясь о последствиях. Когда я это все узнал – не поверил. В моей памяти навсегда сохранился образ маленькой обаятельной женщины с вечно смеющимися глазами.
   Мария Павловна Барабанова.
   Узнав ее историю, мне оставалось удивляться другому: что может делать с человеком фанатизм, одержимость, вера в свою правоту. Мария Павловна имела в своей жизни две страсти, которые в разное время вскипали в ней с разной силой. Это Коммунистическая партия и кино. Пробудились они примерно в одно время, но к тому моменту Барабанова уже была сложившимся человеком – сильным, отчаянным и целеустремленным. Ради кино актриса оставила театр. Хороший театр. Ради роли она могла учинить скандал – в лучшем случае. В худшем – «могла пойти по трупам», как заявила одна из актрис Студии Горького. Но ведь не так-то много Барабанова сыграла. С другой стороны, методов борьбы за место под солнцем очень много, и на что только не идут актрисы ради заветной роли. «Ах, какая она прожженная стерва!» – кричат в Голливуде о Шарон Стоун, Джулии Робертс или Шон Янг. Но это там, на Западе, им можно! А ведь у нас-то то же самое. Актеры одинаковы во всем мире, только деньги другие.
   Я не оправдываю Марию Барабанову, я пытаюсь разобраться. Ведь человек, начиненный хоть какой-то властью, считает, что он обязан вынести на все свой вердикт. А если он уверен в своей непогрешимости и справедливости – спасайся, кто может! Мария Павловна совала нос во все дела киностудии. Одной из актрис изменил муж. Барабанова кинулась собирать на него компромат. Собрала, стала обдумывать наказание. В пылу борьбы познакомилась с ним поближе, подружилась и стала помогать уже ему обустраивать его холостяцкий быт. Подобные медвежьи услуги не были корыстными. Мария Павловна искренне верила, что призвана творить добро. Так же как искренне верила Коммунистической партии. Враги партии были ее личными врагами. Преданной своим идеям она оставалась до конца.
   В то же самое время она боролась за Василия Шукшина. Боролась беззаветно, страстно. Только благодаря ей он какое-то время оставался в штате киностудии, и нередко говаривал: «На таких, как Марь Пална, всегда можно опереться...» Так же самоотверженно Барабанова заботилась о ветеранах. Материальная помощь, путевки, домработницы – за всем этим она вела контроль, и ветераны были ей бесконечно благодарны. Легендарная «Машенька» – Валентина Караваева – была младше Марии Павловны, но она давно отошла от работы, бедствовала и не могла шага ступить без звонка своей покровительнице. Такая бескорыстная забота о нищих мастерах кино ушла вместе с Барабановой. Валентина Караваева была обнаружена в своей квартире мертвой через две недели после своей смерти.
   Мария Павловна ворочала делами поистине государственного масштаба. В годы войны она сумела перебросить целый театр из одного города в другой. Находясь в Душанбе (тогда Сталинабаде) со Студией Горького, она получила из Алма-Аты письмо от артистов Ленинградского театра комедии, из которого ушла год назад. Коллеги жаловались на невыносимые условия жизни, в которых они оказались. Некогда богатый и цветущий город, куда были эвакуированы ведущие театры и киностудии Москвы, теперь погряз в нищете и болезнях. Люди голодали и умирали. Барабанова пошла к первому секретарю ЦК партии Таджикистана и добилась приказа о переправке театра в Сталинабад. В это было трудно поверить! Но тем не менее...
   Здесь следует упомянуть еще одну характерную черту Марии Павловны – колоссальное воздействие на мужчин. Не исключение и тот самый таджикский партийный деятель. Барабанова никогда не «таскалась по мужикам», как это делали другие ее коллеги, но могла поистине околдовать кого угодно. Влюблялись в нее безумно. Шесть раз Мария Павловна выходила замуж, мужья буквально носили ее на руках. Она же в свою очередь выводила их «в люди», беззаветно «лепила» из них личности – то есть, выходя замуж за скромного, интеллигентного младшего научного сотрудника, она знала, что вскоре он станет заместителем министра. Так и случалось. Кстати, Барабанова никогда не увлекалась своими коллегами, ей симпатизировали люди, далекие от искусства. Хотя было и исключение – в Театре комедии она пережила бурный роман с Эрастом Гариным. Расставались супруги так же полюбовно – Барабанова выбивала для бывшего мужа квартиру, и они дружили всю жизнь. В браке с журналистом Николаем Ситниковым Мария Павловна родила дочь Киру, которая впоследствии увлеклась профессией отца. Много лет Кира Барабанова проработала на первом радиоканале, выпуская передачи о науке и животных.
   После войны, в наиболее активный период общественной работы, Мария Павловна отошла от кино на целых десять лет. К тому времени о Барабановой успели позабыть, поэтому актрисе была необходима ударная заявка, мощное напоминание о себе. И это произошло. В 1957 году, узнав о пробах актрис на роль Кота в сапогах в киносказке Александра Роу, Мария Павловна влетела в чей-то кабинет и, стукнув кулаком по столу, сказала: «Эту роль буду играть я, и никто другой!» Фильм получился. Рецензенты актрису похвалили. Но вновь наступило затишье. Режиссеры не знали, что с ней делать, ведь Кот в сапогах – роль для травести, а кино все больше снимало «настоящих» детей, и 50-летней актрисе делать в нем, вроде как, было нечего.
   Тогда Барабанова делает еще один отчаянный шаг – она сама снимает фильм. Вместе с режиссером Владимиром Сухобоковым приступает к созданию кинокомедии «Все для вас». В ролях – блистательные артисты Татьяна Пельтцер, Леонид Куравлев, Ольга Аросева, Борис Иванов, Леонид Харитонов, Борис Бибиков, Рина Зеленая. В фильме много песен, танцев. Интерьеры выполнены в тогда еще немодном, но все же новаторском духе условности: яркие краски, фанерки и щиты, минимум реквизита. По сюжету, героиня Барабановой – Маша Петровна Барашкина – инструктор горисполкома, которая трудится исключительно на благо родного города. Она и больницу построила, и стадион отгрохала, и даже ателье мод открыла. Но все равно ее никто не понимает, ни руководство, ни клиенты, ни даже любимый человек. Вся жизнь Маши Петровны Барашкиной проходит в сплошной суете, ей не до себя. По сути, Барабанова ставила автобиографию. Она пыталась доказать, что эта Маша Петровна – и есть Мария Павловна (даже фамилию-имя-отчество Барабанова придумала схожи со своими). Она пыталась оправдаться перед коллегами, что и ее жизнедеятельность направлена только на благо других, «все для вас»!
   Фильм провалился. Его не признали ни критики, ни зрители. Хотя сама Мария Павловна считала его вполне удачным, как и все, за что она бралась. Тем не менее потихоньку-помаленьку Мария Барабанова вновь вошла в киноконвейер и начала активно сниматься. Особенно в 70-е годы.
   Я познакомился с ней в 92-м. Ничего из вышесказанного я тогда не знал. Мария Павловна была уже старой женщиной, уставшей от забот и суеты. Однако, немного пококетничав, она согласилась на интервью. Когда я уже выходил из дома, раздался телефонный звонок: «Сережа! Это Марь Пална. Я тебя очень прошу, купи мне килограмм клубники. Тогда интервью будет совсем хорошим!»
   – Начнем с того, что я древняя, – повела беседу актриса. – И ты полюбопытствовал обо мне уже поздновато. Но все равно я расскажу тебе все, что смогу.
   Родилась я в Ленинграде. Отец мой был путиловским рабочим, мама – домашней хозяйкой. С тех пор как мне исполнилось пять лет, все считали, что я обязательно буду артисткой. И не только потому, что я очень четко и правильно выговаривала слова. Я была безумной хулиганкой. Меня постоянно выгоняли из школы. И когда это случилось в последний раз, я пришла домой и заплакала. А папа, который обожал меня до смерти, сказал: «Ты что плачешь? Подумаешь – выгнали! Школ много, а ты одна! Пойдешь в другую школу». Наверное, его отношение ко мне тоже сыграло свою роль в моем формировании как личности. Характер у меня закалялся с юных лет, он стал мужским, смелым, сильным. Поэтому, наигравшись в самодеятельности, я твердо решила идти в профессиональный театр. Без образования. И, представь, меня взяли. В ТЮЗ. Там я познакомилась с прекрасной актрисой Клавой Пугачевой, которая однажды мне сказала: «Все, ухожу из ТЮЗа, потому что не хочу быть кастрированной актрисой!» И я ушла вместе с ней, решила учиться. Поступила в Институт сценических искусств к Борису Михайловичу Сушкевичу. Это был замечательный педагог и режиссер мхатовской школы. Я стала его любимой студенткой. Но так случилось, что когда наш курс решил организовать театр Сушкевича, я одна из всех выступила против этого.
   – Почему?
   – Вот такой характер! Заупрямилась – и все! Сказала, что мне там будет скучно. «Вот МХАТ и Мейерхольд – это другое дело!» Причем я больше тянулась к Мейерхольду, так как очень любила форму. И когда я все это выдала, открылась дверь и вошел Сушкевич. И Юрка Бубликов, царство ему небесное, решил меня подставить: «Ну, Барабанова, скажи все это при Борис Михалыче!» И я, конечно, сказала. Борис Михайлович выслушал и отказался со мной заниматься. Пришлось мне заканчивать институт с башкирским национальным курсом.
   – Этот инцидент не сказался на вашей дальнейшей жизни?
   – Нет. Все шло замечательно. Комитет по делам искусств направил меня как выпускницу института в Театр комедии к Николаю Павловичу Акимову, у которого я играла весь советский репертуар. А потом началось и кино.
   В 1934 году к нам в Ленинград приехал Московский молодежный театр. Как-то вечером отправились мы в ресторан «Астория» кутить. Сидели за столом семнадцать парней и я, маленькая, курносая, но – будьте покойны – в обиду себя не дам. Вдруг вижу, что за столиком напротив сидит солидная пара и внимательно меня разглядывает. А дама еще и лорнет для этого приспособила. Я не стерпела и заявила своим: «Вы видели, какая наглая? Ну, я сейчас пойду ей дам!» Парни меня удержали. А на следующий день я узнаю, что меня разыскивает по всему городу режиссер Вернер с приглашением на роль в фильме «Девушка спешит на свидание». Причем у него уже был заключен договор с премьершей Александринского театра Смирновой на эту роль, но он перезаключил его со мной, студенткой. Так я впервые снялась в кино, впервые прочла о себе хорошие рецензии и стала известной ленинградской артисткой.
   – Как складывалась ваша карьера в знаменитом Театре комедии? В тридцатые годы он был еще достаточно молодым театром, его традиции и стиль еще только зарождались.
   – Мне там было очень хорошо, ко мне относились замечательно. Я играла много. Помню, например, «Венецианскую вдову», где я играла проститутку Селью. А в «Школе злословия» у меня была небольшая роль мальчика-слуги, которую я слепила из ничего. От того, что по ходу пьесы возникало много любовных историй, я решила, что мой мальчишка должен проходить по сцене, как пьяный, – до того он обалдевал от всего происходящего. Этот эпизод всегда сопровождался громом аплодисментов.
   – Вы поначалу и прославились в амплуа травести. Ваш Тимофеич из фильма «Доктор Калюжный» получил много отзывов...
   – Точно. Тут я победила очень много чего, и прежде всего – женский род. Да и роль-то больно хорошая. Вначале я сыграла ее в Театре комедии, в спектакле «Сын народа» по пьесе Германа. И, видимо, Эрасту Гарину, который собирался ставить фильм, я понравилась. Но ни у кого не было уверенности, смогу ли я перенести этот образ так же хорошо на экран. И – можешь себе представить? – когда мою пробу повезли на утверждение, меня утвердили не как актрису, а как мальчишку, приглашенного на роль. Настолько я была естественна. Я даже не гримировалась, только подрезала себе волосы под деревенского мальчишку, да намазала вазелином морду. Но главное – я «утяжелила» свои ноги, то есть придумала себе мужиковатую походку. К тому же, я играла не мальчишку, а человека, у которого на все своя точка зрения, который живет в своем собственном мире. И это, видимо, мне помогло в создании образа. Так я попала в картину «Доктор Калюжный», где играли Яна Жеймо, Юра Толубеев, Аркаша Райкин – очень сильный актерский состав. Я сразу прославилась, мне дали высшую категорию, и жизнь моя пошла замечательно. А так как я работала в театре, я не заштамповалась. Я и француженок играла, и современных девушек, роли драматические и комедийные. Меня постоянно приглашали в кино. Помню, Михаил Ильич Ромм, собираясь снимать «Русский вопрос», хотел чтобы роль прогрессивной американки Мэг играла Ада Войцик, но Константин Симонов, написавший эту пьесу, сказал: «Нет, эту роль должна играть только Барабанова. Пусть это будет женщина-подросток».
   – Конкуренция между актерами в то время чувствовалась особенно остро?
   – Она всегда чувствовалась. Порой случались непредсказуемые вещи. На роль того же Тимофеича в Театр комедии был приглашен из ТРАМа актер Виноградов, которого мы все звали Сачком. Но у него образ никак не получался. И премьеру сыграла я. Так вот что я должна тебе обязательно рассказать. Меня принимали в партию. И в райкоме, когда обсуждение моей кандидатуры подходило к концу, этот самый Виноградов, который к тому же являлся секретарем нашей парторганизации, заявляет: «Мы тут подумали и решили продлить ей кандидатский стаж. Она, конечно, политически грамотная, но все же недостаточно серьезная для партии». И вот, помню этот кабинет, длинный стол с красным сукном, за ним – много народу, секретарь райкома Лизунов... Дают мне последнее слово, и я говорю: «Виноградов! Я вступаю в партию для того, чтобы таким, как ты, там было плохо!» Что я еще там выдавала – не помню, но слушали меня, затаив дыхание. Понимаешь, Сережа, я настолько была верующей в дело партии, я была просто Дон-Кихотом! Мне вообще ничего нельзя было сказать против. И первый секретарь, вручая мне партбилет, сказал: «Барабанова, борись за него всегда так, как ты боролась сегодня»...
   – И много приходилось бороться?
   – Как сказать... Наверное. За себя надо уметь постоять. Если взять творческую жизнь – я на нее не в обиде. Актерская судьба зависимая, мы – сезонный продукт. Либо нас приглашают, либо – нет. Я работала всегда, и если была уверена, что могу сыграть такую-то роль лучше других, тогда вступала в борьбу. Я очень смелая. Когда необходимо было получить звание «народной артистки», я сильно била по начальству. У-у-у, я вообще за актеров дралась – мало кто про это знает. Это ведь очень трудно быть смелым, очень трудно. Но надо!
   – Мария Павловна, а почему вы бросили театр?
   – Потому что у меня начались съемки в фильме «Принц и Нищий», где я играла сразу две главные роли. Потому что в Ленинграде я отрабатывала спектакль, садилась в «Стрелу» и мчалась в Москву на киностудию, снималась в Москве, садилась в «Стрелу» и ехала в Ленинград. Так я жила год. Разве это нормально? Меня из театра не отпускали. Я со скандалом ушла. И не жалею, хотя театр актеру необходим. Он его шелушит, формирует, позволяет проживать образ от рождения до смерти. Но в то же время театр – это коробка. Это три стены и зрительный зал.
   – А как же общение со зрителем, его дыхание, реакция?
   – Какая разница? Аппарат – тоже общение. Если ты актер, тебе должно быть все равно, с кем общаться. Вокруг может быть тысяча посторонних людей – но ты уже никого не видишь, тебе на все наплевать. Ты вздрагиваешь, когда раздается команда «мотор!», а потом уже растворяешься в образе и живешь чужой жизнью. И аппарат – такой же твой зритель, как и в театре. Так что много в нашей профессии «шаманского», необъяснимого. Артиста делают только мама и Господь Бог. Только! А потом ты уже только учишься «читать».
   Этого никто объяснить не сможет, если кто-то начнет объяснять – не верь. Поэтому актерская профессия – это тайна, это волшебная жизнь.
   А иногда не жалко, что ты не снимаешься. И деньги никакие не нужны. Я всегда была бессребреницей и за деньгами не пошла бы за тридевять земель. Я даже не анализировала свой путь от первой до последней роли, мне казалось, что все это одно и то же – работа. А вокруг раздается: «Я выросла! Я набралась опыта!» Все же считают себя Ермоловыми, но это не так! И от этого всегда обидно и больно.
   – Мария Павловна, давайте вспомним вашу работу в фильме «Принц и Нищий». Вы, молодая актриса, получили приглашение сыграть две противоположные роли и грандиозно справились с задачей. Как вам это удалось?
   – Очень трудно. Вот представь себе – сегодня я восемь часов играю роль Принца Эдуарда. Все на мне одной – никого в кадре больше нет. Разговариваю с пластинкой, на которой записан мой же голос. А завтра я то же самое проделываю в роли Тома. Представил? Но тут помогла моя точность, моя близость к Мейерхольду, биомеханика. Видимо, это я умела делать. А потом я всегда работала в окружении очень хороших актеров, они учили меня всему. Благодаря им я и стала профессионалом.
   «Принца и Нищего» мы заканчивали уже в Сталинабаде, куда была эвакуирована Студия Горького. Там же я снималась в каких-то короткометражках и в фильме «Мы с Урала». В 1944-м я вернулась в Москву и осталась здесь уже навсегда. Начала сниматься в «Модах Парижа» и «Русском вопросе». Вот так все и пошло-поехало.
   – А если вам роль неинтересна, как вы поступаете?
   – А у меня всегда были хорошие предложения. Наверное, потому что я всеядна. Если что-то новое – я иду. Вот только что я снялась в картине Ефима Грибова «Мы едем в Америку». Так он предложил мне сыграть бандершу-еврейку! Ну представляешь себе – я еврейка! Да к тому же еще и бандерша. Со своей детской мордой. Это же смешно. А он хитрый, он сделал все наоборот. И это легло, и получилось хорошо. Сейчас, кстати, он опять снимает и приглашает меня на большую роль. «Вы, – говорит, – Марь Пална, у меня джокер. Я без вас никуда!» Так что сейчас мне нужны силы, поэтому я тебя и попросила клубнику купить.
   – Вас часто приглашали одни и те же режиссеры?
   – Конечно. Та же Надя Кошеверова. Мы с ней случайно встретились. Она снимала сказку «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил» и перепробовала всех актрис Ленинграда на роль Бабы Яги. Кто-то посоветовал ей позвонить мне. Я поинтересовалась: «А что это за роль, Наденька? Я такого никогда не играла. Это хоть „товар“ или что?» Они мне прочли мою сцену, и я сразу ответила: «Еду!» Роль-то блистательная! Лучше всех написана. Я сразу вошла в этот образ, и совсем не играла, а жила в нем. Ведь опять же моя Баба Яга слеплена по принципу «наоборот», не так как у Жорки Милляра. Когда Олег Даль спрашивал у меня: «Вы – Баба Яга?», я же не кричала на него из-за угла: «Я-а-а!!!» А я, наоборот, где-то даже удивилась, что ко мне кто-то пришел, и испуганно ответила: «Я...» И это, конечно, подкупает. Потом я у Кошеверовой снялась в фильмах «Соловей» и «Ослиная шкура».
   – А все-таки, Мария Павловна, что вам интереснее играть, какой жанр больше любите?
   – Представь себе, драму я люблю больше, чем комедию. Комедия мне удается, чего там... Курносая – и ладно. А тут меня пригласили сыграть в короткометражке драматическую роль: я приходила к следователю в сталинские времена. Я сама удивилась, когда на себя потом посмотрела: «Ой, что ж я забыла, что я и это умею?..»
   – Как легко и интересно вы все рассказываете, наверное, на ваших творческих встречах бывало весело.
   – Конечно! Я всегда умела находить язык с людьми. Но мои встречи не были только рассказами о том, как я похудела или потолстела. Я же и стихи читала, и фельетоны. Уже выступала как актриса театра, эстрады. И это интереснее, чем те же фестивали, на которых никто никому не нужен. Я и в Каннах была, и даже там сложилось впечатление, что все это слишком делано, напыщенно. Я не люблю «раздачу слонов», раздачу автографов, поэтому легко себя чувствую один на один со зрителями. Мы же и на политические темы говорили, и детство вспоминали, всегда было весело.
   Вот, например, забавная история. Когда я снималась в детективе по Агате Кристи «Тайна „Черных дроздов“, меня отвезли в настоящий сумасшедший дом. Я играла безумную миссис Мак-Кензи. Команда „мотор!“, меня вывозят на кресле-каталке, я говорю свой монолог и начинаю, выкрикивая имя дочери, биться в истерике. Мимо проходил врач этой самой больницы. Он постоял, посмотрел на меня со стороны, подошел к съемочной группе и сказал: „Вы бы заканчивали свои съемки, а то нам трудно будет ее успокоить“.
   Когда я рассказываю такие истории, в зале всегда смех и аплодисменты.
   – Мария Павловна, вам никто не говорил, что у вас доброе лицо и озорные глаза?
   – Ну а как же! Мой характер – только плюс. Человек должен радоваться, раз он живет. У меня любимая профессия, любимая семья: дочка – журналист, внук – финансист. Я всегда была здорова. Чего ж мне не радоваться? Я же древняя!
 
   Мне показалось, что чего-то в этом интервью недостает, о чем-то я не спросил и чего-то Мария Павловна не договорила. Поэтому я оставил за собой право встретиться с актрисой еще. Мы подружились, часто перезванивались. За это время Барабанова познакомилась с моими домочадцами, подолгу разговаривала с моей мамой. Но нашу встречу постоянно откладывала. «Мы же с тобой не „Войну и мир“ пишем! А воспоминания никому не нужной старухи могут и подождать, – отшучивалась она. – Ты знаешь, сколько мне лет? Мне 82 года!» – «Ну и что? Замечательная цифра», – отвечал я. «Ты что? Обалдел? Это кошмарная цифра! В таком возрасте надо от людей прятаться!» Вечером Барабанова перезвонила: «Сережа, я тебя обманула. Мне не 82 года, а 80. Знаешь, зачем я всех обманываю? Когда я говорю, что мне 82, все отвечают: „Да что вы! Вы выглядите только на 80!“ И мне приятно».
   К сожалению, больше мы не встретились. Мария Павловна тяжело заболела. Она разговаривала с трудом, но даже в таком состоянии не забывала передавать привет моим близким. Когда ее не стало, в «Вечерней Москве» вышло наше интервью со словами: «Эта статья уже была подписана к печати, когда мы узнали...» и так далее. Я созвонился с Кирой Борисовной, дочерью актрисы, и мы договорились встретиться на сороковины. В этот день вся страна голосовала по принципу «Да, да, нет, да» (уж и не помню по какому поводу – то ли президента, то ли Думу выбирали). Кира Борисовна попросила меня помочь ей собрать на стол и по ходу дела «жаловалась» на Марию Павловну: «Представляешь, ничего не дает мне сегодня делать. Хочет, чтобы занимались только ею, раз сегодня такой день. Куда бы я не пошла, за что бы не взялась – все валится из рук. А когда я зашла проголосовать и увидела в буфете ее любимое печенье, сразу сдалась. „Ладно, говорю, мамка, твоя взяла“. И решила все дела отложить на завтра. Купила это печенье и пошла домой. А тут выяснилось, кто сегодня придет ее помянуть – и оказалось, что собирается довольно странная компания. Но только на первый взгляд. Если разобраться, то это только те люди, которых ей хотелось бы видеть сегодня или рядом с собой, или рядом со мной. Причем никто друг друга не знает, но появление каждого из них в этот день в этом доме что-то с собой несет. Только мамка может творить такие чудеса. Так что хочешь – не хочешь, а поверишь в загробную жизнь. Я не удивлюсь, если она со своей энергией и на небе создаст партийную организацию».

БАРАБАНОВА Мария Павловна
   Народная артистка России (1991).
   03.11.1911 (Ленинград) – 17.03.1993 (Москва)
   В 1937 окончила театральный техникум. Была актрисой Ленинградских театров: Пролеткульта, ТЮЗа и Комедии. В 1945—1957 – в труппе Театра-студии киноактера. Окончила Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Актриса и режиссер Киностудии им. М. Горького. В 1964 поставила (совместно с В. Сухобоковым) фильм «Все для вас».
   Снималась в фильмах:
   1936 – ДЕВУШКА СПЕШИТ НА СВИДАНИЕ (почтовая работница). 1939 – АРИНКА (секретарша), ВАСИЛИСА ПРЕКРАСНАЯ (звонарь), ДОКТОР КАЛЮЖНЫЙ (Тимофеич). 1942 – ПРИНЦ И НИЩИЙ (Том Кенти и принц Эдуард). 1943 – МЫ С УРАЛА (учетчица), МОДЫ ПАРИЖА (Луиз). 1947 – РУССКИЙ ВОПРОС (Мэг). 1957 – НОВЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ КОТА В САПОГАХ (Кот в сапогах). 1964 – ВСЕ ДЛЯ ВАС (Маша Петровна Барашкина). 1968 – ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ (Евгения Лаврентьевна). 1973 – С ВЕСЕЛЬЕМ И ОТВАГОЙ (Олимпиада Васильевна). 1975 – ФИНИСТ – ЯСНЫЙ СОКОЛ (Ненила), ГАМЛЕТ ЩИГРОВСКОГО УЕЗДА, тв (Марья Ильинична). 1976 – ПОКА БЬЮТ ЧАСЫ (тетушка Пивная кружка). 1977 – ПРО КРАСНУЮ ШАПОЧКУ, тв (злая бабка), КАК ИВАНУШКА-ДУРАЧОК ЗА ЧУДОМ ХОДИЛ, тв (Баба Яга). 1979 – МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ, тв (старая актриса), СОЛОВЕЙ (судомойная дама), ПРИМИТЕ ТЕЛЕГРАММУ В ДОЛГ (женщина со шкафом). 1981 – ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ (миссис Вэзи). 1982 – КУЛЬТПОХОД В ТЕАТР (роль), ОСЛИНАЯ ШКУРА (слепая старуха). 1983 – ТАЙНА «ЧЕРНЫХ ДРОЗДОВ» (миссис Мак-Кензи). 1987 – СКАЗКА ПРО ВЛЮБЛЕННОГО МАЛЯРА (Ягишна). 1990 – ВОСПОМИНАНИЯ БЕЗ ДАТЫ (Максимовна), СУКИНЫ ДЕТИ (мать Бусыгина). 1992 – МЫ ЕДЕМ В АМЕРИКУ (бандерша).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 16:02)

0

48

Анатолий Кубацкий
Его величество... Актер
   Он очень скромный человек. О нем могут рассказать что-либо немногие. Анатолий Львович Кубацкий смог прожить жизнь практически незаметно, как это ни парадоксально звучит в отношении актерской профессии. Наверное, в этом ему помог потрясающий талант перевоплощаться. Вряд ли рядовой зритель сможет связать воедино таких разных героев, как дед Глечиков из фильма «Дело было в Пенькове», генерал Франц из эпопеи «Щит и меч» и Водокрут Тринадцатый из сказки «Марья-искусница». К тому же Анатолий Кубацкий редко посещал какие-либо «великосветские» мероприятия, не ездил на фестивали и не мелькал на страницах модных журналов. Но что самое непостижимое, он ни разу не похлопотал о своем личном благополучии. Единственный его поступок в этом направлении – строительство кооперативной квартиры – был продиктован острой необходимостью. А звания, регалии, награды, всевозможные членства – все прошло мимо. Он Актер. Актер на роли сказочных королей и эксцентричных стариков.
   Даже 90-летний юбилей старейшего российского киноартиста прошел, что называется, в узком семейном кругу. Дом ветеранов кино, в который Анатолий Львович был вынужден переехать после смерти жены, оказался «за чертой бедности», а походатайствовать за себя перед Союзом кинематографистов или Гильдией актеров кино он в очередной раз наотрез отказался. Хотя представители этих организаций все равно приехали на торжества и даже вручили артисту значок «Отличника кинематографии».
   Так и протекла вся жизнь этого замечательного человека в профессии. Театр, кино, концерты. Кубацкий и ныне обладает острым, аналитическим умом, он внимательно следит за всеми происходящими событиями, читает газеты, смотрит новые фильмы. Иногда ворчит по-стариковски. Но незлобно.
   – Мой папа был поляк. Он приехал в Москву, видимо, на заработки. А мама родом из Архангельской губернии. Нас было у родителей шестеро – три брата и три сестры. Я младший. Старший брат устраивал любительские спектакли, и, естественно, мы все принимали в этом какое-то участие. Репетиции, создание афиш, обсуждения – все происходило у нас в доме, а потом начинались спектакли. Снималось помещение – дом князя Волконского, клуб купеческих приказчиков и т.д. Вначале давался какой-нибудь небольшой спектакль – водевиль, комедия, а вторая часть – бал, или, как называлось, бал-парэ: почта Амура, конфетти, серпантин, призы дамам за вальс, мужчинам – за мазурку. Обязательно присутствовал распорядитель танцев. И мы с удовольствием ходили на все эти вечера. Так что я попал в атмосферу сценических интересов еще в младенческом возрасте.
   – И повзрослев, вы уже не смогли из этой атмосферы вырваться?
   – Да. Причем впервые я вышел на сцену в школе. Со своим одноклассником Иваном Лебедевым мы разыграли отрывок из «Леса» Островского – встречу Несчастливцева и Счастливцева. Но больше никто не хотел в нашей самодеятельности участвовать. Тогда мы познакомились с воспитанниками Флеровской гимназии, где учились Леонид Варпаховский, Маша Миронова, Люся Пирогов, и они нас пригласили на постановку политизированного представления «Международный вокзал». С этого все и началось. Мы организовали эстрадный коллектив молодежи, давали концерты, выезжали в пригород. Это было забавно, интересно, увлекательно.
   – То есть вы уже вышли, что называется, на массового зрителя?
   – Больше того, Варпаховский организовал джазовый оркестр под названием ПЭКСА – Первый Эксцентрический Камерный Сочетательный Ансамбль. Оркестровки делали нам очень известные музыканты. Выступали мы в «Кино Малая Дмитровка». Там шли фильмы с Бастером Китоном, Гарольдом Ллойдом и так далее. Директором кинотеатра был Михаил Бойтлер. Он предложил нам прослушаться в спортивном зале. Мы исполнили несколько номеров, ему понравилось, и нас пригласили выступать перед сеансом, что мы и делали в течение месяца. Причем мы даже пытались озвучивать мультфильмы Диснея – импровизировали, обыгрывали шлепки, падения, полеты. Все члены джаза были консерваторцами, и только я благодаря дружбе с Варпаховским пристроился туда без музыкального образования – играл на свистульках, трещотках, короче, создавал шумы. Сам Варпаховский играл на бутылках. Но однажды приехал секстет негров, и нам пришлось уйти.
   – Профессиональное образование вы получили у Завадского. Это был первый набор в его студию?
   – Да. Это было в 1926 году. До этого я учился сначала в церковно-приходской школе в районе Самотеки, в Троицких переулках. Когда произошла революция, я перешел в городское училище, а когда начался голод, мы уехали в Саратовскую губернию, в город Кузнецк. Через два года я вернулся в Москву. По окончании школы я поступил в московское отделение «Ленинградской Красной газеты» на Советской площади. Работал передиктовщиком – надо было где-то зарабатывать деньги. А потом, когда появились афиши о приеме в студию Завадского, я ушел туда, потому что хотел быть актером.
   Вместе со мной на курс поступали Ростислав Плятт, Марк Перцовский, Юра Дуров – известный дрессировщик, который, правда, откололся месяца через три – ушел к своим зверюшкам. Студия находилась на Сретенке, на втором этаже в помещении бывшего паноптикума. Первой постановкой студии стала возобновленная пьеса «Любовью не шутят» Альфреда Мюссе. А вскоре нам дали новое помещение там же, на Сретенке, где мы и начали сезон 1931 года. На открытии присутствовал Всеволод Эмильевич Мейерхольд.
   Мне запомнилось на всю жизнь, как мы встречали в студии первый Новый год в нашей большой семье. Всю ночь к нам приезжали актеры из других театров, поздравляли, некоторые выступали с концертными номерами. Это было весело, интересно. Первый тост подняли, конечно, за 27-й Новый год, а второй тост – за здоровье Веры Марецкой, которая только что родила сына Завадскому.
   – Насколько я знаю, еще будучи студийцем вы работали не только под началом Завадского, но и у Натальи Ильиничны Сац.
   – Да, в 28-м году, опять же чтобы зарабатывать, я поступил в труппу Театра для детей под руководством Натальи Ильиничны Сац. Театр находился в помещении кинотеатра «Арс» на Тверской. Днем давались спектакли, а вечером шли киносеансы. Потом я работал в разных местах. Уже будучи штатным работником радио, выступал с джазом Цфасмана – вел конферанс в образе. Текст написал известный позднее автор Червинский. Поработал и в цирке. В Ленинграде шла пантомима «Тайга в огне». Ее привезли в Москву, стали возобновлять. Режиссер Петров предложил мне роль японского консула во Владивостоке. Самое смешное, что я должен был во время сцены поимки партизан под звуки выстрелов выехать на лошади на арену, встать напротив арестованных партизан и вынести приговор, затем совершить круг по арене и уехать. А я боялся, не знал, как лошадь себя поведет, – тут же идет стрельба. Но хорошо, что лошадь была к этому приручена.
   – Ростислав Плятт в своей книге «Без эпилога» пишет, что в студии Завадского, где вы учились, у него были три ближайших товарища: Митя Февейский, Люсик Пирогов и Толя Кубацкий, или, «как ласково мы его называли, Кубик. Из всей нашей компании он один умел играть на рояле и поэтому нещадно эксплуатировался». Тут даже эпиграмма имеется:

Я помню двухколонный зал с овиноградненою сценой,
Где дух студийный выплясал, обрызгав все веселье пеной,
Откуда изгнана печаль, где прироялен нашей волей,
Волнуя сломанный рояль, гремит Кубацкий Анатолий.
 
   Но дальше Плятт говорит о том, что позднее вы с ним оказались в центре неприятного инцидента. В театральной стенгазете вы резко выступили против дирекции театра, дело пошло по инстанциям, вы возмутились и ушли из театра. Плятт через год вернулся, а вы нет.
   – Это слишком волнительное и серьезное для меня событие. Плятт исказил факты, он не сказал правду, а это меня очень огорчило. Он писал воспоминания в последний год своей жизни, а мы с ним никогда не вспоминали события 32-го года. Казалось бы, всего лишь стенгазета в коллективе в 30 человек, но случились очень волнительные события.
   Когда мы открыли сезон 1931 года в новом помещении, возникла острая необходимость пополнить труппу. Предполагалось, что помощники Завадского займутся поисками молодых актеров, причем таких, которые согласились бы работать за нашу небольшую зарплату и к тому же подходили театру. Вопрос стоял очень остро, так как, не решив его, мы не могли начать новый сезон. Время шло. И вдруг Завадский заявляет, что собирается на месяц к Черному морю. Вы сами понимаете, что пополнение труппы – основная задача художественного руководителя, все зависит от него. И вдруг это сваливалось на наши плечи. Что ж, хозяин – барин.
   Завадский уехал. Но неожиданно в стенах студии возникла группа неизвестных нам людей, довольно свободно чувствующих себя среди нас. Никто их не знает, никто ничего не понимает. Оказалось, что это наши новые актеры. Кем они приглашены? Мы с Пляттом пошли к директору за объяснениями. А директор у нас тоже был новым, Артур Григорьевич Орлов – работник киевского Посредрабиса. Он нам рассказал, что Завадский перед отъездом пришел к нему с просьбой пригласить на свой взгляд человек шесть-семь актеров, и чем быстрее, тем лучше. Что он и сделал. И всего делов!
   Вся эта ситуация и легла в основу статьи, которую мы написали для стенгазеты. Никого она особо не взволновала – все же все понимали и присутствовали при этих событиях. Но вот возвращается Завадский. Он читает статью. Он взбешен. Он чувствует, что «пойман с поличным» при совершении неблагоприятного поступка и решает тут же, немедленно избавиться от нас. Секретарша списывает копию с этой статьи, и Завадский идет с ней в Мособлрабис, которым руководил тогда некто Городинский. Завадский выкладывает ему ультиматум: «Либо я, либо авторы этой статьи. Вместе мы существовать не можем». Городинский заверяет сделать все необходимое, чтобы создать Мастеру все условия для спокойной работы. Он созывает общее собрание студийцев, произносит разгромную политизированную речь, призывает всех высказываться. Желающих было немного – человека два, жаждущих угодить Завадскому, и кто-то из недавно приглашенных. В заключении собрания Городинский от имени Мособлрабиса выносит решение – Плятта и меня из театра уволить, из профсоюза исключить и поставить вопрос о лишении нас паспортов.
   На другой день мы были уволены. Это было нужно только Завадскому, больше никому. Мы тут же подали апелляцию в ЦК Рабис и стали думать о том, куда устроиться. Так как мы оставались актерами, нам хотелось работать в театре, и Плятт пошел устраиваться в студию Рубена Симонова, а я пошел в Театр строителей красного стадиона – типа ТРАМа. Но так как еще в 31 году мы с Пляттом были приняты в штат Всесоюзного радиокомитета, нас не особо волновало ни наше гражданское положение, ни материальное, потому что мы работали там в полную меру и получали нужную зарплату.
   Вначале мы были дикторами, но, естественно, принимали участие в разных редакциях – детского вещания, музыкального, красноармейского. Не работали только в последних известиях и гимнастике по утрам.
   Вот такая история.
   – Чем же кончилась история с апелляцией?
   – А кончилась она тем, что ЦК Рабис не скоро, но все же рассмотрел нашу апелляцию и вынес решение: отменить все, что напридумывали Завадский с Городинским, и вновь поднять вопросы, затронутые в нашей статье. Но ввиду того, что Завадского не было в тот период в Москве, а мы с Пляттом работали в других театрах, все осталось на своих местах. Вместе с тем Плятт вернулся в студию, помирился с Завадским, а я – нет. И никогда об этом не жалел.
   Завадский вообще был человеком неприятным. Вы знаете, что он всегда носил с собой пачку остроотточенных карандашей? Он все время рисовал. Но никогда не рисовал нормальных людей. Он все время рисовал каких-то гномов, карликов, уродов. Вы не найдете в его рисунках ни одного человеческого лица. Почему? Непонятно. Мне недавно рассказали, как однажды Завадский в присутствии Галины Улановой кому-то сказал: «Мои ученики – это Плятт, Марецкая и Мордвинов». И вдруг Уланова говорит: «Как? И это все? Это же так трагично!»
   – Нравилось ли вам работать на радио?
   – Да. Мы с удовольствием играли в радиопостановках под руководством Осипа Наумовича Абдулова. У нас был такой костяк, на котором держались все его постановки: Плятт, Литвинов, Пирогов, я и кто-то еще. С 1931 по 1993 год я продолжал выходить в эфир, правда в штате я был 10 лет, а 11-й год пришелся на начало войны. Московские театры эвакуировались, и в столице остались кое-какие артисты, по каким-либо причинам не уехавшие. И вот из них и составился новый театр – Театр драмы во главе с Николаем Михайловичем Горчаковым. Играли мы в помещении бывшего театра Корша, а потом это называлось филиалом Художественного театра. После войны наш театр стал называться Театром Маяковского, и проработал я в нем в общей сложности 15 лет.
   Но так как я ушел из штата радио, я теперь не считаюсь его ветераном. А ведь когда я начинал, радио было еще в младенческом возрасте, я помню, как отмечалось 15-летие организации радио. А теперь уже есть совет ветеранов радио, и я решил, что, может быть, я тоже ветеран.
   – Ну а как же?
   – Оказалось, нет. Со мной даже почему-то не захотели разговаривать. Там требовались такие условия – либо проработать в штате 15 лет, либо уйти на пенсию из Всесоюзного радиокомитета. Но я продолжал работать там 60 лет, хотя и не в штате.
   – К сожалению, многое приходится в этой жизни доказывать. А каково это – ощущать себя ветераном? Ветераном сцены, ветераном радио, ветераном кино?
   – На этот вопрос мне очень трудно ответить. Если бы я был, скажем, боксером или штангистом, я понимал бы, что раньше я поднимал 500 кг, а сейчас – 5 кг. А в чем выражается жизнь в искусстве? Можно ответить привычно – это чувство вкуса, чувство меры, чувство такта, интеллигентности. Они возникают не сами по себе, а в связи с чем-то. Я, например, удивляюсь, просматривая телепрограммы, телесериалы. Я удивляюсь и не понимаю, что это такое. Или другой пример – к нам в Дом ветеранов кино привозят новые картины. Просмотрев почти до середины «Время танцора» Абдрашитова и Миндадзе, я громко спросил окружающих: «А в этом фильме что-нибудь человеческое есть?» Он же никуда не годится, и тем не менее взял массу наград и премий. Это тоже меня удивляет. Где же у людей представление о том, как можно разумно рассказать друг другу какую-либо историю?
   – А это не возрастное брюзжание, не конфликт поколений?
   – На это я вам отвечу. Разве вы могли бы помочиться в плафон светильника в родном театре? Или нарисовать на стене сношающихся собачек? А мой друг Плятт это делал в те же годы, когда Станиславский писал свои великие труды и осуществлял выдающиеся постановки на сцене Художественного театра. Это немыслимо! Это – из ряда вон! А однажды он умудрился во время спектакля «Компас» написать на лысине актера Февейского химическим карандашом матерное слово из трех букв и так потом веселился! Ну как это понять? Так что во все времена существовали культура и бескультурье.
   – Анатолий Львович, если продолжать тему ветеранства, нельзя обойти и ту часть вашей биографии, которая связана с войной.
   – Да, но только с финской войной. Осенью 1939 года перед своей дверью я встречаю человека в солдатской форме, который вручает мне повестку – явиться тогда-то туда-то с ложкой, вилкой, кружкой и т.д. Сбор около кинотеатра «Космос». Когда я туда пришел, понял, что обратно уже не отпустят. В карманах у меня лежали документы, деньги, ключи, поэтому я отпросился, сгонял домой, все отдал и попрощался с женой и сыном. Вечером мы уже были на вокзале. Нас погрузили в товарняк и куда-то повезли. В Орле расформировали, обстригли, переодели и погнали по шоссе в Польшу. Вдруг – приказ Ворошилова: остановиться. Постояли, повернули назад. На границе нас надолго задержали. Потом выдали обмундирование и повезли в Финляндию, в северный город Кандалакшу. Финны нас изрядно потрепали. Мы попали в окружение и получили приказ, беззвучно отступать к советской границе. Идем. И представьте себе картину: зима, лунная ночь, тишина. Мы молча, без шума и разговоров, идем неизвестно куда. Так как я служил в артиллерийском полку, мы все перевозили на конской тяге. Так что и лошади молча с нами передвигаются. И вот от нашей процессии отстает какая-то часть, и мне начальник штаба приказывает остаться одному в этом незнакомом темном месте и дождаться отставших. Представляете? Как определить в кромешной темноте, кто наш, а кто не наш? Ситуация была жуткая.
   А потом нам выдали лыжи, халаты, водку и вновь повели занимать позиции. Но, слава Богу, наступил мир.
   – В ту пору вы еще не были известным артистом, не снимались в кино?
   – Мой кинодебют состоялся в 1928 году. Представляете? Из ныне живущих киноактеров такой цифрой, пожалуй, уже никто не похвастается. Поступило приглашение от Госвоенкино, которое находилось на Красной площади в помещении ПУРККА – Политического Управления Рабоче-Крестьянской Красной армии. Режиссеры Малахов и Верховский предложили сыграть молодого парнишку, сельского жителя, брата героини – Марецкой. Ее кавалера играл Михаил Яншин. Кстати, на съемки в пригороде Москвы к нам приезжала молодая жена Яншина – Вероника Полонская, только что вышедшая за него замуж. Фильм назывался «Простые сердца». Потом некоторый перерыв, какие-то незначительные эпизоды, и с начала 50-х началась активная работа.
   – Из галереи так называемых отрицательных героев, которых вы сыграли, самым великолепным я считаю генерала Франца из фильма «Щит и меч». Прежде всего потому, что он совершенно не похож на остальные ваши работы. Это не сказочный герой, и не брюзга-старикашка, а умный, страшный противник...
   – Но вместе с тем странная вещь: сыграл Франца, сыграл еще пару злодеев, а ребята во дворе кричат: «Вон идет этот вредный тип!» А на самом деле я играл довольно мало отрицательных ролей. Та же «Марья-искусница», скажем. Ну Водяной, ну кто он такой? Хитрый мужичонка с длинной бородой, душа нараспашку!
   – Это все, наверное, от Роу, сказки которого на самом деле добрые.
   – Надо сказать, что Роу никогда мне ничего не подсказывал, как и что играть. Никаких замечаний. Он считал: раз он пригласил артиста, артист сделает свое дело. И все. Он был больше ремесленником, нежели творцом. Так что у него я снимался много и все больше по королевской линии – Йагупоп, король Унылио, царь Водокрут. Или наоборот – замухрышки-мужички, как кум Панас из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Нужно сказать, что он придерживался метода антрепризы. У него был костяк исполнителей, который обязан был принимать участие в его постановках, и неважно, подходила роль актеру или не подходила. Вот представьте себе – «Королевство кривых зеркал». Там был такой персонаж Нушрок – Коршун. И Роу предлагает снимать в этой роли Александра Хвылю – полного, крупного мужчину. Какой же он коршун, хищник? Потом уже разыскали Файта. Вот это уже было то, что надо: быстрый взгляд, нос крючком, готов в любой момент к стремительной атаке. А Роу – лишь бы роли разошлись в кругу его антрепризы. Он никого из нас не спрашивал и назначал на ту роль, на какую хотел. Сознательно я сыграл лишь короля Унылио в «Новых похождениях Кота в сапогах». Я на эту роль пробовался, я на нее шел. Во всех остальных фильмах меня не спрашивали.
   – Вы достаточно рано стали играть роли стариков. По-моему, вас даже чересчур эксплуатировали в этом амплуа, как и Милляра.
   – Это не удивительно. Это особенность характерного актера. Была такая актриса Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина. Она с самого начала играла старух – и играла блистательно. Тут надо сказать, что, вероятно, сейчас в России не найдется человека, который мог бы сказать, что участвовал в одном спектакле с такими людьми, как Блюменталь-Тамарина, Николай Мариусович Радин, Борис Самойлович Борисов. А я участвовал. Плятт играл там какого-то пижона, а я играл маленькую роль клерка. Это было в помещении мюзик-холла где-то недели две. Игрался спектакль «Хорошо сшитый фрак» – любимая пьеса Радина, его конек.
   – Честно говоря, мне было как-то странно слышать, что вас узнают на улице – со своим лицом вы довольно редко появлялись на экране.
   – Да, на того же Водокрута меня гримировали долго. Это надо было втереть грим так, чтобы он не отличался от цвета лица, нос наклеить, бороду длинную, и чтобы все волосики естественно располагались – это часа два продолжалось. Так что надо было приходить на грим задолго до остальных. А после съемки задерживаться. Представляете, Миша Кузнецов снял усы и ушел, а мне – разгримировываться еще часа два.
   Кстати, Водокрута должен был играть Мартинсон. Но он почему-то не мог, и пришлось сниматься мне. И я играл так, как видел этот образ сам. Мартинсон ушел бы, наверное, в эксцентрику.
   – А по голосу вас не узнают?
   – Как ни странно, узнают. Был такой случай на одной из концертных поездок. Где-то на стадионе, в сумерки, нас осветили прожекторами, и вдруг из огромного зала я слышу женский голос: «А я его знаю с детства!» Я думаю, кто это, откуда меня знает? Как потом выяснилось, она еще будучи в деревне слышала меня по репродуктору.
   – Анатолий Львович, а кем была ваша жена?
   – Жена моя, Раиса Ефимовна Ельперт-Гальперин, родом из Одессы. Лет в 12-13 она приехала в Москву. Отец ее, инженер-электрик, получал образование во Франции, занимался здесь в тресте противопожарного оборудования «Спринклер». После его смерти она решила продолжать профессию отца. Окончила противопожарный техникум и занималась проектированием оборудования. Мы поженились, в 1936 году у нас родился сын. Мы старались, чтобы он не пошел в театр, так оно и получилось. Он окончил архитектурный институт, и сейчас руководит мастерской в «Моспроекте».
   Жена жила на улице Мархлевского, которая раньше называлась Милютинским переулком. Это был двор Польского костела. Окружающие строения сплошь занимали польские товарищи, которые там жили и работали. Занимали мы втроем девятиметровую комнату. С нами жила еще и собака Джек. Это продолжалось до тех пор, пока я не вступил в кооператив от Театра Маяковского. Совместно с Театром киноактера строился дом на улице Черняховского. Но нужно было платить вступительные взносы, членские взносы... А где взять деньги? В это время я уже начал сниматься, и мне предложили перейти в штат Студии Горького, что я и сделал. И считаю, что правильно. А вот совсем недавно, уже после смерти жены, я переехал в Дом ветеранов кино.
   – Ваша жена принимала участие в вашем творчестве?
   – Нет, никакого. Я даже больше скажу. Она почти что никогда не давала оценки тому, что я делал на сцене или на экране. Помню такой момент, когда где-то шел «Юбилей» Чехова, и Хирина играл Василий Топорков. А в Театре Маяковского я играл Хирина. Так когда она посмотрела, то сказала: «Ну и что? Толя так же играл». Это перекликается с анекдотом, когда в Одессе тонул мальчик, кто-то бросился его спасать, вытащили, все были рады, а особенно рада была мама, которая спросила: «А вы кепочку там не нашли?».
   Она совершенно не годящаяся для искусства женщина. Она даже никогда не улыбалась. Но была порядочным человеком, честным. К ней всегда хорошо относилось начальство, с которым она работала, так как работником она была очень хорошим.
   Я вообще никогда никого не спрашивал о своем творчестве, а мне не говорили. Поэтому я не знаю, как к моим работам относились родственники, друзья.
   – Вы ведете своеобразный образ жизни. И коллеги говорят о вас, как о несколько замкнутом, скрытном человеке, не входившем ни в какие компании, что никогда вы не были замечены ни в каких скандалах, а спорите только с режиссерами. Это так?
   – Да и с режиссерами я не очень-то спорил. У них своя работа, у меня своя. Задача в том, чтобы исполнить роль так, как ты чувствуешь. И все. А компаний я особо никаких и не помню. Мы жили в трудное время и в театральном, и в государственном смысле. Всегда было нелегко материально, сложно с питанием. Мы увлеченно занимались профессией.
   – А как так получилось, что вы не имеете никакого звания?
   – Наверное, в силу моего характера. Я никогда не предпринимал для этого никаких шагов, действий, а само ничего не приходит. Меня это не интересовало, не волновало, не беспокоило. Не говоря о том, что когда начались все эти награждения, раздача званий, я встретил известного деятеля Художественного театра Владимира Александровича Попова. Он передал мне слова Станиславского, его реакцию на все это: «Ну, искусство кончилось».

КУБАЦКИЙ Анатолий Львович
   Актер.
   Родился 01.11.1908 в Москве.
   В 1928 г. – актер первого Детского театра п/р Н. Сац. Окончив в 1929 г. Драматический театр-студию п/р Ю. Завадского, стал актером, работал в различных театрах Москвы. В 1942—1957 гг. – в Театре им. Вл. Маяковского. В 1957—1959 гг. актер Театра-студии киноактера, в 1959—1973 гг. – Киностудии им. М. Горького.
   Снимался в фильмах:
   1928 – ПРОСТЫЕ СЕРДЦА (Федька). 1938 – В ЛЮДЯХ (денщик). 1953 – СЛУЧАЙ В ТАЙГЕ (Никита Степанович). 1954 – МОРЕ СТУДЕНОЕ (дед Никифор). 1955 – ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ (Болтушок). 1956 – УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ДАНТЕ (Исидор). 1957 – ДЕЛО БЫЛО В ПЕНЬКОВЕ (Глечиков), НОВЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ КОТА В САПОГАХ (дедушка, он же король Унылио), ОТРЯД ТРУБАЧЕВА СРАЖАЕТСЯ (дед Михайло). 1958 – СОРОКА-ВОРОВКА (Угрюмов). 1959 – ВАСИЛИЙ СУРИКОВ (Тюлькин), В СТЕПНОЙ ТИШИ (Силантий), МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА (Водокрут XIII). 1960 – ХЛЕБ И РОЗЫ (Анисим Охапкин). 1961 – ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ (кум Панас), ВОДЯНОЙ (Пестриков). 1962 – ВЕСЕЛЫЕ ИСТОРИИ (керосинщик), ЯБЛОКО РАЗДОРА (дед Селиван). 1963 – КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ (король Йагупоп LXXVII). 1964 – МОРОЗКО (атаман разбойников). 1965 – СЕРДЦЕ МАТЕРИ (возница). 1966 – УТОЛЕНИЕ ЖАЖДЫ (Лузгин). 1967 – ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ (Одноглазый), АННА КАРЕНИНА (камердинер). 1968 – ЩИТ И МЕЧ (генерал Франц). 1969 – ВАРВАРА-КРАСА, ДЛИННАЯ КОСА (Афоня). 1970 – СЕСПЕЛЬ (доктор). 1972 – ПРИВАЛОВСКИЕ МИЛЛИОНЫ (Бельмонтов), СПАСЕННОЕ ИМЯ (Кайтан), ЧИППОЛИНО (Баклажан). 1978 – ДУЭНЬЯ, тв (настоятель Пабло). 1983 – ВЗЯТКА, тв (доминошник). 1992 – ГРЕХ (эпизод).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 16:03)

0

49

Лидия Королева
Просто Кралевна
   Кого-то, может быть, это удивит, но речь пойдет о Лидии Королевой.
   «Кто такая Королева?! Не знаю я никакой Королевой! Не надо мне никакую Королеву!» – кричал великий киносказочник Роу, когда впервые услышал эту фамилию. Но познакомившись и поработав с этой актрисой, он влюбился в нее на всю жизнь. Да, Лидия Королева никогда не была ни примой, ни премьершей, ни тем более «звездой». Она труженик, рядовой труженик экрана и сцены.
   Но и не это привлекает в Лидии Георгиевне. Она удивительный человек. Мудрый, беззлобный, изысканный – при грубоватости голоса и где-то даже внешности. Она никогда не занималась своей карьерой. Играла, что предлагали, не напрашивалась, не выбивала званий и категорий, ни кичилась любовью к ней самого Эйзенштейна, снималась, озвучивала, писала эстрадные номера себе и коллегам.
   Впрочем, обо всем по порядку.
 
* * *
   – Меня с детства влекла сцена, – вспоминает Лидия Королева. – Папа приносил из детских магазинов красивые раскладные театрики, и я с удовольствием разыгрывала кукольные представления. Папа был очень одаренным человеком. До 1922 года он работал у купцов Рябушинских в акционерном автомобильном обществе. Старший из Рябушинских папу любил и все время говорил ему: «Егор, хочешь театр? Я дам тебе помещение». И где-то в 19—20-м годах на Народной улице, на Таганке, у Москвы-реки, дал ему подвал. Там папа организовал самодеятельный театр. Сам ставил, пел и декламировал. После 23-го года, когда Рябушинские уехали в Париж, работал в организации «Экспортхлеб» главным бухгалтером. Но театр не бросал.
   С мамой они разошлись, но нас, троих детей, папа не забывал. По воскресеньям он брал нас к себе, и мы целый день проводили в Третьяковской галерее. Брат мой, Геннадий Георгиевич Королев, стал народным художником, профессором. За три месяца до смерти ему присвоили академика. Он вел кафедру живописи в Институте имени Сурикова.
   По настоянию отца я проучилась 10 лет, за что бесконечно ему благодарна. Наш класс был очень хорошим. До сих пор дружу со школьной приятельницей Марией Павловной Ласкавой, которая сейчас доктор философских наук. Мы любили литературу, ее нам преподавал в единственном классе в Москве профессор Зерчанинов. Так что в этом отношении база у нас была потрясающая. Но самое яркое впечатление школьных лет связано с выпускным вечером: он прошел в Колонном зале, а потом мы вышли и дали ход на Красную площадь. Мы стали первыми выпускниками школы, вышедшими на главную площадь страны.
   Моя старшая сестра была более образована технически. Она мне разъясняла теоремы, подсказывала, и я всегда ее слушалась. Поэтому когда она сказала мне: «Подавай в МГУ на математический» – я подала. Решила все задания, проучилась первый год. Но только я перешла на второй курс, в ноябре 1938 года был объявил набор молодежи во ВГИК.
 
* * *
   Надо сказать, что учась в МГУ, я посещала какие-то самодеятельные курсы, и нас периодически смотрели представители министерства культуры, присутствовали на выступлениях, спектаклях. И однажды ко мне подошел пожилой, как мне показалось, человек. (Как потом выяснилось, это был очень известный и влиятельный человек по фамилии Перес, большой друг знаменитого литературоведа Фортунатова, причем было ему тогда всего 42 года.) Он меня отвел в сторону и спросил: «Вы серьезно этим делом занимаетесь?» Я ответила: «Да. Жить без этого не могу». Тогда он говорит: «Я вам сообщаю по секрету: в ноябре-месяце во ВГИКе товарищ Эйзенштейн объявит набор молодежи на режиссерский факультет по распоряжению правительства и лично товарища Жданова. Ему сказали, что хватит заниматься со стариками, давайте рождать свою, молодую советскую режиссуру». Дело в том, что Сергей Михайлович в те годы читал лекции и проводил семинары с уже известными режиссерами, такими как Разумный, Ромм, Пудовкин, Райзман, Довженко, Донской, Савченко, Калатозов, Роу, а теперь вот было решено набрать молодежь. И я пошла.
   Конкурс был очень сложный, тяжелый, и я бы сказала, что по сравнению с теперешним приемом во ВГИК он был академическим. Во-первых, экзамены по специальности. Давалось два направления: положим, отрывки из романа «Мать» Горького и что-нибудь из Маяковского. И надо было написать и раскадровать, как мы видим эти отрывки на экране. Если мы сдавали экзамен по специальности, нас направляли дальше по кабинетам сдавать все остальное. Причем, имея на руках аттестат за десятилетку с оценками по 10-12 предметам, мы должны были те же предметы сдать и в институте. Я засыпалась на биологии, и, не узнав оценки по специальности, перестала сдавать дальше. Через несколько дней я получила повестку – явиться в деканат ВГИКа. Приехала. За столом – декан Игнат Иванович Назаров: «Королева? Куда же вы пропали?» – «Я не пропала, – отвечаю. – Я засыпалась на биологии. Мне поставили двойку». – «Кто вам сказал? Нет, вам поставили тройку». Он тихонько подвел меня к доске приказов и показал глазами на отметки по специальности. И я прочла: оценка по режиссуре – 5, по актерскому мастерству – 5. «А по биологии, запомни, у тебя тройка. Так сказал Сергей Михайлович».
   Требования у Эйзенштейна к абитуриентам были огромными. К нему нельзя было прийти на экзамены, не зная живописи, музыки классической, легкой, кинематографической, мы должны были знать все. Растерянные глаза, устремленные на С. М., сразу снижали отметку. Насколько мне не изменяет память, в приемную комиссию также входили Кулешов, Хохлова, Телешева – супруга Эйзенштейна, Новосельцев, Галаджев, Оболенский, и каждый имел право задать нам вопрос на любую тему. Искусство, мода, спорт – мы должны были быть готовы ко всему. Этой же комиссии мы сдавали экзамен по актерскому мастерству – этюды, отрывок, сценки.
   Я пришла в спортивных байковых штанах, с чемоданчиком, стриженая под мальчишку. Встала у рояля, положив на него руку, чем вызвала недоуменный взгляд у пианистки. «Я буду читать монолог Ларисы из „Бесприданницы!“ – заявила я, убив этим всю комиссию. А голос у меня был такой же, как сейчас. Набрала воздух, обвела всех туманным взглядом и начала: „Я давеча за Волгу смотрела. Как там хорошо...“ Телешева по графинчику постучала: „Спасибо, деточка!“ И вдруг Эйзенштейн, чьих глаз из подо лба никогда не было видно, говорит: „Королева, вы с нами шутить будете?“ У меня – слезы градом. „Деточка, давайте что-нибудь комедийное!“ Я еще больше разрыдалась – оскорбили! Я же героиня! А они из меня клоуна делают. Но собралась: „У меня Чехов есть. Рассказ „Неудача“. Прочесть?“ Одобрили: „Вот это давайте“. Дослушали до конца. А потом дали задание на этюд: разговор по телефону с больным отцом, затем с начальником и с любимым человеком.
   На экзамене по режиссуре Эйзенштейн обязательно спрашивал и по своим работам:
   – Какая у меня последняя картина?
   – «Александр Невский».
   – Ну что ты можешь сказать? Картина понравилась?
   – Очень. Я смотрела ее несколько раз.
   – А кто автор?
   – Павленко.
   – Кто композитор?
   – Прокофьев.
   – Кто актеры? Какие сцены понравились? Что привлекло в режиссуре?
   – Мне понравился эпизод «Кольчужка коротка» и разговор о том, как прижать тевтонцев. Вами был придуман интересный ход – «зажать между двух берез и нарушить!» Это мне запомнилось.
   Он на меня посмотрел:
   – Память хорошая. А музыка?
   Поговорили о музыке, о работе художника. Вдруг он достал огромную связку прошнурованных бечевкой репродукций – ну там все было, начиная с византийского искусства. А фамилии мастеров и эпоха были заклеены. Сергей Михайлович брал репродукции веером, и на какую показывал пальцем, нужно было безукоризненно назвать мастера и картину. Из десяти репродукций я не угадала только две. Как я уже говорила, знанием живописи я обязана прежде всего моему отцу, потому что с семи лет он водил нас и в Третьяковку, и в Пушкинский музей, который раньше назывался Музеем изобразительных искусств.
   Так что экзамены были очень сложными. А после войны ситуация изменилась. Когда я об этом спросила у Стасика Ростоцкого, он сказал, что требования при приеме во ВГИК были средними. Но что значит «средними»? Я точно знаю, что аттестат по десяти предметам уже никого не интересовал. Сдавали историю КПСС, литературу и язык.
 
* * *
   С января нового года начались занятия в мастерской Сергея Михайловича. Нельзя сказать, что он требовал от студентов чего-то невозможного. Но ему и в голову не могло прийти, что мы чего-то не знаем. Так что нам постоянно приходилось «быть на подхвате» у его эрудиции. К началу занятий курс состоял из сорока человек. Через семестр – из двадцати восьми. К третьему курсу осталось всего четырнадцать. Ко мне у Мастера было особое отношение. Не знаю, помнил ли он мое имя, так как величал меня Кралевной. Входя в аудиторию, он неизменно спрашивал: «Кралевна здесь?» – «Здесь», – робко отвечала я. «Тогда начинаем!»
   Что же касается его симпатий к студентам – самым любимым учеником Сергея Михайловича стал Миша Швейцер. Мэтр возлагал на него большие надежды и не ошибся. Швейцер стал известным и талантливым режиссером.
   Параллельно мы занимались актерским мастерством, конечно, по системе Станиславского. И вела их профессор Елизавета Сергеевна Телешева из МХАТа. На втором курсе мы уже делали отрывки в гриме, костюмах. Я увлеклась актерской профессией, этюдами, отрывками, и Елизавета Сергеевна стала ко мне внимательно присматриваться. Я хорошо сдавала экзамены, причем один раз сыграла Улиту из «Леса» – образ комедийный, острохарактерный. На экзамене я наблюдала за Телешевой и Эйзенштейном – они все время перешептывались. В следующем семестре мы ставили «Месяц в деревне» Тургенева. Там я играла драматическую роль Натальи Петровны, сцену с Верочкой. Образ совершенно не соответствовал моим характерным данным, и все-таки Елизавета Сергеевна дала мне его на преодоление. И я сделала. Отрывок получился хороший, и опять они шептались. В результате я узнаю, что в протоколе было написано: «Рекомендовать на актерский факультет. Телешева». Эйзенштейн написал: «Возражаю».
   Пока они судили-рядили, началась война. ВГИК был эвакуирован в Алма-Ату. Бежали из Москвы на грузовых платформах – ставились троллейбусы, и в них студенты ехали до Алма-Аты. Я в этом процессе не участвовала, надеялась, что откроется что-нибудь театральное в Москве, куда можно будет устроиться. В это время мой большой тогда друг Миша Швейцер написал письмо: «О чем ты там думаешь? Приезжай или тебя отчислят». И когда немцы отошли от Москвы, в январе 1942 года, я самостоятельно отправилась в Алма-Ату. Ехала 17 суток. И приехала вся во вшах. Когда спускалась из вагона со стареньким чемоданчиком, увидела встречающего меня Мишу с тележкой. «Ты думал, что я гардероб привезу?» – спросила я его. Он похудел, к ногам вместо ботинок были привязаны деревяшки. Посмотрела я на него: «За этим ты меня вызывал?» Он говорит: «Это случилось только месяц назад. У нас очень тяжело. Сергей Михайлович тебя ждет».
   Я пришла к заведующему научной частью оператору Юрию Андреевичу Желябужскому, он открыл передо мной протоколы последнего семестра, где было написано: «Телешевой рекомендована на актерский факультет». Я рассказала об этом Мише, и он ответил: «И иди. Потому что С. М. требователен так же, как если бы не было войны. Надо сидеть в библиотеках, надо знать все. Если он поймет, что ты чего-то не знаешь, он даже разговаривать не будет». Елизавета Сергеевна не приехала в Алма-Ату, а актерским курсом руководили Пыжова и Бибиков. И я попала к ним и была безумно счастлива. Этих педагогов я вспоминаю с гордостью, любовью, слезами на глазах и благодарностью. Они мне очень многое дали.
   Там же, в Алма-Ате, я впервые снялась в кино. Во время войны создавались боевые киносборники. Козинцев и Трауберг сделали сюжет «Юный Фриц» с Жаровым в главной роли. Я играла начальницу женского отделения гестапо, невесту Фрица. Мне нарисовали огромный синяк под глазом, затянули картуз ремнем, и мы с Жаровым танцевали что-то типа вальса.
 
* * *
   Эйзенштейн продолжал заниматься с остатками режиссерского курса (некоторые студенты ушли на фронт, некоторые остались в Москве). Мастер приступил к съемкам «Ивана Грозного».
   Студенты были голодные, разутые-раздетые. Естественно, Эйзенштейн не возражал, чтобы они снимались в массовках, так что мое общение с ним продолжалось. Надо ли говорить, как мы все следили за его гениальной работой в павильоне. В то же время, работая на своем факультете над отрывком из «Ромео и Джульетты» в роли Кормилицы, я сорвала голос. Надо было срочно лечиться, доставать горячее молоко и инжир. Денег нет. Решилась обратиться к Сергею Михайловичу. Пришла в павильон: он сидит и что-то темпераментно объясняет какому-то актеру. Я нагнулась к его уху и тихо попросила денег на лечение горла. Ноль внимания. Ну, думаю, бесполезно, он весь в работе. Я угрюмо повернулась и пошла прочь. Вдруг слышу окрик: «Кралевна! Кралевна!» Оборачиваюсь – меня догоняет его помощник Борис Свешников и сует деньги от Сергея Михайловича: «Как он сказал – на горло». Со временем выяснилось, что за помощью к нему обращались многие. Вспоминаются и курьезные случаи.
   Сергей Михайлович, помимо всех других достоинств, обладал удивительным чувством юмора. Поэтому бывает очень грустно, когда все вокруг делают из него бесконечный теоретический конспект. Помню, на съемках «Ивана Грозного» крутился около него известный сценарист и режиссер Мачерет. Он постоянно отвлекал Эйзенштейна, не давал сосредоточиться. Мастера это злило, и однажды в перерыве между съемками он на обороте декорации из туго натянутых холстов крупно черным углем написал: «Здесь не мачеретиться!» Это несколько остудило пыл коллеги.
   Каждый день съемок был праздником. Праздником таланта, юмора, шуток. Это незабываемо.
   Уже в конце 44-го в Москве я заканчивала ВГИК. На дипломный экзамен по актерскому мастерству пришел Сергей Михайлович и занял председательствующее кресло. «Где тут моя Кралевна? Я ее принимал, я ее и выпущу», – сказал он, посмотрел отрывок Чехова, снятый на пленку Кулешовым, поставил «5» и подписал мой диплом. Так я стала единственной актрисой кино с подписью Эйзенштейна в дипломе.
   Если во мне есть что-то творческое, а оно, наверное, есть, то этим прежде всего я обязана ему.
 
* * *
   А дальше началась целая эпопея, связанная с поступлением в Театр-студию киноактера, не меньшая, чем поступление во ВГИК. В июне 1945 нам объявили, что Михаил Ильич Ромм начинает туда прием, и, невзирая на звания, положение и общественную работу, всем надо показываться и заново держать экзамен. Комиссия: Бабочкин, Ромм, Дикий, Плотников – человек шесть. Из восьми выпускников актерского факультета были приняты человек пять. И театральные артисты приходили, с именами, и все держали экзамен. Несмотря на такие испытания, основная масса студийцев сидела без работы.
   Каждое утро мы приходили в театр к 11 утра, слонялись по коридорам. А не придешь – отметка, с зарплаты снимают. И в один прекрасный день я иду по известному коридорчику, где 31-я репетиционная комната, глянула на доску приказов, смотрю – объявленьице, причем какое-то самодеятельное, на листочке из школьной тетради в клеточку. И написано: «Товарищи артисты. Свободных от производства, желающих заняться веселым творчеством, прошу явиться такого-то числа к такому-то часу в 31 репетиционную комнату. Виктор Драгунский».
   Я думаю – надо идти. Прихожу, как всегда немножко припоздала, открываю дверь – битком набито. По правую руку – соединенный блок стульев с откидными местами, вынесенный из зала. Сидят Крючков, Андреев, Бернес, Алейников, Дружников. Рояль, стулья. Молодежь, средний возраст... И между всеми мечется Виктор Драгунский. Я вошла, встала к стеночке. Первое, что услышала – бас Андреева: «Вить, а мы-то чего тут будем делать?» Витя ответил: «То же, что и все». – «А что все?» – «А я не знаю. Будем придумывать». Тогда вся эта команда встала, сиденья хлопнули, и они так шеренгой и ушли. Потому что готовились к тому, что им уже написали тексты, скетчи, а ничего этого не было. Виктор сказал: «Будем работать вместе, у меня есть наметки. Вот здесь присутствуют автор Людмила Наумовна Давыдович, концертмейстер Владимир Александрович Чайковский – брат известного композитора Бориса Чайковского. Давайте сочинять...» И как-то все пошло-поехало. Так родилась «Синяя птичка».
   Открывался занавес, выскакивала Муся Виноградова в образе Синей птички – клювик на ней маленький, синенькая юбочка – и пела:

Синяя птичка она такая вот,
Синяя птичка в ней все наоборот!
Кого она полюбит, в обиду не дает,
А тех, кого не любит, кусает и клюет!..
 
   Мария Владимировна Миронова потом подошла к ней и спросила: «Дорогая, а вы какую балетную школу заканчивали?..» Все было на высочайшем профессиональном уровне.
   Первый номер Драгунский предложил сам: проблема составов. Это номер был очень злободневный, потому что Николай Сергеевич Плотников в это время репетировал Найденова «Дети Ванюшина», и у него на каждую роль было по 3-4 исполнителя. На это явление Драгунский сделал пародию, и «Синяя птичка» открывалась номером «Проблема составов – проблема отцов и детей Ванюшиных». Выходило три Алеши, два отца, три матери, четыре няньки. Тексты были потрясающе смешными. Следующий номер высмеивал модные спектакли – в те годы в Москве почти во всех театрах шла пьеса Константина Симонова «Русский вопрос». И вот Мила Давыдович, которая была моим большим другом, сказала: «Мне нужно пять девушек, которые умеют приплясывать и напевать. Я предлагаю сделать номер „5-Джесси-5“.» Это означало, как бы Джесси сыграли в хоре Пятницкого, в «Ромэне», в ЦДКЖ, в народном театре и в оперетте. Тексты все я не помню, но какие-то отрывочки напеть могу. Я делала «Джесси в ЦДКЖессе» – то есть в Центральном доме культуры железнодорожника. Я выходила в картузе начальника станции, с деревянными ложками, и басом начинала:

На Курском вокзале еще не сыграли,
Еще не сыграли «Вопроссс»,
Ах очень отстали на Курском вокзале,
А то, что сыграли – не то-с...
 
   Все отбивали чечетку и играли в ложки.
   Фольклорные куплеты исполняла Людмила Семенова в бархатном черном платье с жемчужинами, в грузинском головном уборе. Ее выход кончался такими строчками:

Ох, зашел вопрос далеко-о-о,
Репетировать нелегко-о-о,
И сказала да-а-аже Сулико:
«Называй меня Джессико...»
 
   И мы шли грузинским танцем. Заканчивалось все опереттой, Наташа Гицерот, покойная, исполняла. Тоже помню лишь какие-то обрывочки:

И Ярон сыграет в нем Макферсона.
Представляете себе в нем Ярона?
И куплеты на мотив из «Фроскиты»
Вы услышите из уст Гарри Смита.
И сядем мы тогда, укутав носики,
Пойдут у нас с тобой одни вопросики.
Чтоб укрепить весь наш репертуар,
Напишут музыку Жарковский и Легар...
 
   Это то, что я могу на ходу вспомнить. Шикарные номера. Со временем на эстраде появился какой-то звукоподражатель, который как бы крутит ручку приемника и попадает из одной страны в другую. Но у нас же целый номер был – Драгунский написал текст, а покойный Саша Баранов это делал так, что зал хохотал до слез. Со временем появилось много капустников – в Доме архитектора, Жук в Ленинграде целый театр на этом сделал, Белинский книгу написал, Ширвиндт тоже... Но почему-то все забыли, как гремела «Синяя птичка». А когда мы репетировали в ВТО по ночам, в старом здании на Тверской, (кстати, когда там шли наши спектакли, вокруг здания стояла конная милиция – пройти было невозможно), на каждой репетиции в зрительном зале сидел мальчик, лет 12-14. И я у Драгунского однажды спросила: «Вить, это твой родственник что ли?» Нет. Спросили у Эскина: кто это? «Да это Шурик». – «Какой Шурик?» – «Шурик Ширвиндт...»
   Жаль, что Виктор Драгунский сам не успел написать. Знаю, что над рукописями работает его супруга, может, что у нее получится... Но я все равно хочу заявить: почти все, что я впоследствии видела в разных капустниках, было у Драгунского в «Синей птичке». Пусть на меня обижаются.
   Но надо отдать должное – в Театре киноактера продолжателем традиций «Синей птички» стал Гена Петров. Он автор, поэт и большой юморист. Я тоже делала некоторые номера – «Дом моделей», и «Вход в Дом кино». Сама их придумала и поставила, и Гена был доволен. Но слово «капустник», наверное, сюда не совсем подходит. Это были скорее юмористические сценки с участием профессиональных актеров. Например, «Вход в Дом кино». Не знаю, как сейчас, а в то время ползала Дома кино занимали люди, не имевшие никакого отношения к кино: работники рынков, магазинов, комиссионок... Номер заключался в следующем. Стояли две наши актрисы – Семенова и Самсонова – изображающие вахтерш, очень похожие на них внешне. Прохаживался взад-вперед администратор – Глузский, вертя на пальце связку ключей. Они почтительно пропускали внутрь прислугу Пырьева с авоськой, набитой продуктами, некую даму в норковой шубе... Я выходила в темном платье с лисой, обвитой по талии, на шпильках, вся спина была увешана бижутерией. Глузский раскланивался, и вахтерши недоуменно спрашивали его: «Кто это?» – «Комиссионный...» Тогда это было очень актуально. В заключение на сцену вываливались Мордюкова и Чекулаев в сопровождении шестерых детей. Они входили в двери, Глузский считал детишек «по головам» и перечислял, чьи они.
   В наших постановках участвовала масса замечательных актеров: Вера Алтайская, Зоя Василькова, Юрий Саранцев, Клара Румянова, Нина Агапова, Зоя Степанова, Ольга Маркина, Григорий Шпигель, Евгений Моргунов... Все были веселыми, остроумными, азартными.
   Вообще-то я всегда задумывалась над проблемой чувства юмора. Я люблю яркие индивидуальности, пусть даже отрицательные. Не только в искусстве, но и в быту. Я высматриваю их и в транспорте, и в очередях. Например, одна дама в магазине заявила мужчине: «Я как гражданка, может быть, с вами и поговорю, но как женщина даже в вашу сторону смотреть не буду!» Ну разве не прелесть?
 
* * *
   Конечно, работа в Театре-студии киноактера заключалась не только в капустниках. Я много играла и драматические роли. В основном, характерных, комедийные. В первом своем спектакле «Старые друзья» Малюгина, который ставил Лев Рудник, я играла санитарку Дусю Рязанову, очень комедийный образ. Помню, худсовет принимал спектакль, и первым за кулисы прошел Борис Бабочкин, человек, не очень доброжелательный. Я к нему: «Борис Андреевич, ну как?» Он посмотрел на меня и выдавил: «Спектакль – г..., но ты молодец!» И ушел. В этом же спектакле впервые сыграл Михаил Глузский. Очень хороший актер. Но у него был один порок – как только заканчивается не его сцена, он подходит и начинает объяснять твои недостатки, учить. От этого все дико уставали. И однажды Рудник ему сказал: «Глузский, вы мне там ничего не путайте. Отойдите от актрисы...»
   После играла экономку в «Детях Ванюшина». Затем Дикий ставил «Бедность не порок» и пригласил меня на Анну Ивановну, вдовушку, в очередь с Эммой Цесарской. А потом Плотников собрался в Потсдам, в группу советских войск, в драмтеатр. Я с ним столкнулась в коридоре и спросила: «Николай Сергеевич, а меня-то возьмете?» Он посмотрел на меня и сказал: «Ты серьезно? Ну жди вызова». В мае Плотников прислал вызов, и я на три года уехала в Германию.
   Там довелось играть много. Из тринадцати ролей – семь главных. «Суворов», «Миссурийский вальс», «Свои люди, сочтемся», «Год 19-й», «Тридцать сребреников»... В «Слуге двух господ» Смеральдину играла, в «На бойком месте» – Евгению, в грузинской пьесе «Стрекоза» с танцами и плясками пела басом. И была очень хорошая пьеса «Жизнь начинается снова» о том, как нашим в послевоенной Германии немцы всякие диверсии устраивали. И я играла отрицательную роль – артистку Эльзу Буш. Мне на студии ДЕФА сшили специальный костюм, на просвет. У меня был вставной номер: открывался занавес, гас свет, на меня – прожектор, сверху летят мыльные пузыри, и я исполняла канканчик. На прием спектакля пришло политуправление, обсуждали-обсуждали, а потом полковник Виктор Семенович Жуков, начальник театра, мне сказал: «Тебя так хвалили, так хвалили, что сказали – нельзя этого показывать...»
 
* * *
   Замужем я была дважды. Первый раз – за однокурсником Павлом Ульяновским. Мы познакомились и поженились во ВГИКе. Павел был статным, видным, чем-то на Охлопкова похож. По глупости он не продлил в военкомате бронь и был призван в армию в период финской войны, попал в школу командиров в Коврове. В 1940 году получил лейтенанта и в 1941-м ушел на фронт. Командовал ротой, дослужился до капитана. А потом я получила пачку писем от него... всю в крови... Сестра прислала мне ее в Алма-Ату и рассказала, как он погиб. Павел поднимал роту в бой и, как только поднялся во весь свой огромный рост и крикнул: «За Родину! За Сталина!», немецкий снайпер выстрелил ему прямо в рот. Он даже не успел договорить фамилию вождя.
   Со вторым мужем, Борисом Беляковым, я познакомилась в Алма-Ате. Он поступал на курс Бибикова. Очень красивый был мужчина, но флегматичный. При всех данных актер – не его профессия. У нас родилась дочь Лена. В 1958 году мы расстались, после он стал режиссером на телевидении. Больше я замуж не выходила.
   Лена закончила Гнесинское училище. Она талантливый концертмейстер, педагог по фортепиано. Внешностью она – в папу, красавица. Когда я ее возила с собой на съемки, от кавалеров отбоя не было. И до сих пор мои коллеги о ней спрашивают, как она, что с ней. В 90-м году Лена уехала по вызову в Германию. Живет и работает в Бонне, у нее очень много учеников, приезжают даже из Кёльна за консультациями и уроками. Меня опекает внук, которым я горжусь как человеком. Он начитан, эрудирован, образован, не пьет, не курит, с юмором. Закончил педагогический институт с красным дипломом, сейчас учится в аспирантуре и занимается бизнесом. Тем, что я выжила после недавней сложнейшей операции, которую перенесла чуть ли не в день своего 80-летия, я обязана прежде всего ему и своей подруге – актрисе Галине Васьковой.
 
* * *
   Когда я заканчивала свою работу в театре в Германии, Плотников был уже в Москве, и писал, что ждет меня на роль полоумной генеральши в «Дядюшкином сне», что он даже условие поставил в театре – только Королева. Но, уезжая в Германию, я из театра уволилась. Другие-то поумнее были и оставили за собой места. А мне предложили уволиться, и я согласилась. Поэтому Плотникову не позволили меня взять, и я какое-то время не работала. Года через четыре кто-то посоветовал: «Напиши письмо Хрущеву, что ты обслуживала войска, работала в театре и не можешь устроиться туда, откуда ушла». Я написала, и меня восстановили. Это был 57-й год. Правда, все это время я снималась в кино, а с восстановлением стала сниматься еще больше. «Убийство на улице Данте», «Две жизни», «Полюшко-поле», четыре сказки подряд у Роу. А потом приехал Косовалич из Югославии и стал ставить часовой фильм «Старый автобус». Лучше этой роли я ничего не сыграла. Мою героиню звали тетей Машей, она торговала ягодами и весь фильм – час в автобусе – была на первом сидении. А дальше – замечательные актеры Жеваго, Володя Самойлов, Пицек, Буткевич, Дорофеев, Коля Горлов, Рязанова. И вот мы в одном автобусе, у каждого характер, свои претензии. Тексты были очень хорошие. Изумительная была новелла. Так вот этого режиссера тоже «съели» на Студии Горького.
   А потом я же всегда что-то писала: эстрадные монологи, эпиграммы, сценки, стихи... Иногда меня печатали. Если бы я была более настойчивой и занималась пробиванием, ко мне, пожалуй, обращались бы чаще. Однажды мой текст, посвященный Клавдии Ивановне Шульженко, взял Ян Френкель. Но музыку написать не успел. А ему понравилось. Но в основном ко мне обращались актеры. Один из монологов взяли в театр Райкина, а однажды с просьбой написать для него обратился Савелий Крамаров. Я посмотрела на его выступление из зала и поняла, что писать для него бесполезно – только он появляется на сцене, начинается смех и уже никто не слушает, что он там говорит. Выступала я со своими номерами в концертах «Товарищ кино». Это были жизненные зарисовки на различные бытовые темы. Обычно я завершала первое отделение номером «Шла мимо и зашла» в образе тетки с улицы. Принимали этот образ «на ура» – все проблемы, фразочки, все было взято из жизни и так знакомо зрителям, что я вмиг становилась «своей». Со временем это талантливое шоу превратилось в обычный концерт, где шла борьба между народными артистами за право выступить тогда, когда им удобнее. Меня они не сразу восприняли. Был случай, когда к Руднику пришла Зина Кириенко, стукнула кулаком по столу и заявила: «Какая-то Королева выступает, а мне места нет!» Рудник сказал: «Зина, успокойся, на фоне десяти народных СССР надо и какой-то материал выдать».
   Конечно, можно было взять диплом, потрясти им перед чьим-нибудь носом, добиться звания... Но я не такая. И не жалуюсь. Мне достаточно того, что я дружу с актерами, режиссерами. Слава Тихонов выбил для меня категорию, Боря Андреев помог поставить телефон. Много лет рядом со мной был Коля Крючков, и когда он приехал ко мне на новоселье в Текстильщики, выходя из машины, прохрипел: «Полковник, ты никак в Челябинск переехала?!» Дружила с Мусей Виноградовой еще со студенческой скамьи, с Верочкой Алтайской, Людмилой Семеновой. А сейчас уж никого не осталось. Перезваниваемся с Шурой Даниловой да с Галей Васьковой.
 
* * *
   Многое в моей жизни связано с голосом. Он, как и я, острохарактерный. Как кто-то заметил, не мужской, но и не женский. В фильме «Мой нежно любимый детектив» я играла Даму в тумане. Причем ни разу не появляясь в кадре. Вячеслав Невинный спрашивал у меня, как пройти на Бейкер-стрит, я объясняла ему, и он благодарил: «Спасибо, сэр». Я отвечала: «Пожалуйста, но вообще-то я леди». В жизни, конечно, таких ситуаций со мной не происходило, но в кино – сколько угодно. В мультипликацию, например, меня вообще вызывали в экстренных случаях, когда какой-нибудь мультипликационный образ не представлял из себя ничего человеческого. Как-то меня попросили: «Лидия Георгиевна, нам нужно космическое существо». – «А вы сами как видите этот образ?» – спрашиваю режиссера. – «Мы вас на то и вызвали, что мы его не видим никак». – «Ну тогда давайте рисунок». И всегда меня вызывали на какие-то острые, неординарные голосовые данные. Я на это не обижалась. Я привыкла к тому, что все коровы – мои, что если озвучивать, то каких-то рыбин, крыс, изображать дикий хохот или грубый плач. Самой первой моей встречей с мультипликацией был фильм «Федя Зайцев». Сразу после войны его снимали сестры Брумберг. Роли озвучивали Гарин, Яншин, Сперантова, Мартинсон. Мне предложили озвучить Матрешку. После этого какое-то время было затишье, зато началась работа по дублированию зарубежных фильмов. Вспоминаю, как из Франции пришла картина «Собор Парижской Богоматери». Там около главного героя был помощник – карлик. И режиссер дубляжа Женя Алексеев не знал, как его озвучить. И кто-то ему сказал: «Женя, попросите Королеву». – «Как? Женщину?» – «Да. Увидите, что она подойдет». Я пришла. Он, стесняясь, начинает бурчать: «Лида, это будет необычная работа». – «Ну давай, посмотрим». Он включил изображение, я посмотрела, послушала, и мы записали три варианта. Один из них и вошел в картину. Потом знакомые звонили и говорили: «Здорово! Не мужчина и не женщина!» Проходит десять лет. К этому же режиссеру попадает французская картина «Капитан» с Жаном Маре. И тот же карлик играет большую роль – кого-то травит, интригует. Алексеев восклицает: «О! Это тот же карлик, игравший в „Соборе Парижской Богоматери“! А кто у нас его тогда дублировал? Кажется, Королева». Ассистентка сомневается: «Женя, она же состарилась». – «Но и карлик тоже!»
   А однажды мне пришлось озвучить и нашего актера. Случилось это на Студии Горького. Режиссер Геннадий Васильев снимал «Новые приключения капитана Врунгеля». Он пригласил меня к себе и сказал: «Лидия Георгиевна, у меня к вам не совсем обычная просьба». Я думаю: «Опять? Мне уже ничего не страшно». – «Нам надо озвучить Крамарова». Ничего себе! «Всего в одной сцене. Он сам пытался два раза озвучить, вызывали других актеров – никак не получается». А сцена заключалась в следующем: плывет плот, за него цепляется Крамаров, пытаясь выбраться из воды, а находящиеся на плоту герои его не пускают. И Крамаров кричит, умоляя их простить его. Так вот Гене нужен был какой-то особый крик, переходящий с баса на визг. Я попыталась раз-другой, и вроде получилось. Только собралась уходить, Васильев хватает за руку и говорит: «Лидия Георгиевна, есть еще один момент. Может, вы сможете озвучить... гору?» – «Гору?!» – «Да. В этом же эпизоде, когда все взрывается, бурлит и гремит, должна хохотать гора. Она хохочет, хохочет, переходит на стон и затихает...» Я снимаю пальто, возвращаюсь к микрофону и начинаю делать гору...
   Вообще мне не приходилось ломать голос. Я знала его особенности, и он как-то ложился на все мои роли. Я не форсировала, но понимала, где можно мягче, где лиричнее, где грубее. Старалась не нажимать на эксцентрику.
   А актриса я сугубо острохарактерная. Вот есть актрисы характерные, которые падают, носятся по лестницам – у меня совсем не то. Моя характерность сидит где-то внутри, в окраске голоса, в отношениях. Взять, к примеру, даже жанр киносказки, там все равно надо работать по системе Станиславского. Там все равно надо видеть глаза Милляра, глаза Пуговкина, глаза Кубацкого, Хвыли, а не просто бегать и падать и считать это комедией.
 
* * *
   О Роу у меня много хороших воспоминаний. И человек он был с большой буквы. А знакомство с ним произошло как всегда для меня невезуче. Он снимал «Вечера на хуторе близ Диканьки» и на роль Бабы с фиолетовым носом, которая ругается с соседками, утонул Вакула или повесился, хотел пригласить актрису Рюмину из Ленкома. Сидели они где-то в снегах, в Мурманске по-моему. Начальницей актерского отдела в то время у нас была Вера Михайловна Скрипник. Она звонит Роу: «Александр Артурович, Рюминой в Москве нет. Мы высылаем вам Королеву из штата. Она такая же острохарактерная и темпераментная». – «Не надо мне никакую Королеву! Что вы мне все портите?! Мы в экспедиции!» – «Я посылаю вам ее под свою ответственность», – стоит на своем Вера Михайловна. Следующий звонок от Роу: «Не надо Королеву, она с текстом не умеет работать!» Как так? Почему он так решил? – «Мне сказали надежные люди!» Как потом выяснилось, одна художница по костюмам работала на «Евдокии», где я снималась в эпизоде с высокой температурой. Таня Лиознова, которая ставила фильм, наблюдая за моей работой, удивилась: «Лида, что с тобой? Ты разучилась работать с текстом?» Я говорю: «Танечка, у меня температура под 40, мне очень тяжело». Сделали перерыв, я полежала, собралась и сыграла. А та ассистентка вынесла из разговора только то, что захотела вынести. Так вот, Вера Михайловна все равно выписывает мне наряд и говорит: «Поезжай».
   Встречала меня на платформе поздно вечером Верочка Алтайская. Она сказала: «Артурыч очень зол, ворчит, через два дня – съемка. Вот тебе текст – за это время нам надо все выучить и отрепетировать». Мы жили в одном номере и с утра до вечера репетировали. «Ты только не теряй ритма, у Роу главное – ритм! Помнишь, в оперетте была актриса Савицкая? Так вот надо играть, как она, чтоб от зубов отскакивало...» Надо было страшно тараторить, весь спор должен был длиться несколько секунд: «Утопился! – Повесился! – Утопился! – Повесился!..» Наутро – встреча с Роу. Он важно развалился в кресле, бросил на меня недоверчивый взгляд и говорит: «Ну, что вы там нарепетировали?» Мы вышли и сбацали всю сцену как надо. Пауза. Роу: «Ну-ка, еще раз!» Мы повторили. Тогда Роу поворачивается к группе и заявляет: «Ну и какая б... сказала мне, что она с текстом не умеет работать?!» Поцеловал мне руку и назначил на утро съемку.
   С тех пор Артурыч приглашал меня почти на все свои сказки. Он был уникальным явлением. Звезд с неба не хватал и Америки не открывал. Но на площадке он твердо знал, чего хочет. Он не мог себе представить, чтобы перед камерой появился неграмотный актер, он ничего не показывал и не объяснял, а только объявлял: «Пойдешь со своим мужем и будешь громко реветь, не желая менять младенцев...» И все. Как реветь, как идти – уже решали мы с Кубацким, а Роу задавал только ритм. Он доверял актерам, потому что команду набирал сам и работал только с профессионалами. Но, повторяю, у него надо было хотя бы технически быть подготовленным. Роу не останавливал съемки, если кто-то запутывался в юбке.
   А вот Михаил Ильич Ромм – личность иная. Иной интеллект, иной характер, иной жанр. У него была какая-то академичность в хорошем смысле слова. Помню, когда мы снимали сцену свадьбы в картине «Убийство на улице Данте», он тоже никому ничего не объяснял, но долго репетировал. Я уже начала волноваться. Может, дело во мне? Может, я что-то не так делаю? Михаил Ильич подошел и тихо спросил: «Лида, у тебя нос свой?» Я говорю: «Нет. Мне его подтянули». Он как заорет: «Зачем вы изуродовали героиню?! Снимайте с нее весь грим, и только немного припудрите! Она и так острохарактерная!» Оказывается, он все это время присматривался к моему носу.
   Много я работала с Исааком Магитоном. Вот кто умеет работать с детьми! У него какой-то особый к ним подход, и дети его очень любят. Высокий профессионал, снимавший массу «Ералашей», «Фитилей». Я снималась и там, и там, а также в «Фантазерах», в других его фильмах. Но вот последнюю работу с ним так и не видела. Это был детектив «Пять похищенных монахов», где мою героиню звали бабушка Волк.
   Самый последний раз я снялась в фильме «Комитет Аркадия Фомича». Это была чья-то дипломная работа во ВГИКе, и меня уговорила поучаствовать в ней одна знакомая актриса. Когда я прочитала сценарий и посмотрела на группу, то решила, что слушать никого не буду, а буду делать все сама. Действие фильма разворачивалось в Доме ветеранов КГБ, жильцы которого существовали по своим законам и порядкам, как бы при старом режиме. Руководителем и вдохновителем всех их деяний и являлся этот самый Аркадий Фомич, которого играл Шутов. Фильм не получился. И мне не столь жалко его создателей и саму затею, сколь жалко образ Шутова. Показали вполне трагическую фигуру, а ходили вокруг да около.
 
* * *
   Я своей жизнью довольна. Ни на что не жалуюсь. Хотелось бы дальше жить, работать, радовать себя и веселить других.
 
* * *
   Лидия Георгиевна Королева – из тех редких актеров, которые любят не себя в искусстве, а искусство в себе. Она не вела учет своих ролей и эпизодов, не коллекционировала свои фотографии и рецензии, не заводила «нужных» знакомств. Ей достаточно небольшого, но весьма близкого и дорогого окружения. Теплые отношения связывают актрису с художниками, друзьями покойного брата – к ним в компанию ходить куда интереснее, чем на «светские тусовки» в Дом кино. Она сделала в искусстве совсем немного. Не хочется писать банально, разглагольствовать на тему «а что было бы, если бы...» Много разных причин есть на это «бы». Когда-то Сергей Апполинариевич Герасимов с высокой трибуны сказал: «Вот если бы все актеры на встречах со зрителями работали так, как Лида Королева...» Но ведь не пойдешь даже после таких лестных слов к мэтру с просьбой дать роль. Жизнь актера зависима и часто несправедлива. Но если человек выбирает эту жизнь – Бог ему в помощь. Главное – выстоять и перед огнем, и перед «медными трубами».
   А еще умного человека во всех ситуациях спасает юмор. У Лидии Георгиевны юмор стал чуть ли не профессией. Однажды германская журналистка брала у актрисы интервью и среди прочих вопросов предложила заполнить анкету. Многие известные личности вписывали свои «любимые цвета» и «предпочтительные времена года» в графы этой анкеты, но журналистка никак не ожидала прочесть, что у Королевой любимая еда – это «диета», а любимое занятие – «спать». «Если к любому делу подходить с иронией – жить интереснее», – считает актриса. И она права.
 
   P.S. Свое восьмидесятилетие Лидия Георгиевна встретила в больнице. За несколько дней до этого она снималась в телепередаче «Спокойной ночи, малыши!». Знаменитый Хрюша приехал в гости к старой актрисе, чтобы поздравить ее с юбилеем. После съемок Лидия Георгиевна пережила клиническую смерть. Врачи провели сложнейшую операцию и рекомендовали ей запомнить эту дату: «Считайте, что вы родились дважды. После такой операции шансов выжить мало». Лидия Георгиевна благополучно вернулась домой, но с каждым днем ей становилось хуже. В 1999 году она практически не вставала. Тем не менее оптимизм и надежда не покидали ее. Лидия Георгиевна ни разу не заговаривала о смерти и обещала друзьям, что обязательно встанет. При этом она испытывала нечеловеческие боли.
   Лидии Королевой не стало 18 октября. Ни Союз кинематографистов, ни другие организации никак не откликнулись на ее уход...

КОРОЛЕВА Лидия Георгиевна
   Актриса.
   21.02.1917 (Москва) – 18.10.1999 (Москва)
   В 1938 г. поступила во ВГИК на режиссерский факультет (мастерская С. Эйзенштейна). В 1942 г. перевелась на актерский факультет и окончила ВГИК в 1944 г. В 1946—1989 гг. – актриса Театра-студии киноактера (в 1951—1954 гг. – в Драматическом театре Группы советских войск в Германии, Потсдам, ГДР). В 1959—1989 гг. – в штате Киностудии им. М. Горького.
   Снималась в фильмах:
   1943 – ЮНЫЙ ФРИЦ (невеста). 1948 – СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА (санитарка). 1956 – УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ ДАНТЕ (невеста), ПОЛЮШКО-ПОЛЕ (бригадир тетя Настя), ПРОЛОГ (проститутка). 1957 – ТАЙНА МУДРОГО РЫБОЛОВА (Ольга Сергеевна), ДЕВУШКА БЕЗ АДРЕСА (Екатерина Иванова). 1960 – ДВЕ ЖИЗНИ (прачка), СВОЯ ГОЛОВА НА ПЛЕЧАХ (тетя Зина). 1961 – ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ (баба с фиолетовым носом). 1963 – ЕСЛИ ТЫ ПРАВ (секретарша). 1966 – СЕРДЦЕ МАТЕРИ (жена урядника), СКОЛЬКО ЛЕТ, СКОЛЬКО ЗИМ! (пьяная). 1967 – ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУБЫ (царица Царства лести), ФОКУСНИК (соседка). 1968 – КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ (дама), ЛЮДИ КАК РЕКИ (Нюрка). 1969 – ВАРВАРА-КРАСА, ДЛИННАЯ КОСА (дьячиха Прасковея). 1971 – В СТАРОМ АВТОБУСЕ (тетя Маша), ДОСТОЯНИЕ РЕСПУБЛИКИ (эпизод). 1976 – «ПОСЕЙДОН» СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ (Катя). 1977 – ХОМУТ ДЛЯ МАРКИЗА (заседатель), СВИДЕТЕЛЬСТВО О БЕДНОСТИ (Нина Павловна). 1978 – ЗАБУДЬТЕ СЛОВО «СМЕРТЬ» (шинкарка Мотря). 1979 – КАЗАКИ-РАЗБОЙНИКИ (баба Нюра). 1981 – ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ (зав. универмагом). 1986 – ПОВОД (жена председателя колхоза). 1987 – КУВЫРОК ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ (тетка с уткой). 1990 – КОМИТЕТ АРКАДИЯ ФОМИЧА (кагебешница). 1991 – ПЯТЬ ПОХИЩЕННЫХ МОНАХОВ (бабушка Волк).

Отредактировано Ofelia (08-08-2010 16:03)

0

50

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   Это не простая книга. Это книга выстраданная. Не только мной, но и ее героями. Судьба каждого из них заслуживает отдельного издания, а может быть, даже литературного произведения. Великие классики порой долго и томительно выдумывали сюжеты своих новых творений, а тут – бери и пиши.
   Это книга об очень добрых людях. Большинство из них никого не обидели и не унизили, они ничего не просили для себя, поэтому и недополучили очень многого. Я хочу воздать им должное хотя бы таким скромным поступком, как написание книги. Авось кто-нибудь из читателей, глядя на экран, укажет на кого-нибудь из моих героев и расскажет сидящему рядом зрителю его историю...
   В заключение хочу поблагодарить тех, кто помог мне в создании книги. Как ни странно, они даже не подозревают об этом. А все очень просто: материал я начал собирать еще в 1992 году, и без профессиональной поддержки, без братско-журналистского участия в моей судьбе ничего бы не вышло. Замечательная женщина, добрейший человек Марьяна Сидоренко первой взяла мою заметку в такой уважаемый печатный орган, как «Вечерняя Москва», а потом регулярно пробивала мои корявые опусы в любимую «Вечерку». Одновременно в газете «Сударушка» я занимал внушительные развороты с огромными статьями о советских актрисах, а над моими текстами корпел милейший человек – редактор Сергей Борисов. Если бы не их доверие к никому не известному юнцу, я бы не поверил в себя и не кинулся бы в журналистику по окончании химического университета. Как раз в тот год судьба забросила меня на радио «Эхо Москвы» в руки звезды эфира, красавицы Ольги Галицкой. Она-то и дала мне дебют, как говорится, зажгла зеленый свет, благодаря чему любители театра и кино смогли услышать голоса многих героев этой книги.
   Но главным виновником того, что страна недополучила одного химика, а вместо этого посадила себе на шею еще одного журналюгу, стал Александр Плющев, известный всем радиослушателям «Эха Москвы» и пользователям Интернета. Он сам вырвал из рук у меня и отбросил в сторону таблицу Менделеева. За что я ему бесконечно благодарен, хотя нехватку журналистского образования ощущаю постоянно и поэтому жутко стесняюсь, когда мои статьи попадаются на глаза профессионалам. Все остальное уже шло так, как шло, но без этих людей мне трудно представить свою судьбу.
   Еще я хочу покаяться перед героями своей книги. Склонить голову пред памятью тех, кто так и не дождался ее выхода. Человек предполагает, а Бог располагает, но меня это не оправдывает. Я виноват перед ними – они мечтали об этом издании вместе со мной. И сегодня мне так их не хватает. Не хватает мудрого слова Алексея Ивановича Миронова и озорного смеха Марии Павловны Барабановой. Тяжко осознавать, что больше никогда не увижу на сцене Валентину Георгиевну Токарскую и не зайду в ее старый громоздкий дом в Гнездниковском переулке, в малюсенькую квартирку с огромным столом и смешным «эротическим» ковриком на стене. Не доведется больше «пилить» в Текстильщики к бесконечно дорогой Лидии Георгиевне Королевой, которая всегда припасала для меня бутылочку лимонной настойки и какой-нибудь шикарный подарок, специально привезенный дочерью Леной из Германии. Страшно, что уже очень давно нет рядом Мусеньки Виноградовой, моего «талисмана», который был рядом со мной во всех моих «творческих» начинаниях. Их никто не заменит. Пусть сияют в кино и на сцене «кумиры», «звезды», «секс-символы» – в моем альбоме всегда будут хранится портреты именно этих людей.
   Никакой труд не может состояться и без поддержки близких, без их терпения и понимания. Ох, как нелегко пришлось моим родственникам в период создания этой книги! Надо заметить, что в нее вошло всего лишь 10-15 процентов от первоначально планируемого. Поначалу предполагалось, что героев книги будет восемьдесят восемь! Так что в стол ушла огромная стопка исписанной бумаги (да простят меня те дорогие и любимые артисты, которых здесь нет). Я счастлив, что рядом со мной все эти годы были моя жена Лена, мои родители, сестра, бабушка, теща, тесть – все они периодически были вынуждены читать мои очередные опусы и кивать в знак одобрения головой. А в 1993 году у меня родилась дочь Лера, которая, надо сказать, ничуть не помешала моей работе, а наоборот, вдохновляла и воодушевляла. Сегодня она уже сама может читать, но я пока берегу ее и не подсовываю свою писанину.
   Низко кланяюсь Гильдии актеров кино России и лично Валерии Гущиной, благодаря которой я смог получить много недостающего материала для книги. Ну и, конечно же, Госфильмофонду РФ – настоящей жемчужине отечественной киноиндустрии, кладези уникальных архивов по истории кино. Здесь использованы десятки фотоиллюстраций из собраний Госфильмофонда. Нельзя не поблагодарить также директора Музея трех актеров (Вицина, Никулина и Моргунова) Владимира Цукермана.
   А сама идея этой книги принадлежит поистине великому человеку Мирославе Сегиде – создательнице и хранительнице отечественной кинолетописи, уникальной базы данных нашего кино. Мирослава рьяно взялась за издание этого опуса, усадила меня за письменный стол, но... Случился кризис 1998 года, и мне пришлось самому долго и упорно искать издательство. В итоге был заключен договор с издательством «Алгоритм», и вот – книга у Вас в руках.

+1

51

Здравствуйте! Ищу давно книгу воспоминаний Лидии Смирновой из серии "Мой ХХ век" В свое время пожалела денег. Может поможет кто ?

0

52

КНИЖНАЯ СЕРИЯ "АКТЕРЫ ЗАРУБЕЖНОГО КИНО" ИЗДАТЕЛЬСТВО "ИСКУССТВО", МОСКВА, 1965-1977

ВЫПУСК 1. (1965)

http://sc.uploads.ru/t/gOJIa.png

Ссылка

ВЫПУСК 2. (1965)

http://sa.uploads.ru/t/8LB0j.png

Ссылка

ВЫПУСК 3. (1966)

http://sb.uploads.ru/t/9WtgH.png

Ссылка

0

53

ВЫПУСК 4 . (1968)

http://sc.uploads.ru/t/gU7Vo.png

Ссылка

ВЫПУСК 5. (1970)

http://sa.uploads.ru/t/0WXx2.png

Ссылка

ВЫПУСК 6. (1971)

http://sc.uploads.ru/t/iOnS0.png

Ссылка

Отредактировано ДанКо (25-05-2014 23:00)

0

54

ВЫПУСК 7. (1972)

http://sa.uploads.ru/t/suq4Y.png

Ссылка

ВЫПУСК 8 (НЕТ В НАЛИЧИИ)

ВЫПУСК 9. (1975)

http://sb.uploads.ru/t/2YNFI.png

Ссылка

0

55

ВЫПУСК 10. (1976)

http://sc.uploads.ru/t/WcKjV.png

Ссылка

ВЫПУСК 11. (1977)

http://sa.uploads.ru/t/Y1kiw.png

0

56

Предлагаю побеседовать о тех книгах, которые следовало бы экранизировать в советское время. Например:
Страна Багровых Туч (братья Стругацкие)

Анатолий Ермаков - Жженов
Владимир Юрковский - Тихонов
Николай Краюхин - Моргунов
Михаил Крутиков - Леонов
Алексей Быков - Яковлев
Григорий Дауге - Ливанов
Богдан Спицын - Коренев
Василий Ляхов - Бондарчук
Вера Василевская - Арепина
Чокан Кунанбаев - Кавсадзе

Предлагаю и дальше предлагать свои книги для обсуждения, "подставляя" актёров под персонажи.

0

57

Хочу поделиться новостью-вышел в свет долгожданный третий том Энциклопедии "Актеры отечественного кино".Теперь все четыре в моей коллекции.В книгах много информации об актерах известных и не очень.
http://a-tremasov.ru/enciklopediya
http://s3.uploads.ru/t/qtY41.jpg

+1